НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ «ГЛАСНАЯ», ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА «ГЛАСНАЯ». 18+
Мизогиния — это враждебность по отношению не к женщинам как таковым, а к идее, что женщины — такие же люди, как и мужчины, и заслуживают таких же прав и свобод. В рамках проекта «Фемсловарь “Гласной”» активистка и просветительница Татьяна Ларина рассказывает, почему мизогиния — это не личная неприязнь, а социальный механизм, влияющий на политику, культуру, медиа и повседневность, и как это работает на разных уровнях.
О Фемсловаре «Гласной»
Фемсловарь «Гласной» — важные и полезные определения как давно вошедших в обиход, так и новых феминистских понятий, которые только формируются к 2026 году.
Вместе с «Гласной» словарь составляют практикующие специалистки, активистки, деятельницы, исследовательницы, ученые и журналистки.
Как появился термин «мизогиния»
Слово происходит от древнегреческого misogynēs — «женоненавистник» (miso — «ненависть», gynē — «женщина»). В английском языке первое употребление слова misogyny зафиксировано в середине XVII века. В 1620 году в Англии была опубликована пьеса анонимного автора под названием Swetnam the Woman-Hater («Суитнам, ненавистник женщин»), в которой главный герой носит псевдоним Misogynos.
До середины XX термин «мизогиния» не был распространен, хотя о самом явлении — системной враждебности по отношению к женщинам — уже писали феминистки первой волны (в частности, Мэри Уоллстонкрафт) и суфражистки США и Великобритании в начале XX века.
В отличие от обывательского понимания мизогинии как личной неприязни к женщинам, феминистская теория рассматривает ее как структурное явление. Еще в 1949 году французская мыслительница Симона де Бовуар в книге «Второй пол» писала, что мужчины могут одновременно признавать женщин равными и утверждать невозможность их равенства, — это противоречие и есть проявление системного неравенства.
С началом второй волны феминизма (1960–1980-е) термин «мизогиния» стал более популярным в феминистском и публичном дискурсе. В том числе благодаря американской писательнице Кейт Миллет (она использовала термин в книге о патриархате и о системном угнетении Sexual Politics в 1970 году) и активистке Кэтрин МакКиннон, которая писала в 1989 году о мизогинии в контексте критики порнографии и сексуализированного насилия.
В 2002 году Оксфордский словарь английского языка изменил определение мизогинии с «ненависти к женщинам» на «ненависть, неприязнь или предубеждение против женщин», позднее этому примеру последовал и словарь Merriam-Webster.
Широкое культурное распространение термин получил в XXI веке, во время «четвертой волны феминизма» и публичных выступлений, осуждающих сексизм и мизогинию. Одним из наиболее ярких из них стала речь премьер-министерки Австралии Джулии Гиллард в 2012 году, что привело к расширению значения термина в австралийском словаре, а также к кампании #MeToo (2017), которая вывела обсуждение женоненавистнических практик на глобальный уровень.
Современное философское определение мизогинии связано с работой австралийско-американской философини Кейт Манн «Поставь ее на место. Логика мизогинии» (2017), где мизогиния трактуется не как сознательная ненависть, а как социально-политический механизм дисциплинарного контроля, направленный на поддержание патриархальных норм.
Проявления мизогинии
Мизогиния проявляется по-разному. Это может быть:
— нанесение вреда женщинам: от словесных угроз до физического насилия и убийства;
— эмоциональные режимы враждебности: обвинение, презрение, стыд, желание наказать;
— практики насильственного контроля: ограничение женской автономии в сексуальной, репродуктивной, профессиональной и политической сферах.
Мизогиния разделяет женщин на «хороших» и «плохих» по критерию соответствия патриархальным нормам.
«Хорошие женщины» получают бонусы: одобрение, социальное признание, возможность влиять на других женщин и участвовать в поддержании патриархальных стандартов.
«Плохих женщин» наказывают открыто или скрыто: они сталкиваются с моральным осуждением, социальным остракизмом, подвергаются медийным и культурным нападкам.
