Ежегодно в России выявляется около 55 тысяч случаев рака груди. Это много. И за статистикой — истории десятков тысяч женщин, которые борются с болезнью каждый день.
Когда пациентке ставят диагноз «рак», важно не только вовремя провести операцию. Огромное значение имеет состояние женщины после нее. Прежде всего это эмоциональная работа над собой, процесс принятия своего нового тела: первые шаги после операции, «первое зеркало», химия, потеря волос. Это борьба со страхами — смерти или просто неприятия со стороны окружающих. Можно ли победить эти страхи? Нужно ли это делать?
Обо всем этом я впервые задумался после встречи с онкологом-маммологом Анной Ким. Я фотограф — и мне пришло в голову попробовать передать это состояние с помощью портретов. Но во время работы я осознал, что этот проект — нечто большее, чем личные истории. Это мощнейший посыл всем женщинам, оказавшимся в подобной ситуации — тем, кто до сих пор не может принять свое новое тело. Кроме того, это манифест, направленный против клише о женской красоте, стереотипного восприятия женского тела и табуированности того, что считается «некрасивым».
В проекте «Мне больше не страшно?» девушки позируют для портрета в образах, которые, как им кажется, больше всего соответствуют их психологическому состоянию, — и рассказывают свои истории. Диагноз и послеоперационные процессы трансформировали их личность, отношение к себе, к своей женственности, ко времени и к жизненным приоритетам. Еще я попробовал визуализировать сны героинь — они становятся метафорами и символами исцеления.
Большинство женщин, прошедших через такие операции, отказываются от ню-съемки по ряду причин, прежде всего — в силу полного неприятия себя с новым телом. Но героини проекта решились на этот шаг. Для каждой из них он стал первым подобным опытом.
«Я очень благодарна своему телу за то, что мы смогли через это пройти»
Татьяна, 36 лет
В марте 2018 года я случайно, переодеваясь, обнаружила, что с грудью что-то не так. Навсегда запомню этот день. Мама говорила: не переживай, не думай об этом. Но я знала, что это онкология, так как в 33 года не может просто так внезапно появиться что-то плотное и большое. Не откладывая в долгий ящик, пошла к доктору на прием. На приеме мне сказали, что уплотнение не одно, и взяли анализы. Прямо там у меня случилась истерика. В итоге сказали, что онкология.
До операции у меня было состояние полного шока, я «ушла» из своего тела и не хотела ни с кем общаться. На работе не могла произнести слово «онкология»: говорила, что обследуюсь и что у меня опухоль. Пришла к онкологу, он сказал: «Грудь удалим». Молодой девочке сказать, что она останется без груди… Не умеют наши врачи устанавливать контакт с пациентами. Я даже подумала, что ничего делать не буду, но это была минутная слабость, себя пожалела.
После операции я проснулась в палате и стала себя щупать: «О! Что-то осталось!» Радость, впрочем, длилась не очень долго. Было очень больно, я была вся в дренажах, которые причиняют адскую боль. Когда сняли пластырь, я увидела свою грудь, шрам — и вот тут точно плакала полчаса. Казалось, что жизнь кончена.
Каждый день, глядя на себя в зеркало, обрабатывая шов, я повторяла: «Фу, я некрасивая». Мне казалось, что никому больше не буду нужна, что все будут обращать внимание только на грудь. Однажды увидела дырочку в груди — мой шов начался постепенно расходиться. Я поняла, что так относиться нельзя.
После первого курса химии все комплексы ушли, было не до этого. От гормонов начался дикий жор. Я подумала: ну ок, буду толстая, но здоровая.
Появились залысины — это было некрасиво, поэтому я решила все сбрить и испытала огромное удовольствие, хотя до химии волосы у меня были очень длинные. По поводу этого, кстати, тоже были страхи сразу после постановки диагноза. Но на самом деле ничего страшного в лысой голове нет.
Диагноз, как и у многих, разделил мое окружение на два лагеря. Одни отсеялись, другие проявили себя с лучшей стороны, помогали. Одна подруга написала, что держит за меня кулачки, когда я пошла на первую химию, а потом объявилась только после восьми или девяти химий, спросив, как у меня дела. Странно как-то, но понять, наверное, можно. Она сама пережила онкологию, и ей, видимо, было тяжело во все это погрузиться еще раз.
