Иллюстрация: Владимир Аверин | Гласная
Российская агрессия против Украины с территории РФ и Беларуси привела к введению санкций, которые коснулись не только московских и минских элит, но и простых граждан. По мнению западных политиков, санкции должны подтолкнуть россиян и белорусов призвать свои власти к ответу. Но если от выросшего курса доллара и дефицита айфонов можно уехать, то разговоры о коллективной ответственности россиян за содеянное Путиным за границей звучат только громче.
Журналист из Польши Лена Бабакова для «Гласной» — о том, что изменилось для россиян во всем мире после 24 февраля.
В начале марта филармонии в польских Быдгоще и Щецине убрали из программы произведения российских композиторов. Несколько издательств сообщили, что приостанавливают работу над заказанными переводами русской литературы. Водители машин с российскими номерами заклеивают на них бело-сине-красный флаг. Шаг небезосновательный: «Машины с российскими номерами не обслуживаем», — объявление на листке формата А4 на одной из польских заправок недавно стало хитом соцсетей.
Подобные объявления в польских магазинах и ресторанах можно было увидеть еще в марте 2014-го, в дни крымского псевдореферендума. У стран Центральной Европы, на территории которых после 1945 года осталась Красная армия, втянув их в советскую сферу влияния до 1989 года, — своя травма в отношениях с Россией. «Сегодня Грузия, завтра Украина, послезавтра — мы», — фрагмент выступления президента Леха Качинского в Тбилиси в августе 2008-го, ставший классикой. Но контекст сегодняшних объявлений — это уже не только про страхи и травмы: по состоянию на вечер 16 марта, в Польшу прибыли почти 1,9 млн беженцев из Украины, в основном женщины и дети.
Люди, чей багаж — маленький рюкзачок да переноска для домашнего любимца, вздрагивающие от звука сирены скорой помощи или хлопка фейерверка, бегут от российской армии. В вечерних новостях иногда проскакивает картинка: по данным опроса ВЦИОМ, более 70% россиян поддерживают действия Кремля в Украине.
«Я смотрю на эти цифры, смотрю, как лишь тысячи в 120-миллионной стране выходят на митинги, смотрю в глаза украинских женщин и детей, которым раздаю на вокзале гуманитарную помощь, и понимаю — я не людоед, но не должно быть так, что эти женщины и дети — единственные, кто почувствует последствия войны», — говорит моя варшавская подруга Катажина, и она не одинока в своем мнении.
Большинство моих польских друзей считают россиян если не соучастниками Путина, то преступно пассивными свидетелями,
с чьего молчаливого согласия Кремль уже два десятилетия творит зло. И хотя польские СМИ регулярно предоставляют площадку представителям российской продемократической диаспоры, появление в кадре «Первого канала» Марины Овсянниковой многие поляки посчитали не смелым поступком, а лишь очередным актом театра останкинской пропаганды.
Слова Путина про русофобию в Европе как аналог преследования евреев в Третьем Рейхе абсурдны: никто не свозит россиян в концлагеря, их продолжают пускать в ЕС, где можно получить убежище или найти работу, примеры cancel culture относятся к символическому пространству. Однако нельзя отрицать: после 24 февраля мир взглянул на Россию и ее граждан другими глазами.
Часть шагов «прочь от Москвы» откровенно забавны. Так, сеть берлинских пекарен 28 февраля убрала из меню Russisches Zupfkuchen — русскую булочку с творогом. Булочка росла на дрожжах во время аннексии Крыма, прокладки трубы второго Nord Stream, но теперь скисла. Некоторые польские рестораны переименовали традиционное национальное блюдо — pierogi ruskie, то есть вареники с картошкой и творогом — в украинские. Историки недоумевают: вареники так названы не в честь России, а только Руси — исторического названия Правобережной Украины: Руским называлось воеводство Первой Речи Посполитой со столицей во Львове. Но, похоже, дерусификация и без того нероссийских мучных изделий набирает обороты.
Однако другие шаги европейцев, которые искренне хотят поддержать Украину и остановить российскую агрессию, — повод не для шуток, а для серьезных этических дискуссий. На следующий день после атаки на украинские города ведущая программа немецких академических обменов DAAD приостановила участие в ней российских ученых; нового набора не будет, а нынешние стипендиаты должны прервать стажировки. Польская академия наук проинформировала российскую исследовательницу Александру Яцик — соредактора сборника о Немцове, написавшую множество научных статей про путинизм и преследования оппозиции в России, — о том, что прекращает ее стипендию. Спустя пару дней Академия отозвала свое решение — погорячились, но осадок остался: борьба за мир может коснуться даже тех, чья антипутинская позиция общеизвестна, а с Россией их не связывает ничего, кроме двуглавого орла на обложке красного паспорта.
