НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ «ГЛАСНАЯ», ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА «ГЛАСНАЯ». 18+
Когда пережившую насилие спрашивают, почему она не «вела себя иначе», — это не просто бестактность, а проявление виктимблейминга. Подобная реакция делает невидимой реальную причину преступления и переносит ответственность на тех, кто и так уже столкнулся с травмой.
Специально для Фемсловаря «Гласной» о понятии «виктимблейминг» рассказывает Юля Кулешова — соосновательница «Тебе поверят», инициативы, помогающей людям, пережившим сексуализированное насилие в детстве.
О Фемсловаре «Гласной»
Фемсловарь «Гласной» — важные и полезные определения как давно вошедших в обиход, так и новых феминистских понятий, которые только формируются к 2026 году.
Вместе с «Гласной» словарь составляют практикующие специалистки, активистки, деятельницы, исследовательницы, ученые и журналистки.
Содержание
Виктимблейминг в российском контексте
Определение и концепция виктимблейминга
Виктимология: споры об ответственности
Виктимблейминг как часть культурной нормы
Последствия виктимблейминга и травмаинформированный подход
Виктимблейминг в российском контексте
Виктимблеймингом (от англ. victim — «жертва» и blame — «винить») называют обвинение и перенос ответственности на людей, переживших преступления, насилие, дискриминацию или любые сложные события.
Сразу оговорюсь: вместо слова «жертва» я предпочитаю использовать выражение «пережившая/ий насилие или сложные ситуации», потому что верю, что язык формирует восприятие.
То, как мы говорим о человеке, связано с тем, как мы относимся к его опыту и какой видим его роль. Ярлык «жертва» в русском языке звучит как приговор и фиксирует человека в пассивной позиции — будто с ним или с ней уже все произошло и нет возможности измениться, справиться или восстановиться. Это стигматизирует, лишает агентности и превращает человека в объект насилия, а не в активного участника собственной жизни и своего пути к восстановлению.
Слово «пережившая/ий», напротив, подчеркивает силу, устойчивость и возможность идти дальше; оно возвращает субъектность и уважение к опыту, становится частью языка поддержки.
Виктимблейминг — явление глобальное, но в российском контексте обвинительные реакции особенно заметны.
Например, после наводнений в Крымске в 2012 году и на Дальнем Востоке в 2013-м комментаторы в соцсетях пытались переложить ответственность на пострадавших, заявляя, что те построили дома в опасных местах и даже получив предупреждения, все равно не эвакуировались бы. Хотя катастрофы были столь масштабными в том числе из-за отсутствия систем оповещения и инфраструктурной неподготовленности регионов.
После пожара* в кемеровском ТРЦ «Зимняя вишня» в марте 2018 года отца погибших детей обвиняли в желании «попиариться на горе».
Еще один пример в социальной сфере — осуждение дольщиков, оставшихся без жилья из-за банкротств строительных компаний. В общественных дебатах их нередко обвиняют в неосмотрительности, жадности или нежелании читать договоры, хотя реальные проблемы часто связаны с отсутствием контроля за застройщиками и с несовершенством законодательства.
Но, конечно, чаще всего виктимблейминг мы наблюдаем в отношении женщин, столкнувшихся с насилием. Маргарита Грачева, бывший муж которой топором отрубил ей кисти обеих рук, рассказывала, что некоторые пользователи соцсетей в комментариях писали, что она сама виновата в том, что с ней произошло. «В постсоветском пространстве
вместо того, чтобы безоговорочно обвинить насильника, сразу же начинают выискивать, а что же женщина сделала не так,
что с ней такое случилось», — замечала активистка Анастасия Мельниченко, запустившая знаковый флешмоб «Я не боюсь сказать».
История сестер Хачатурян, переживших многолетнее насилие и убивших отца в попытке это прекратить, также была одной из самых обсуждаемых в последние годы. Огромный пласт комментариев, по моим наблюдениям, сводился к тому, что «надо было терпеть», «надо было уйти», «надо было жаловаться», хотя их опыт показывал, что реальных и безопасных способов защиты у них не было.
Но заметны и изменения: все больше людей публично критикуют обвинения пострадавших, поддерживают тех, кто пережил тяжелые ситуации, и обсуждают насилие не через призму стереотипов, а с пониманием динамики и ответственности агрессора.