Как и почему политикессы выступают против феминизма и гендерного равноправия
Мизогиния проявляется не только в действиях отдельных людей. Она встроена в систему: мужчины получают структурные привилегии и социальное оправдание для нарушения норм, а женщины сталкиваются с негативными последствиями, когда пытаются завладеть статусами, традиционно зарезервированными за мужчинами.
Агрессивное, насильственное поведение, включая сексуализированное насилие, часто продиктовано желанием контролировать и поддерживать статус, а не неприязнью. Система работает так, чтобы защищать правонарушителей и препятствовать привлечению их к ответственности.
Социальная функция мизогинии
На первый взгляд может показаться, что мизогиния проявляется в хаотичном наборе реакций и практик. Но все они связаны общей целью — закрепить распределение ролей, при котором женщины служат источником, а мужчины выступают получателями этих и других благ (не только сексуальных или экономических ресурсов, но и заботы, внимания, признания, власти и уважения).
Кейт Манн формулирует в книге
простое правило патриархата: женщины — это существа, которые обязаны отдавать, а мужчины — существа с привилегий брать.
Эта модель делает различные формы угнетения взаимосвязанными и объясняет, почему поведение, поощряемое у мужчин, считается неприемлемым у женщин. А также позволяет предсказать, когда именно общество будет пытаться ограничить женские права и свободы — в тот момент, когда женщина потребует для себя прав, уважения и пространства, традиционно зарезервированных за мужчинами.
Социальное одобрение и порицание распределены неравномерно. Женщины подвергаются постоянному оцениванию: их внешность, поведение, эмоции становятся предметом контроля, тогда как мужчины остаются свободны от аналогичных требований.
Одни и те же действия интерпретируются по-разному: то, что для мужчины — решительность, для женщины — агрессия; то, что у мужчины вызывает сочувствие, у женщины — осуждение. С этим связан также феномен химпатии (himpathy) — непропорционального сочувствия к мужчинам, описанный Манн как «теневая сторона мизогинии».
Мизогиния в медиа и в массовой культуре
Мизогиния в обществе нередко проявляется как непринятие и даже травля активных женщин. В Беларуси после протестов в декабре 2010 года председательница избиркома Лидия Ермошина так высказалась об активистках: «Этим женщинам делать нечего! Сидели бы дома, борщ варили. А не по площадям шастали». Александр Лукашенко называл свою политическую оппонентку Светлану Тихановскую «лохушкой», «персонажем в женском роде», «мерзавкой и дурой».
В России критике и оскорблениям за внешность и активность регулярно подвергались советская и российская диссидентка и публицистка Валерия Новодворская, экс-кандидатка в президенты РФ Ирина Хакамада. На президентских теледебатах в 2018 году лидер партии ЛДПР Владимир Жириновский назвал кандидатку в президенты Ксению Собчак «отвратительной сукой» и «блядью». В феврале 2021 года, после акции в поддержку женщин-политзаключенных, фемактивистка и писательница Дарья Серенко* рассказала о получении более 600 сообщений от мужчин с угрозами, оскорблениями и пожеланиями смерти.
В феврале 2024 года против вдовы Алексея Навального Юлии Навальной** была развернута масштабная дезинформационная кампания, в которой использовались гендерные стереотипы: ей приписывали романы, аборты и даже безразличие к смерти мужа.
Мизогиния как развлечение, как нормализация презрения и унижения ярко выражена и на российских ток-шоу (например, «Пусть говорят», «Мужское/Женское»), где женщины-героини подвергаются публичному шеймингу: их называют «плохими матерями», «развратницами», стыдят за внешность. Комики (от стендаперов до блогеров) регулярно используют мизогинные шутки*** (в том числе «про «женский мозг») или пародии на «глупые женские каналы».
Осуждение девушек за открытые наряды, короткие юбки и слишком сексуальный вид — традиционное развлечение в российском интернете. Одним из таких проявлений стала кампания признанного экстремистским движения «Мужское государство»** по деанонимизации девушек и угрозам за секс с иностранцами во время чемпионата мира по футболу в 2018 году. Иногда комментарии под фотографиями сопровождались угрозами физической расправы и изнасилования.
В ряде регионов Северного Кавказа все еще совершаются «убийства чести», когда женщину похищают и убивают за то, что она своим поведением, как считает преступник, «обесчестила» его.
Депутатка столичного парламента Дарья Беседина — о политической жизни после признания иностранным агентом
Структурная мизогиния
Как отмечает Манн, мизогиния существует там, где действуют патриархальные ожидания. Она структурирует распределение власти и ресурсов, закрепляя за женщинами функции обслуживания и эмоционального труда.
Структурная мизогиния проявляется на разных уровнях. Например, как невидимость женского труда — это концепция, описывающая неоплачиваемую работу по уходу за домом и близкими, которую традиционно выполняют женщины, но которая не воспринимается экономикой и обществом как полноценный труд.
Это понятие охватывает как домашние обязанности, так и «вторую смену» в виде заботы о детях и пожилых родственниках, что приводит к переутомлению, истощению и финансовой уязвимости, так как этот труд не оплачивается и не учитывается при расчете пенсий.
В статьях про пандемию подчеркивалось, что именно женщины выполняли двойную и тройную нагрузку, — но это не признавалось политической проблемой.
Почему женщины продолжают мыть за всеми посуду, даже когда их об этом не просят
Исследования маскулинности в Мексике и Латинской Америке показывают, что мужчины регулярно воспроизводят устойчивые культурные ожидания в отношении женщин и включают представление о праве мужчины руководить отношениями (dominación masculina), ожидание женской покорности и зависимости, восприятие женщины как объекта мужской сексуальности, ожидание выполнения репродуктивной роли. Эти нормы воспроизводятся как часть культурного обучения мужчин и женской социализации.
В этом смысле особенно показателен феномен «хороших мужчин» или «доброжелательного сексизма», описанный американскими учеными в 1996 году. Такие мужчины искренне считают себя порядочными, способными на доброту и сострадание, но в их шутках, комментариях, бытовых взаимодействиях продолжает звучать мизогиния. Они могут искренне верить, что любят женщин, но одновременно не видеть в них равных.
В социальной политике мизогиния проявляется в виде попыток контроля женского тела. Уже в 2026 году в России заработает регистр беременных россиянок с данными о результатах родов. Пока в стране нет полного запрета на аборты, однако уже более чем в 30 регионах наблюдаются ограничения доступа к ним, в том числе через «абортное неравенство». К ноябрю 2025 года частные клиники 14 российских регионов добровольно сдали лицензии на проведение абортов, а в Мордовии вступил в силу запрет так называемой пропаганды абортов.
Мизогиния проявляется и в делах о домашнем насилии: женщины сталкиваются с недоверием и обвинениями в «драматизации» или «сгущении красок», а мужчин-агрессоров оправдывают «неуравновешенностью» женщины. Их действия часто рассматриваются как «нормальное» мужское поведение, а не как преступление. Даже отрубившего Маргарите Грачевой кисти рук мужа Дмитрия оправдывали в соцсетях тем, что «сама довела до беды», «спровоцировала». Это классический пример химпатии: сочувствия агрессору больше, чем пострадавшей.
Мизогиния — политическое явление, потому что она регулирует доступ к власти, знанию и субъектности. Патриархат не требует злонамеренности, он требует согласия — не видеть, не анализировать, не сомневаться.
Это согласие и удерживает систему, которая через наказание, вознаграждение, социальные нормы и институциональные механизмы поддерживает патриархат.
Она регулирует женскую повседневность, воспроизводит гендерное неравенство и защищает мужские привилегии, создавая сложную сеть структурного давления, от которой невозможно уклониться.
Формальное равенство не устраняет мизогинию, а делает ее менее заметной: в обществе, где женщины «уже всего добились», рост насилия, разрыв зарплат, репродуктивная нагрузка и моральная цена женской автономии остаются фоном, на котором женщинам по-прежнему отводится роль заботливых, бесконечно прощающих, удобных в быту для мужчин.