С неприятными последствиями от обладания паспорта страны-агрессора сталкиваются не только россияне. «За эти три недели мы зарегистрировали более 160 обращений белорусов по поводу хейта или дискриминации, связанной с поиском жилья, работы или социальными контактами», — рассказывает Алина Ковшик, соосновательница варшавского Центра белорусской солидарности. С лета 2020 года Центр помогает в релокации и обустройстве жизни в ЕС белорусам, вынужденным покинуть страну после сфальсифицированных президентских выборов и разгрома протестов в поддержку оппозиционной кандидатки Светланы Тихановской. Год назад дома в Польше были украшены бело-красно-белыми флагами в знак солидарности с белорусским протестом, белорусы массово получали гуманитарные визы, а политики наперегонки заявляли о том, что каждый найдет в Европе новый безопасный дом. Теперь организаторы краковского весеннего марафона отказывают белорусам в регистрации наравне с россиянами.
Иллюстрация: Владимир Аверин | Гласная
Отличие сегодняшних событий от случившегося в 2014 году — не только в том, что эта агрессия в открытую. Сегодня весь западный мир, а не только страны Центрально-Восточной Европы, наконец, посмотрел на происходящее глазами украинцев. Нет больше гаденького «украинского кризиса», [запрещенное в РФ слово] назвали [запрещенное в РФ слово]. Немцы, британцы, американцы каждый день видят уставшего президента Владимира Зеленского, который остается на рабочем месте и подтверждает, что его народ борется. Украинцы дома и заграницей создали неимоверную волонтерскую инфраструктуру, через которую во Львов, ставший главным транспортным хабом страны, попадает все — от автоматов до детского питания. Уставшие, разгневанные, переживающие за своих близких украинцы смотрят на Россию — и не видят там массового бунта, который помог бы закончить эру Путина.
Почему украинцы устали верить, что проблема только в «плохом царе», объясняет Вероника Луцка в колонке для сайта «Детектор медиа»: «Не Путин приехал на танке к украинским границам и не 190 тысяч его клонов, а 190 тысяч россиян. […] Россияне разрабатывают и строят для России вооружение. Россияне работают на пропагандистскую машину: телеведущие, журналисты, блогеры и лидеры мнений, у которых недавно легко покупали рекламу поправок к конституции. За деньги или на своем энтузиазме россияне распространяют кремлевские нарративы, под каждым постом оставляя комментарий «восемь лет вы бомбили Донбасс». […] Каждый, кто живет, работает или ведет бизнес в России, спонсирует эту войну. Путин не за свой счет покупает «Грады» и платит вагнеровцам — на это идут деньги из бюджета. В 2022 году на «национальную оборону» России планировали выделить 3,5 триллиона рублей, или 15% от всех расходов бюджета. Не каждый россиянин нажимает на курок, но каждый покупает патроны. […] Нельзя быть и большими, и бесправными. Нельзя взять себе балет и Достоевского, а коррупцию, ОМОН и бомбардировку Харькова оставить кому-нибудь другому».
«Европейские институты принимают российских актеров, художников, историков, искусствоведов, студентов так же, как наших, трактуя их как диссидентов и «беженцев»! — пишет бывшая вице-министр культуры Украины Ирина Подоляк. — Европейцы создают дискуссионные платформы, резиденции, выставки, на которые приглашают и наших, и русских в равной степени, чтобы «искать взаимопонимание и примирение»… От этого «они тоже жертвы путинского режима» уже тошнит… Они десятилетиями поддерживали путинский режим и пользовались им, а когда пришлось надушиться «Русским лесом» или «Красной Москвой», поехали на резиденции для интеллектуальных «беженцев», где их воспринимают как сторону для баланса мнений!».
Я киевлянка. Хотя я уже тринадцать лет живу в Варшаве, мой дом — там. Я нормально не спала ни одной ночи с 24 февраля. Просыпаюсь каждые пару часов, чтобы читать новости.