Определение и концепция виктимблейминга
Сам термин «виктимблейминг» стал популярным после выхода книги Blaming the Victim (1971) американского социолога Уильяма Райана. В ней Райан писал, что многие социальные программы помощи, политические и научные дискуссии регулярно перекладывали ответственность за бедность, отсутствие доступа к образованию и высокий уровень преступности среди афроамериканцев на самих уязвимых. Проблемы трактовались как следствие «личных недостатков» («плохие семьи», «слабая мораль», «нежелание работать»), хотя реальные причины были связаны со структурным неравенством и институциональной дискриминацией.
Эта логика ясно проявилась в служебном отчете министерства труда США 1965 года под названием The Negro Family: The Case for National Action («Негритянская семья: к вопросу о национальных мерах»). Рассуждая, почему бедность среди афроамериканцев сохраняется даже после отмены сегрегации, автор доклада, социолог и сотрудник ведомства Дэниел Мойнихэн, предполагал, что главная причина — «кризис семьи», в частности высокая доля матерей-одиночек и отсутствие отца. Критики же указывали, что описываемые Мойнихэном семейные структуры — следствие системного расизма, дискриминации, экономического неравенства и массовых арестов чернокожих мужчин.
Райан назвал эту логику «обвинением жертвы» и показал, что общество и государство используют ее как механизм защиты: если вина лежит на пострадавших, не нужно менять систему, перераспределять ресурсы или устранять неравенство.
Расизм, бедность, отсутствие доступа к медицине, дискриминация на рынке труда и насилие полиции превращаются в «индивидуальную вину» в публичной риторике,
показал Райан. А в обществе редко анализируют, как экономическая система становится первопричиной высокой детской смертности, высокого уровня безработицы в среде уязвимых людей, а также ужасных жилищных условий, не помогающих вырваться из замкнутого круга.
Такой подход оказался революционным. Фактически Райан развернул фокус социальной науки и медиа с вопроса «Что не так с этими людьми?» к вопросу «Что не так с этой системой?».
На его книгу ссылались активисты движения за гражданские права, исследовательницы женского движения, авторки текстов о сексуализированном насилии, а позже — криминологи, правозащитные организации и специалисты по травме.
Именно благодаря Райану термин «виктимблейминг» вышел из узкого академического поля и стал частью общественного языка.
Концепция оказала влияние и на анализ расизма, бедности, дискриминации людей ЛГБТК+**, а особенно — на исследования сексуализированного и домашнего насилия.
В 1970–1980-х годах исследовательницы черного феминизма стали активно применять понятие «виктимблейминг», увидев прямую параллель: и в США времен расовой сегрегации, и в опыте женщин в патриархальной культуре общество требовало от уязвимых групп «доказать свою невиновность» и «объяснить свое поведение», вместо того чтобы рассматривать действия тех, кто обладает властью.
Мнение радикальной феминистки
Причины виктимблейминга
С развитием интернета описанные Райаном механизмы не исчезли, их действие лишь усилилось. Анонимность, стремительность коммуникации, культура резкой реакции и алгоритмы, поднимающие самые спорные комментарии, превращают многие обсуждения историй выживших в поле для сомнений и обвинений.
В такой среде виктимблейминг становится громче, заметнее и опаснее, а пережившие сталкиваются с двойным ущербом: сначала — от насилия, затем — от общественной реакции.
Почему же через полвека после объяснения Райаном механизма работы виктимблейминга обвинение пострадавших все еще широко распространено в медиа и обществе разных стран?
Одно из объяснений — эффект «веры в справедливый мир»,
описанный Мелвином Лернером в 1980 году. Он подразумевает, что людям трудно принять, что мир может быть хаотичен и несправедлив и что насилие случается с кем угодно, — и это вызывает тревогу.
Чтобы ее унять, многие ищут объяснение, почему «жертва» якобы «сама создала условия», — это позволяет сохранить иллюзию, будто соблюдение понятных правил защищает от опасности («не ходить ночью», «не строить дома у моря», «не водить детей в кинотеатр в ТЦ»). В этой логике вопросы «Почему агрессор это сделал?» или «Почему не работали оповещения об опасности?» быстро заменяются вопросом «Почему он или она оказались там?». Это не столько про сознательную жестокость, сколько про защиту собственного чувства безопасности.
Экс-сотрудница фонда «Насилию.нет»* Юлия Арнаутова поясняла: «Признать, что с любым человеком в любой момент может произойти все что угодно и что это не поддается никакой логике, трудно и страшно. Поэтому в ход идут любые установки обвинения других и себя».
Виктимология: споры об ответственности
Объяснение насилия через «неправильные действия» определило и первые подходы к изучению пострадавших и преступлений — раннюю виктимологию. В центре внимания исследователей оказывались не социальные условия преступления, а типологии переживших.
Значительный вклад в рождение этого направления внес румыно-израильский юрист и психиатр Беньямин Мендельсон, предложивший рассматривать «жертву» как самостоятельный объект исследования, а не только как часть уголовного дела. В статье 1956 года «Новая ветвь биопсихосоциальной науки — виктимология» он представил ставшую классической типологию «жертв», где присутствовали категории
«совершенно невинная жертва», «жертва меньшей вины», «жертва, более виновная, чем преступник», «самая виновная жертва».
В свою очередь, криминолог Менахем Амир в исследовании «Изнасилование, спровоцированное жертвой» (1968) ввел и развернул концепт «инициированного жертвой» изнасилования: такие, по его мнению, происходят в ситуациях, где поведение женщины якобы «вносит вклад» в развитие события. Амир писал, что, даже если женщина не «полностью ответственна», она «часто является комплементарным партнером», а ее «неосторожность» и «опрометчивость» тоже нужно учитывать.
Работа Амира стала одним из самых критически обсуждаемых текстов в истории виктимологии. Авторы учебника Understanding Victimology назвали его «пожалуй, самым печально известным исследованием в области уголовной виктимологии и тем, которое вызвало серьезные споры о допустимости возложения ответственности за виктимизацию на самих пострадавших».
В дальнейшем, благодаря критике феминистских активисток и исследовательниц и анализу структурного насилия, фокус сдвинулся: сейчас виктимология изучает не «ошибки» «жертвы», а социальные условия, при которых человек становится уязвимым, включая институциональный сексизм, отсутствие защиты, дискриминацию и культурные нормы, обвиняющие пострадавших.
Александра забеременела в 13 лет и столкнулась с буллингом в школе, домогательствами и психическим расстройством
Виктимблейминг как часть культурной нормы
Этот сдвиг повлиял и на социологию: виктимблейминг рассматривается именно как элемент культурной нормы, а не как частная реакция отдельных людей.
Норвежский криминолог Нилс Кристи, автор концепции «идеальной жертвы», в статье The Ideal Victim (1986) уточнял, что общество склонно сопереживать лишь тем женщинам, которые соответствуют стереотипу «правильной жертвы»: слабой, «уважаемой», оказавшейся в «правильном» месте и ставшей «жертвой «плохого» незнакомца. Идеальная «жертва» — это тот, кто уязвим, болен, не может уйти, занят хорошим делом, а преступник при этом — сильный, большой и плохой, писал Кристи.
В рамках этой оптики становится понятно, почему любое отклонение от «идеального» сценария — знакомство с агрессором, алкоголь, «сомнительная» профессия, «провокационная» одежда — вызывает подозрения и снижает готовность сочувствовать.
Распространенность и сложность виктимблейминга подробно исследовала и Джессика Тейлор в своей книге «Почему во всем обвиняют женщин» (2020). По ее мнению, обвинение пострадавших от насилия глубоко укоренено в общественных структурах и культурных нормах — например, это проявляется в обсуждениях внешности и поведения женщины. Некоторые сталкиваются с дополнительной маргинализацией и замалчиванием, на степень обвинения влияют раса, социальный класс, сексуальная ориентация и гендерная идентичность, выяснила Тейлор.
В книге она анализирует психологические механизмы, поддерживающие виктимблейминг (когнитивный диссонанс, «вера в справедливый мир», стремление к контролю), и подробно рассматривает, как социальные институты, правовые системы и медиа воспроизводят обвинительные модели в отношении переживших насилие.