Благодаря онкологии я закончила токсичные отношения. Это был абьюзер, который унижал меня за все подряд. Узнав о диагнозе, я сказала: мы расходимся и точка. Удалила этого человека из своей жизни.
Родственники, конечно, помогали, но мама много плакала — если честно, это было тяжело перенести. Мама до сих пор плачет, когда видит мои фотографии с лысой головой.
Я стала относиться ко многим вещам иначе. Никогда больше никому не позволю уничтожать себя в отношениях. Стала больше ценить свое время. Стала проще относиться к своему телу: что есть — то есть. Если честно, жалею, что не удалила вторую грудь. Просто мне не предложили, так как мутаций в крови не обнаружили, а если бы предложили, я бы не стала отказываться. Не из-за страха рецидива, а из-за эстетики.
Я очень благодарна своему телу за то, что мы смогли через это пройти. Сейчас у меня новые отношения. Сначала переписывались, я боялась встречаться. Потом решилась, пошла на свидание. Сейчас мы его вспоминаем и смеемся: я вошла в кафе и первым делом сняла шапку, под которой была моя сантиметровая стрижка. Мой мужчина говорит, что подумал: «Вау, какая смелая девочка!»
У меня остается легкий страх, особенно когда жду очередного медицинского заключения. Но если будет рецидив — значит, будет. Я сделала все, что от меня зависит.
«Настраиваю себя на старость»Наталья, 38 лет
В 2012 году я нащупала у себя в груди шишку. УЗИ ничего не показало. Спустя пару месяцев увеличились лимфоузлы под мышкой. Я побежала к онкологу, который сказал, что это рак. Полное удаление груди и никаких других вариантов. В этот момент у меня земля из-под ног ушла, я была не готова к такому диагнозу. Даже не думала, что в 29 лет со мной такое может произойти. Очень боялась операции, но она прошла успешно. Муж не знал ничего про рак, был подавлен, но скрывал свои эмоции, пылинки с меня сдувал. Помню, как папа позвонил в больницу и спросил: «Натусик, что ты хочешь, что привезти?» Я сказала, что жутко устала от каш и хочу яичницу. Они приехали с мамой, мы пошли в лесочек, папа достал горелку, сковородку, яйца. Такие мелочи очень важны.
Врачи, наверное, не должны находить ключик ко всем пациентам, но их поддержки очень не хватает. Многого ведь не надо — одно доброе слово. У нас если пациент сам не будет искать психологической помощи, он ее не получит.
Не знала, как муж отреагирует на полное удаление — она у меня и так была небольшая, а тут одной груди совсем не стало. Когда он ко мне подходил, я вся сжималась внутри. Он ни разу меня не попрекнул, сказал: «Я просто хочу, чтобы ты была здорова, а как ты выглядишь — мне не важно».
Я расслабилась — вторая грудь была здорова. Лишний раз не бегала к врачам, стала спокойнее относиться к своему здоровью. Но бог, видимо, меня направил: одна женщина, которая меня сильно поддерживала, сказала, что спустя десять лет после операции обнаружила опухоль во второй груди. Я в тот же вечер пошла в ванную и нашла то же самое у себя. Конечно, была надежда, что это не оно, но диагноз подтвердился. Снова операция, химия, страх. Вторую грудь удалили. Папе я не смогла сказать про вторую болезнь. Для него и первая была как гром среди ясного неба, да еще и мама умерла от рака после моего первого диагноза. Для него это было бы слишком. А вообще очень жалко родственников — мне кажется, им тяжелее, чем болеющим. Сама помню, как мне было плохо, когда мама болела. Наверное, было даже хуже, чем ей, особенно когда я стала понимать, что мы уже все испробовали и это не работает. Что она уходит.
Вроде все стало чисто, но через пять месяцев обнаруживают лимфоузел под мышкой — тут я немножко сломалась, но благодаря семье настроилась на борьбу, прихожу в себя постепенно.
Не могу сказать, что я не боюсь, мне очень страшно. Страх должен быть — это дает тонус, не позволяет расслабленно относиться к своему здоровью.
После операций спокойно смотреться в зеркало я не могла — и до сих пор особо не смотрюсь. Первый раз смогла переступить через себя в спа-центре в Германии, где нужно было целиком раздеться. А у нас люди не готовы к такому, обязательно будут комментировать, спрашивать, поэтому если я иду в бассейн, то стараюсь помыться так, чтобы меня не видели. Конечно, хочется быть как все — и раздеваться, и носить декольте, — но приоритеты сейчас другие.
Я очень хочу верить, что рак лечится, что сколько-то лет ремиссии у меня еще будет. Очень надеюсь, что еще поживу и много чего увижу, много где побываю, посмотрю, как растет моя дочь, как она выйдет замуж. Настраиваю себя на старость.
Диагноз меня сильно поменял. Раньше я была зациклена на каких-то материальных вещах: дома должно быть вот так и не иначе. Но когда понимаешь, что жизнь такая короткая, осознаешь, что эти вещи не имеют никакого значения. Никогда не думала, что так сильно можно любить жизнь, так цепляться за нее, что все так хрупко. Отношение к смерти меняется. Раньше это была старуха с косой, а сейчас представляю какую-то птицу, вроде белого журавля.
Но я хочу жить. Помню, как после смерти мамы в груди образовалась как будто яма. До сих пор не могу поверить, что ее нет, и не хочу, чтобы моя дочь и муж с этим столкнулись.
«Стараешься забыться в круговороте дел»Катя, 35 лет
Диагноз мне поставили совсем недавно — в конце марта этого года.
Я переехала в Москву из Павлодара, это в Казахстане. Почувствовала жжение и дискомфорт в области груди и сразу пошла к врачу. Полтора года назад, еще дома, у меня появилась шишка. Тогда сделали биопсию — оказалось, что это доброкачественная опухоль.
На этот раз диагноз уже был другой.
Была куча планов, я до последнего не верила, не хотела верить. Перед операцией стала много читать, изучать, надеялась, что все будет хорошо. Страха особого не было — я вообще очень спокойный человек.
Если честно, я сама не понимаю, приняла я свое новое тело или нет — временами принятие есть, а потом наступает подавленность. Стараешься как-то забыться в круговороте дел, но бывают срывы. Мама у меня в шоке была, она в затяжной депрессии. До сих пор не верит, что это правда. Друзья поддерживают — даже те, от кого я особо ничего не ждала, и это очень приятно. Ребенок у меня еще маленький и пока не очень понимает, что к чему.
После операции началась химия — она сильно ударила по внешности, особенно по коже. Началось онемение пальцев рук и ног, ночью невозможно спать — бросает в пот. Что волосы будут выпадать, я знала, была готова, и как только стали сильно лезть — побрилась. Сбрила и стало легче, никакого стресса. Купила парик.
Думаю, что болезнь для чего-то нужна. Не могу сказать, что плохо жила, но все-таки начинаешь думать: почему я? Стала замечать жизнь вокруг, радоваться и больше думать о себе, ценить и учиться принимать себя.
Раньше все время комплексовала по мелочам, а сейчас вспоминаешь и понимаешь — все ведь было идеально.
Очень хочу сделать реконструкцию. Все-таки есть ощущение, что какой-то твоей части не хватает, это чувствуется внутри. Хочется ощущения целостности.
«Придет баржа — будем разгружать»Ирина, 39 лет
Весной 2018 года я в душе сама нащупала у себя в груди что-то странное. Сходила на УЗИ, мне сказали, что ничего не видят и, возможно, это отек. Прописали какие-то таблетки и сказали посмотреть в течение трех месяцев, что будет. В процессе покупки поняла, что таблетки — это какая-то гомеопатия. Ну, думаю, ладно, все равно пока ничего не нашли. Начала принимать, хотя умом понимала, что толку от них не будет. А опухоль между тем начала расти. Ее стало видно уже невооруженным взглядом. По ДМС мужа попала на прием уже к адекватному специалисту, который отправил меня к онкологу. Сделали прицельно биопсию. Тогда еще ни о чем плохом не думала. Результат биопсии пришел мне на телефон в обеденный перерыв на работе. Прочитала — «карцинома», немного подвисла. Пошла гуглить — это рак. Слезы, шок. Сразу же стала мысленно продавать квартиру — ведь, наверное, понадобится куча денег на лечение. Потом перестала продавать и решила умирать, лечение же наверняка бесполезно. Отпросилась с работы и сразу поехала к врачу, хотя записана была на более позднее время. Ждать уже не могла. Сказали, что прогноз хороший и что нужно лечиться.