Не попала ли ракета в мой дом? В дом моих друзей? Успел ли уехать из Ирпеня друг Жора, давно он не отзывался… Мама моей подруги Кати осталась в Мариуполе, и я уже неделю до дрожи боюсь ей написать с вопросом, как она. Мне несколько раз снился сон: я хожу по своей киевской комнате и пытаюсь выбрать одну книгу из дедушкиной библиотеки, которую хотела бы иметь как память про семью, про свои корни. Я мечусь между томом энциклопедии XIX века и сказками «Тысяча и одна ночь», которые дедушка купил в 1960-е, сэкономив на еде для трех детей.
Люди теряют семьи и дома, а мне жалко книжку. Стыдно от своего мещанства. И вообще все время стыдно, что не там. Мне невыносимо тошно от мысли, что я не знаю, сколько еще месяцев буду просыпаться каждую ночь, проверяя новости с фронта, а какой-то российский ученый будет вечерами пить пиво над Шпрее с ощущением облегчения — «вырвался». А потом я представляю Лену, мою ровесницу, с красным паспортом с орлом, которая всю жизнь ненавидела Кремль и ФСБ и которая теперь никуда не уедет из-за пожилых родителей и невозможности заплатить за билет в Дубай. Останется там, в Мордоре, в заложниках. От этого тоже тошнит. Если я кому-то завидую в эти дни, то людям, которые точно знают, как и с кем поступить по справедливости. Потому что я не знаю, как правильно…
42-летняя Наталья уже десять лет живет в Италии. В ее тосканской школе, куда ходят дети и украинских, и российских эмигрантов, всем родителям сообщили 25 февраля утром: администрация наблюдает за ситуацией и будет пресекать попытки дискриминации и хейта по отношению ко всем ученикам.
«Немецкая пресса старается аккуратно оценивать российскую ситуацию, — комментирует редактор Dekoder Полина Аронсон. — Медиа осторожнее комментируют российскую социологию, наблюдают за протестами. В целом, я бы сказала, для немцев тема дифференциации тех, кто поддерживает режим, и тех, кто стал его заложником, — тема особенно важная. Они были в подобной ситуации и про коллективную ответственность многое поняли». Полина добавляет, что хотя многие университеты разрывают сотрудничество с российскими вузами, одновременно появляются новые инициативы для российских ученых.
«У меня в конце февраля был неприятный эпизод с поиском жилья во Франции для коллеги из «Мемориала», но ситуация быстро разрешилась, и сегодня я получаю множество слов поддержки и предложений для помощи россиянам, которые оставляют страну, — делится Елена Коломбо, руководительница ассоциации Ruci-Liberte, которая помогает россиянам получить международную защиту во Франции. — Во Франции, как в советские времена, появляются невозвращенцы — россияне, которые просто боятся возвращаться в такую страну. В первые дни войны были слухи, что российские студенты сталкиваются с травлей, но я не слышала, чтобы они подтвердились. Наоборот, многие вузы пошли навстречу российской молодежи, чьи банковские карты оказались заблокированы из-за санкций. Знаю, что администрация Лионского и Тулузского университетов предложила им материальную помощь. Недавно мы получили письмо от одного из французских муниципалитетов: там живет всего 1100 человек, а они предложили принять 30 уехавших из России. Вспомнив о традициях французского сопротивления диктатуре, они заявили о готовности проявить солидарность не только с беженцами из Украины, но и политическими эмигрантами из России».
В разговоре про то, как европейцам относиться к россиянам после 24 февраля и как россиянам относиться к самим себе, спутались понятия коллективной вины и коллективной ответственности,
пишет российская политэмигрантка и правозащитница Юлия Архипова: «Факт: мы не предотвратили эту [запрещенное в РФ слово]. Либо мы делали не то, либо мы делали не так, либо мы не делали. Это надо принять, с этим надо жить. Нужно различать вину и ответственность. Здесь я процитирую Ханну Арендт: «Есть такая вещь, как ответственность за вещи, которых ты не делал; за них можно быть в ответе. Но нет такой вещи, как вина или чувство вины за вещи, случившиеся без твоего активного участия». Ответственность за все происходящее — на нас. И чем дальше в лес, тем больше я приближаюсь к тому, что не на «нас, россиянах», а на «нас, гражданах стран, переживших две мировые войны, но не извлекших из этого внятных уроков». И тем не менее, на нас, россиянах, ответственности куда больше. Невозможно принуждать кого-либо покаяться за совершенное зло или непротивление злу, но если мы избегаем ответственности за происходящее, то механизма, обеспечивающего «никогда снова», мы не выработаем».
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: