«Мама учила: если не понимаешь — улыбайся. А девочку трогали между ног» Почему подростки в эмиграции адаптируются сложнее всех

«Девочка пришла в иностранную школу без знания языка. Ее сосед по парте что-то говорил, гладил ее сначала по руке, потом по спине. Мама настраивала ребенка так, что надо дружить, изучать язык. Если не понимаешь — улыбайся и будь дружелюбной. Девочка не понимала, что он говорит, жесты были ей неприятны. Но она улыбалась, думая, что это просто по-дружески. Дальше — больше. Мальчик начал залезать к ней под юбку. Девочка столбенела и не могла ничего сказать. Она продолжала через силу улыбаться…»

Эту жуткую историю рассказывает Анна Межова, педагог, психолог, писатель, автор канала «Посторонним В». По словам Анны, девочка побоялась сообщить о происходящем маме. Она считала, что это ее личные проблемы, с которыми нужно разобраться самой.

«Одноклассники наблюдали такое безотказное поведение девочки, плюс мальчик еще хвастался этим. Ее стали называть “проституткой”, которая готова давать себя потрогать любому. Кидали в нее бумажками, плевали вслед, обзывали. Однажды этот мальчик прямо посреди урока засунул руку ей между ног и ущипнул. Девочка вскочила с места и убежала из школы», — говорит Анна.

Родителей вызвали в школу, и только после этого дома она рассказала, что происходит.

Подобные истории сегодня не редкость в семьях, переживших эмиграцию. Психологи бьют в набат: города, ставшие хабами для россиян, бежавших от войны, захлестнула волна юношеского селфхарма. Подростки самостоятельно не справляются с тем, что им довелось пережить. В отличие от родителей, которые, пусть и в стрессе, но более или менее осознанно принимали решение об отъезде, дети зачастую были просто поставлены перед фактом. У подростков рушились жизненные планы, рвались социальные связи… Пока родители на новом месте в поте лица обустраивают быт, их дети впадают в депрессию, уходят в зависимости, влезают в ненужные конфликты.

Что происходит с российскими подростками в эмиграции? Почему подростковый возраст в эмиграции — совсем не то же самое, что подростковый возраст дома, и как родители могут помочь ребенку, у которого в одночасье рухнула жизнь? Разбирается «Гласная».

Блинчики против тревожности

Психологи, работающие с уехавшими, подводят ужасающие итоги последних двух лет. Незапланированную эмиграцию тяжелее всего переносят именно подростки. Отъезд большинства семей был спонтанным: собирались быстро, ломая заранее выстроенные планы. Буквально только что ребенок жил в плотном графике «теннис — художка — репетиторы» — и вдруг должен пойти в новую школу, где говорят на неизвестном ему языке. Многие ребята даже не успели толком попрощаться со своими старыми друзьями.

«Еще один из недавних случаев: родители возвращаются домой и видят, что их 14-летняя дочь спит на диване, а ее короткие шорты испачканы кровью, — рассказывает Анна Межова. — Когда они ее растолкали, выяснилось, что она порезала себе ноги. Причем уже не в первый раз. А до этого резала руки и скрывала следы под длинными рукавами».

Стали разбираться — и оказалось, что ребенок из-за плохого знания языка не понимает учителя в школе, и та на нее кричит. Поговорили с учителем — выяснилось, что она не кричит, а начинает громче говорить и четче артикулировать, когда видит, что ребенок не понимает.

«Гормон стресса кортизол мешает усвоению информации. Когда ребенок длительно находится в стрессе, он с трудом справляется со школьной программой. А если вокруг говорят на незнакомом языке, то все происходящее для него сливается в один общий шум, — поясняет Анна. — Родители говорят: “Нам тоже трудно, но мы что-то делаем: работаем, стараемся всех обеспечивать”. Они не могут понять, почему ребенок не может, как и они, просто приложить двойные усилия в данной ситуации».

Специалисты утверждают, что к подросткам нельзя предъявлять те же требования, что и ко взрослым. Нельзя ждать от них такой же осознанности и выдержки. Тинейджеров захлестывают гормональные бури, а в силу незрелости определенных долей мозга они не могут, как взрослые, контролировать эмоции. Часто ситуацию усугубляет протест и недопонимание между родителями и детьми.

«Вот случай, который хорошо иллюстрирует то, что происходит с подростками в эмиграции, — делится Межова. — Парень переехал с родителями, и первые недели все было нормально. Но потом подросток стал отказываться ходить в школу, просил у родителей знакомой ему еды — приготовить блинчики или оладьи, как раньше мама делала дома на завтрак. Мама же восприняла эту его просьбу в штыки: “Я и так сейчас кручусь как белка в колесе, а ты хочешь, чтоб я еще у плиты стояла?!” Действительно, у мамы не было сил и времени на выполнение этой просьбы. Я объяснила ей, что с переездом у ребенка возникло ощущение потери безопасности. Вплоть до того, что не закрывались его базовые потребности в привычной пище. И это вызывало у него такую тревожность, с которой он не мог справиться силой воли. Из-за зашкаливающей тревожности парень просто не мог ходить в школу.

Мама прислушалась: самой ей было некогда печь блинчики, но она нашла женщину, которая иногда помогала с этим. И буквально за месяц все изменилось в лучшую сторону. Но такие истории, к сожалению, редки. Часто родителям самим не хватает ресурса, чтобы понять, что подростки не капризничают, а действительно не справляются с ситуацией».

Кризис в квадрате

Почему подростки хуже всех справляются с адаптацией в новых условиях?

«Любой переезд, а особенно в другую страну, — это пересмотр своей идентичности. Попадая в новые условия, человек снова задается вопросами: “Кто я?”, “Каково мое место в этом обществе?” — объясняет Екатерина Бурмистрова, психолог и мама 11 детей, которая также вынужденно эмигрировала со всей своей большой семьей в марте 2022 года. — Подросток и так находится в стадии самоопределения, эмиграция же добавляет ему неопределенности и становится кризисом в квадрате. Чтобы успешно пройти эту стадию, подросток должен сепарироваться от семьи, занять свое место в обществе, самоутвердиться. Но в условиях эмиграции он часто оказывается замкнут внутри семьи: тут могут влиять как стесненные условия проживания, так и то, что соседи и одноклассники говорят на непонятном языке. Поэтому сепарироваться ему, получается, некуда».

Когда эмиграция запланирована, когда семья учила язык, ездила смотреть страну — переезд проходит, конечно, более мягко. Играет роль и то, из какой школы переехал ребенок. Многие, например, переезжают из прекрасных московских и питерских школ, где все было очень мягко, — и попадают в иную, более жесткую среду. Также имеет значение разница между культурами, насколько сильный языковой барьер, в какую школу пойдет ребенок. Если семья переехала в страны, где русский язык распространен (Казахстан, Грузия, Армения), по крайней мере языкового шока у ребенка там нет.

Важно и то, есть ли рядом ровесники, которые говорят с ребенком на одном языке. Тут уже будет разница: ты переехал в Сербию, где язык похож на русский, или ты переехал в Ирландию, где другая школьная система, другой язык и ты — один русскоговорящий в классе.

Первый год эмиграции — период жесткой адаптации, и родителям нужно понимать, что это нормально.

«Не нужно грызть себя и своих детей. Говорите им: “Да, мы попали в такую историю. Мы ее не выбирали. Но давай вместе думать, как сделать тебе лучше”, — предлагает Екатерина Бурмистрова. — Мы не всегда можем влиять на обстоятельства, и об этом тоже можно говорить с детьми. Говорите с ребенком о том, что трудно, рассказывайте о своих надеждах и опасениях. Также важно объяснять, что так будет не всегда, что первое время в эмиграции всегда самое трудное. Можно вместе читать какие-то истории переезда начала ХХ века: там много с чем люди сталкивались. Вообще, нормализация и валидизация этих чувств важны».

«Меня достали из одного мира и засунули в другой»

Лена, 16 лет, Сербия

Рассказывает мама: 

«Несколько месяцев по приезде на новое место она просто пролежала в кровати с телефоном. Я оплатила ей год учебы в онлайн-школе “Фоксфорд”, но она не включала видеоуроки, просто лежала. На прогулки мне удалось ее вытащить буквально пару раз. В итоге к началу нового учебного года она так устала от самой себя, что согласилась пойти в местную школу».

Рассказывает Лена:

«Сначала я пыталась разобраться, что вообще происходит. Потом пошла в школу, и был стресс от незнания языка. Через некоторое время язык немного освоила — он все же немножко похож на наш, но тут уже начался стресс от его знания. На меня посыпалось так много информации, что я не готова была ее всю принять. Это как работа, умноженная на два. Но в школе все такие “сладкие булочки”! И учителя, и одноклассники заботятся обо мне, стараются помочь. Я им за это очень благодарна. Вижу их старания, и мне неудобно самой не стараться в ответ. 

За полтора года до переезда в Сербию мы с мамой переехали в Питер из маленького города. Питерская школа оказалась недружелюбной, все были какие-то озлобленные, поэтому я начала прогуливать. Утром уходила из дома и все уроки просиживала в парке. По сравнению с переездом в Питер эмиграция в Сербию получилась даже лайтовой. Там я боялась общаться, а здесь нет. Да, выглядишь глупо, тупишь, языка не понимаешь, но постепенно привыкаешь. Сначала раз в неделю общалась с психологом, сейчас уже нет: потребность пропала. Но в пятницу вечером мне обязательно нужно оставить свободное время и никуда не ходить, чтобы поплакать».

Маша, 17 лет, Черногория

«У нас было мало времени на сборы. Решение уехать родители приняли буквально за один день, еще пара суток ушла на сборы — и мы в самолете. До этого я всю свою жизнь прожила в одной квартире. Весь мой мир был выстроен в одной обстановке, где важна каждая мелочь, а потом мы оставили все, что было раньше, и уехали в никуда. Было ощущение, что меня достали из одного мира и засунули в другой, где нет ничего знакомого, кроме моей семьи.

Дома я мечтала, что когда перейду в 10-й класс, то стану лидером. Представляла, как я себя буду вести, что буду делать. А получилось, что мы уехали и я пошла в школу, где все говорят на непонятном мне языке. Я была единственным иностранцем в классе, ничего не понимала и чувствовала себя полной дурой.

Некоторые учителя пытались мне помочь, разрешали на уроках пользоваться телефоном с гугл-переводчиком или давали письменные тесты вместо того, чтобы спрашивать меня у доски устно. Но были и такие, кто заявлял: “Зачем ты сюда пришла, если языка не знаешь? Иди и учи!” Так все бесило, что хотелось швырнуть в учителя чем-нибудь. Несколько раз я рыдала в школе. Потом придумала: каждый раз, когда я на грани взрыва, буду рисовать на руке звездочку. Иногда штук десять за день их рисовала.

Стало полегче, когда начала понимать язык и говорить. Теперь меня даже просят побыть переводчиком. Еще помог психиатр и таблетки, которые он назначил. А в общении с черногорцами стало лучше, когда я поняла, что они, в отличие от нас, очень искренние и прямолинейные. Если они что-то говорят, то это так и есть. В их словах не нужно искать скрытые смыслы. Это было очень непривычно.

Честно говоря, сейчас так много информации со всех сторон, что я уже забыла, что было дома. Только иногда по фотографии могу вспомнить какую-нибудь ситуацию».

Никита, 12 лет, США

«Дом, в который мы переехали в США, находится далеко от школы. Меня забирает школьный автобус. Вокруг нас других семей с детьми нет. Сверстников я вижу только в школе, но говорить с ними пока не могу, потому что не очень хорошо понимаю по-английски.

В школе тут все строго, родителей туда не пускают, телефоны в школу приносить нельзя. У меня ощущение, что меня каждый день отвозят в тюрьму, там я послушно сижу, ничего почти не понимая, потом меня привозят в дом, где тоже тюрьма, но только в ней еще сидит вся моя семья. Поговорить не с кем. Дома я все время играю в компьютерные игры или переписываюсь со своими друзьями, которые остались в России».

Иван, 14 лет, Черногория

Рассказывает мама:

«Этот отъезд не был желанным для всех нас. У нас были другие планы. Но пришлось уехать. И сын долго не мог с этим смириться. Несмотря на то что мы приехали из холода на юг, фактически на курорт, ему здесь ничего не нравилось. Все раздражало: жара, черногорский язык, новая школа, незнакомые люди, необходимость узнавать много нового, чтобы освоиться. Даже то, что в магазинах он не мог найти своих любимых вкусняшек, выводило его из себя. А пробовать новое он не хотел.

Иван хлопал дверями и заявлял, что хочет уехать обратно. Требовал, чтобы мы отправили его домой к отцу, с которым он до этого никогда не жил. В конце концов мы с мужем посоветовались, созвонились с биологическим отцом Ивана и отправили сына к нему в Россию. Но через месяц он попросился назад. Теперь постепенно встраивается в новые условия».

Максим, 17 лет, Франция

Рассказывает мама:

«Максим и раньше-то был не очень общительным, но после переезда совсем замкнулся. Перестал выходить из дома, ни с кем не общался. Даже с русскоязычными знакомыми, которых мне удалось найти, отказывался разговаривать. Когда просила его хоть что-то сделать по дому, он огрызался и делал так, лишь бы я отстала от него. Доходило до того, что мог спать сутки напролет, пропускал школу и забывал поесть. Благодаря вмешательству психолога и психиатра Максим все же смог окончить школу и поступить в университет. Теперь живет в общежитии при университете, сам решает свои бытовые вопросы, нашел товарищей, учится хорошо. Правда, со мной до сих пор не разговаривает».