У меня уже были задеты лимфоузлы, и перед операцией меня сначала направили на химию. Химия прошла без особых осложнений. Хотя когда волосы выпадают — это страшно. Идешь по квартире, а это все за тобой сыплется. Мы с мужем взяли машинку и побрили меня. Мне чертовски понравилось, и я не поехала покупать ни парики, ни шапки. Это все неудобно, и голова чешется. Опухоль вроде бы хорошо ответила на эту химию, и, когда меня направили на операцию, у меня уже был регресс, на исследованиях почти ничего не было. Все вроде бы было чисто. Но у меня выявили генетическую предрасположенность. Такие «поломки» ищут, если онкология возникает в достаточно молодом возрасте, как у меня. Их около двадцати типов может быть. У меня поломка довольно редкая. Из-за ее наличия мне рекомендовали сделать полную мастэктомию. Если бы поломки не было, возможно, даже сохранила бы грудь, а так рецидив был очень вероятен. В процессе операции сделали биопсию, которая показала, что метастазы в лимфоузлах все же были, и обнаружили некоторое количество раковых клеток на месте опухоли. Так что операция была оправдана на сто процентов. Пришлось проходить химию еще раз, а у меня уже волосы тогда отросли. Эта химия была сложнее, от нее немного подколбашивает, ходишь как с похмелья. Пару раз даже пришлось переносить капельницы по результатам анализа крови, чтобы не было лекарственного гепатита. Волосы опять выпали. Меня немножко откатило на фазу злости, но ты ведь ничего не можешь с этим поделать — приходится принимать.
Муж меня сильно поддержал — стал готовить. Разгрузил меня. С дочерью я поговорила, хотя муж был против. Она восприняла довольно адекватно, сказала, что видела про это в кино. Были такие моменты — я ложилась к ней на коленки, и она меня гладила.
Рецидива я не боюсь, так как я не могу на это повлиять. Как говорит мой руководитель: «придет баржа — будем разгружать». Здесь и сейчас я в ремиссии, могу жить абсолютно полноценной жизнью, есть далеко идущие планы. Если потребуется опять пройти лечение — ну что ж, значит, сделаем, и жизнь пойдет дальше. Из-за диагноза я стала более терпеливой по отношению к близким. Раньше была очень импульсивная. Мы есть здесь и сейчас, мы живы, а вся эта бытовая шелуха не имеет значения.
Когда ты в это погружаешься, твой мир меняется. Ты понимаешь, что ничего не знала, кроме стереотипов. Это касается и женской красоты — грудь, волосы и так далее. На самом деле эти атрибуты ничего не значат.
После диагноза мне захотелось заняться чем-то другим. По телевизору, сидя на больничном, увидела какой-то сериал, где главная героиня очень ловко пекла тортики. Я тоже начала печь торты. Возможно, когда-нибудь открою свою кондитерскую.
«Это как на линии фронта»Анна, 32 года
Мне поставили диагноз 13 апреля 2016 года. Вышла ко мне практикантка: «У вас рак». Я два месяца со всеми прощалась. Ничего не осознавала. Все родственники меня поддерживали — полная комната людей, я это прекрасно помню. Сестра сильно испугалась, ведь наши родители умерли от рака. Она увидела мой взгляд, мы сели на диван и стали молча плакать. Назначили операцию. Мне попался очень крутой доктор, мы с ним потом в перевязочной все время угорали.
Потом была химия, которой я очень боялась. Думала, что не выдержу, — начиталась много негативного. Химия — это как ломка у наркомана, ты на кровати как уж на сковородке. Наверное, так плохо было из-за того, что почти не было веса, ноги отказывали, я лежала в положении эмбриона. Муж сидел около кровати, приезжала скорая, но что они могли поделать? Это была война, как на линии фронта — надо просто пережить этот момент, так как обратного пути нет.
Потом потеряла волосы. Перед этим выбрила висок, что всегда мечтала сделать. Муж заплакал. Сказал, что не может меня побрить, выкинул машинку. Помню, был солнечный день: я со своей бритой головой — и эти взгляды и пальцы в мою сторону. Одна женщина даже отодвинула от меня коляску со своим ребенком. Хотя, возможно, мне показалось.
Метаморфозы с внешностью заставляют работать. Нельзя расслабляться: красота в этот период важна. Поэтому я начала краситься, следить за цветом лица — химия сильно бьет по этому всему.
Но принятия нового тела так и не произошло. Стоишь, в зеркало смотришь — а там огромный шрам.
До болезни я пять лет проработала на государственной службе, было очень много стресса, я начала болеть. В итоге решила уволиться. Сейчас больше тянусь к духовности, к мечте. Еще из моей жизни ушло много лишних людей. Болезнь не просто так приходит к человеку.
Недавно у меня произошел рецидив, болезнь коварная. Но я привыкла бороться.
От редакции: Анна скончалась вскоре после этого интервью.
«Это что-то вроде последнего шанса изменить свою жизнь»Ольга, 33 года
Впервые шишечку в груди я обнаружила в октябре 2019 года. На тот момент я не жила, а существовала: работа — дом, дом — работа. Забила на себя, одевалась в спортивном магазине, отказывала себе во всем, в отношениях была в роли жертвы. Был запущен механизм самоуничтожения. Если честно, я не удивилась, что у меня онкология. Первая фраза, которую я сказала врачу, была такой: мне завещание писать надо? Был страх — что будет с дочкой, кто будет о ней заботиться? А вот за себя страха особо не было. От онкологии у меня умер отец — у него был рак почки, и лечиться он не хотел. Вроде бы болезнь была очень близко, но сама я прочувствовала все в полном объеме, только когда мне самой поставили диагноз.
Сделали операцию с одномоментной реконструкцией. Говорят, что в этот период нужно проплакаться, но я ушла в помощь другим — это была моя терапия. Старалась переписываться с другими девочками. Свои эмоции куда-то спрятала.
Помню, как волосы во время химии начали лезть клоками. Я подготовилась — смотрела всякие ролики блогерш, где они бреются налысо. Не стала ждать совсем плачевной ситуации и тоже пошла к парикмахеру забриваться. Я кайфовала без волос, если честно. Мне просто шло — да и не в волосах счастье. Мы, кстати, рождаемся лысыми, и никто нам не говорит, что мы уроды. Очень важно принять себя — со всеми шрамами и слабостями. Да и осуждение со стороны общества, как мне кажется, на самом деле у нас самих в головах.
Как и у всех при онкологии, у меня очищался круг общения. Меня поддержала подруга, я ее первую увидела после операции. А вот у моей племянницы была, наоборот, агрессия. Она перестала со мной общаться. Потом, спустя несколько месяцев, мы поговорили с ней про это — она просто боялась, что я умру. Очень часто онкология ассоциируется со смертью.
В болезни я поняла, что в первую очередь нужно заботиться о себе, прислушиваться к себе и к своим желаниям, любить себя. Это не эгоизм — недаром в самолетах в экстренных ситуациях говорят, что сначала маску надо надеть на себя, а уж потом на своего ребенка. Такой подход убирает страх за родственников, особенно за детей. Позаботившись о себе, с наступлением ремиссии ты сможешь позаботиться и о своих детях. Из-за моей новой позиции по отношению к себе отношение мужа тоже поменялось. Когда я до болезни плевала на себя, он, наверное, и не мог ко мне хорошо относиться.
Жизнь после онкологии только начинается. Болезнь как будто убирает забрало — и ты начинаешь видеть все. Людей, перспективы, возможности. Это что-то вроде последнего шанса изменить свою жизнь.
Организм с помощью болезни дает нам понять, что ему что-то не нравится. Недаром у человека, который ходит на нелюбимую работу, начинаются простуды — стресс, раздражение, неудовлетворенность, а потом что-то более серьезное. Помню, как на четвертый месяц лечения вышла на улицу и спросила у самой себя: «А птицы всегда так пели?» Нельзя обижаться на людей и болезнь. Жизнь не для этого.
«Я редко видела в онкодиспансерах плачущих людей»Светлана, 47 лет
В мае 2011-го я обнаружила уплотнение во внутреннем секторе груди, практически у грудины — подумала, что продуло кондиционером в машине. В это время я уволилась с одной работы и должна была приступить к другой. Решила пойти к врачу. Во время УЗИ специалист перекинулся с медсестрой какими-то фразами, после чего меня вызвали без очереди в кабинет доктора. Я поняла — что-то не так, но о плохом не думала. Постаралась быстро сдать все необходимые анализы, чтобы успеть избавиться от «проблемы» между работами. Но, получив результат анализов, из непонятной тогда буквенно-цифровой аббревиатуры я узнала, что у меня онкология. Третья стадия. Лечение нужно начинать немедленно. А у меня планы — новая работа, переезд в родной город. Сын заканчивает школу и поступает в вуз, у племянницы свадьба.
Меня на протяжении всего лечения поддерживали семья и друзья. Сыну решила временно не говорить — экзамены. И маме сказала только перед первой химией. Она прошла с папой через все испытания, когда у него был рак желудка. Через два года его не стало.
Сначала я не плакала, пребывала в шоковом состоянии. Кстати, это поразительно: я редко видела в онкодиспансерах плачущих людей.
Жалость к себе проявилась, когда я рассказала о своем диагнозе сестре и добавила: «Вот в этом платье меня похороните». Сейчас понимаю, что это манипуляция, чтобы пожалели.
Внутренняя работа в голове шла стремительно: времени терять нельзя, надо выбирать — врача, что делать, куда бежать… Хваталась за все возможные варианты лечения, в том числе и нетрадиционные. Мне приснился сон с покойной бабушкой. За ней стояло много людей, и я поняла, что это мой род. Она сказала: «У тебя есть выбор».
Я знала, что мне будут делать радикальную мастэктомию. Посмотрела картинки в интернете, женщин без груди — и заплакала. Перед операцией мне предлагали попытаться сохранить грудь, сделав еще две химии. На тот момент я прошла уже четыре. Как для любой женщины, соблазн сохранить красоту тела был велик. Но я решилась.
Не могу сказать, что потом сильно переживала из-за внешнего вида. В зеркало смотрела на себя спокойно. Конечно, кофточки с глубоким вырезом уже не ношу. Но больше испытываешь физические трудности — последствия химии и операций, лучевой терапии. Ты стареешь в один момент. Волосы выпали через две недели после первой химии, набрала вес — это последствия гормонального лечения. После химии началась мышечная атрофия: ходишь с трудом, особенно по ступенькам. К этому прибавились и трудности с получением лекарств. Пришлось судиться с поликлиникой, писала в разные министерства и в прокуратуру. В ситуации с лекарствами важно знать правильные схемы лечения. Мне повезло встретить отличных врачей — маммологов, хирургов, химиотерапевтов. Не будь их, моя судьба сложилась бы по-другому, сама я не понимала, как правильно.
Периодически думала о реконструкции груди, но так и не решилась. Отчасти боялась новых операций. Потом поняла, что внешняя красота не так важна, смогла принять свое изменившееся тело. Каждое обследование после начала лечения было связано со страхом рецидива. Боялась, думала, что не смогу пройти опять весь путь. Не помню, в какой момент перестала бояться и все отпустила. Просто поняла, что сегодня не думаю о плохом.
Прошло уже девять лет.
Как меня изменила онкология? По-другому стала к людям относиться, с бóльшим пониманием, что ли. Иногда предъявляешь к другим высокие требования, а сама им не соответствуешь. Учусь не быть черствой. Когда я заболела, помню, что исписала две тетради именами людей — хотела их всех поблагодарить или попросить у них прощения. Такая шла внутренняя работа, переосмысление себя. Отнесла эти списки в храм. Заказала службы за здравие о живых и за упокой по умершим.
Болезнь дала мне понимание важности жизни в моменте. Я периодически напоминаю себе об этом.
Сергей Строителев — документальный фотограф и визуальный художник из Санкт-Петербурга. Главные темы его работ — проблемы современного общества, такие как социальная дискриминация, проблемы миграции, насилие на почве расовой ненависти, смертельные заболевания. Работает в России и Азии, сотрудничая с различными некоммерческими организациями (в частности, Red Cross и Doctors of the World) и изданиями, в числе которых National Geographic, «Вокруг Света», Lenta.ru, Bird in Flight, «Такие дела», Meduza, Vice.
Автор курса «Фотография без стереотипов» в академии «Фотографика» в Санкт-Петербурге. Лауреат различных международных и российских конкурсов.
Посмотрите другие работы Сергея, посвященные женщинам, живущим с ВИЧ, и индийским женщинам, которым изуродовали лица кислотой.