Такая перспектива перекликается с более радикальной феминистской критикой, где культура обвинения рассматривается как структурная часть патриархального устройства. Андреа Дворкин обращала внимание на
центральный механизм угнетения — представление о том, что женщины «по природе» стоят ниже мужчин.
Оно становится основой как для индивидуального унижения, так и для институционализированного насилия, писала Дворкин: «Это означает, что где-то глубоко существует представление, что вы биологически не имеете права на то же достоинство и то же человеческое уважение, на которое имеют право мужчины. Это убеждение в биологической неполноценности женщин, разумеется, не ограничивается мужчинами. В него верят не только они. Женщин воспитывают так, чтобы мы сами верили в это о себе, и многие из нас действительно верят. Это убеждение, по сути, является фундаментом той системы, в которой мы живем, сталкиваемся мы с ней напрямую или косвенно. Оно же служит оправданием большинства форм систематического сексуализированного насилия, которое испытывают женщины».
Монологи вебкам-модели, танцовщицы стриптиза и работницы салона эротического массажа
На нормализацию насилия направлено множество культурных матриц, через которые общество учится воспринимать контроль, эксплуатацию и унижение как «естественные», и одна из них — порнография, считала Дворкин: «Это ДНК мужского доминирования. Каждое правило сексуализированного насилия, каждый оттенок садизма, каждая магистраль и тропинка сексуализированной эксплуатации закодирована в ней. Это то, какими мужчины хотят, чтобы мы были, какими они нас представляют, во что они нас превращают, как они нас используют — не потому, что они биологически мужчины, а потому, что так устроена их социальная власть».
В этом понимании виктимблейминг оказывается не частным перекосом, а симптомом куда более глубокой структуры — той, что делает женскую боль невидимой, а мужское право на власть — естественным и само собой разумеющимся.
Радикальная критика Дворкин призывает признать, что обвинение переживших, сомнение в их словах, попытка объяснить насилие их действиями — это не случайные реакции отдельных людей, а встроенные в культуру механизмы поддержания иерархии.
Почему неприязнь к женщинам — это социальный механизм, а не черта характера мужчины
Критика концепта
Вместе с развитием феминистской мысли и ростом обсуждения насилия появилось осознание масштабов виктимблейминга. Начали вырабатываться новые формы поддержки и новые общественные требования к обсуждению кейсов.
В США слоган «Верьте женщинам», наряду с более популярным «Верить выжившим», получил широкое распространение, когда движение #MeToo привлекло национальное внимание в конце 2017 года. Сторонники слогана утверждали, что он направлен на борьбу с высокой латентностью сексуализированных преступлений.
Но резкий поворот от многолетней практики виктимблейминга — когда ответственность перекладывали на самих переживших насилие — спровоцировал масштабные дискуссии и волну критики со стороны как защитников движения, так и его оппонентов.
Лозунг критиковали за то, что он будто бы отменял презумпцию невиновности.
Журналист Вернон Уильямс в своей статье «Должен ли призыв звучать как “Верьте женщинам” или как “Верьте всем женщинам”?» писал: «Для того чтобы правосудие сохраняло свой характер, крайне важно, чтобы обвинения подкреплялись доказательствами. Все мы несовершенны. Женщины могут лгать так же, как и мужчины».
Колумнистка издания Йельского университета Yale Daily News Маккинзи Кроузер возмущалась, что слоган «Верьте женщинам» стали использовать в политических конфликтах и повседневных спорах. Это, по ее мнению, начало обесценивать опыт пострадавших и наносить вред тем, кто действительно пережил насилие.
Дискуссии продолжаются до сих пор. В августе предпринимательница, фемактивистка и экспертка по вопросам преодоления гендерных стереотипов Джоди Бонди Норгаар привела слова консервативных публицистов, которые назвали ключевые посылы движения #MeToo «разрушающими нейтральность» и «верховенство закона» и писали, что «внезапно стало обязательно верить всем женщинам, независимо от того, насколько достоверными или недостоверными могли быть их показания». В ответ на это Норгаар напомнила, что флешмоб #MeToo был создан не для подавления дискуссии, а для анализа обстоятельств, которые защищали насильников и приводили к систематическим злоупотреблениям и домогательствам.
Залина Маршенкулова — о самосуде над абьюзерами и о том, почему это может вредить феминизму
Иногда критики говорят о виктимблейминге в контексте феномена «сейфтизма» и свободы слова. Социальный психолог Джонатан Хайдт заметил: «Что-то очень неправильно и на многих университетских кампусах. Об этом свидетельствует рост попыток отменять выступления приглашенных спикеров или перекрикивать их, а также изменение норм делового и академического общения, включая недавнюю тенденцию оценивать высказывания в терминах “безопасно” и “опасно”. Новая культура “сейфтизма” вредна и для студентов, и для университетов».
Хайдт предостерегает от тенденции воспринимать дискомфортное высказывание как угрозу, а также от расширения понятия виктимблейминга и использования его не для защиты переживших насилие, а для подавления любой спорной позиции. По его словам, важно уметь различать реальные случаи домогательств и дискриминации и просто неприятные или неудачные проявления мискоммуникации:
«Конечно, должна существовать простая система для жалоб на реальные случаи домогательств и дискриминации — такие действия незаконны и аморальны. Но предвзятость сама по себе — это не домогательство и не дискриминация… С учетом распространенной идеи о вездесущей “микроагрессии” и размывания понятий обязательно будут студенты, которые видят предвзятость там, где ее нет, и интерпретируют любое неоднозначное высказывание как проявление ненависти».
Почему общество часто прощает «защитникам» агрессию в отношении близких
Последствия виктимблейминга и травмаинформированный подход
На практике виктимблеймингом называют не только реакцию на истории о насилии, но и более широкий социальный механизм, проявляющийся всякий раз, когда общество сталкивается с событием, нарушающим привычный порядок и разрушающим чувство безопасности. Суть этого механизма заключается в перекладывании ответственности за тяжелую ситуацию на пострадавших — на их якобы неверные решения, недостаточную осторожность или несоответствие чьим-либо ожиданиям.
Это особенно заметно там, где государственные институты не выполняют защитную функцию, — как в примерах с наводнениями в России или с пожаром в ТРЦ «Зимняя вишня». В таких условиях обвинение пострадавших превращается в способ коллективной психологической защиты от признания собственной беспомощности перед системными проблемами и уязвимостью человека перед хаосом.
Обвиняя переживших, общество избегает анализа реальных причин:
коррупции, неработающих служб, отсутствия инфраструктурной безопасности и поддержки уязвимых групп.
Это смещает ответственность на тех, кто и так находится в наиболее слабой позиции, и отодвигает разговор о действенных способах предотвращения вреда. Тем самым виктимблейминг становится элементом поддержания статус-кво.
И если на уровне общества он закрепляет бездействие и игнорирование проблем, то на индивидуальном уровне приводит к еще более тяжелым последствиям. Их описывает Джессика Тейлор в книге «Почему во всем обвиняют женщин»: повторная травматизация, изоляция, препятствия на пути восстановления. Это влияет на психическое здоровье, доступ к правосудию и общую безопасность женщин.
Кроме того, обвинение пострадавших мешает обращаться за помощью и фактически разделяет людей на тех, кому «можно» сочувствовать, и тех, чья боль оказывается «неправильной» или «несоответствующей ожиданиям».
Альтернатива виктимблеймингу — подход, который смещает внимание с поведения людей, столкнувшихся с тяжелыми ситуациями или с насилием, на действия агрессора или ответственных, при этом сохраняется возможность анализа происходящего без обвинения.
Могли ли госслужбы предотвратить гибель семилетнего Данила Трехлебова
Подход, ориентированный на переживших тяжелые события и основанный на принципах травмаинформированности, обеспечивает безопасность, эмпатию и уважение к их опыту, помогая восстановить контроль и агентность.
Вместо поиска «ошибки» в реакции пострадавших важно понимать, какие социальные нормы, условия и динамика отношений сделали насилие возможным. Чтобы перейти к структурному пониманию насилия и других проблем, нужно сделать главными задачами поддержку людей, столкнувшихся с тяжелыми ситуациями, создание безопасной среды и укрепление социальных механизмов защиты. А от автоматических обвинительных реакций обществу поможет критическая работа с языком, стереотипами и когнитивными искажениями, особенно с идеей «справедливого мира».
