«Я — вирус» Как предпринимательница из Петербурга Наталия Верхова попала в СИЗО и начала менять его изнутри

Наталию Верхову обвиняют в мошенничестве в особо крупном размере. За участие в руководстве обанкротившимся кооперативом «Семейный капитал» ей грозит восемь с половиной лет лишения свободы и штраф 700 тысяч рублей. Пока шло следствие, Верхова провела за решеткой два года — ее выпустили под подписку о невыезде. За это время она прошла путь от предпринимателя и топ-менеджера до правозащитницы и автора книг. Сейчас Наталия на свободе, но снова может оказаться за решеткой. «Гласная» рассказывает ее историю.

***

Подвал с небольшим окошком на уровне асфальта, за окошком — темно. Несколько часов назад конвой сдал Наталию Верхову в СИЗО. Ее раздели догола, тщательно прощупали одежду, поискали на теле татуировки и синяки, попросили присесть. Привычные процедуры — в изоляторе временного содержания (ИВС), где она находилась до этого, такое было каждый день. Всю еду и часть «неположенных» вещей отобрали. Отвели в пустую камеру. Не кормили. Пить не давали тоже. Было скучно.

Наконец громыхнула дверь. Женщина в форме попросила «встать у решки». Увидев недоумение, вздохнула. «Решка» — решетка поперек коридора. То, что коридор называется «галерой», Наталия узнала позже. Из пустой камеры ее перевели в карантинную — здесь первую неделю находятся все новоприбывшие. Комната метров 35, заставленная двухэтажными кроватями. Четыре человека внутри. На новенькую никто не обратил внимания. Наталия растянулась на свободной койке. Разговаривать не хотелось, другие к этому тоже не стремились. Кто-то читал, кто-то тихонько плакал, кто-то молился. В 10 вечера погас основной свет, зажегся ночник. Отбой.

Так закончился первый день в «Арсеналке», которая на время стала для Верховой домом.

Предпринимательницу из Петербурга обвиняют в мошенничестве в особо крупном размере (часть 4 статьи 159 Уголовного кодекса РФ). По версии следствия, будучи гендиректором ООО «Управляющая компания “Семейный капитал”», она совершила хищение в сговоре с другими топ-менеджерами. Двое из них — Игорь Белоусов и его сын — находятся в СИЗО. Еще одна — супруга Белоусова — на свободе, под подпиской о невыезде. Финансовый директор Дмитрий Ходыкин уже отбыл свой срок и в прошлом году вышел на свободу.

От действий обвиняемых, по данным следствия, пострадали 184 пайщика, общий ущерб превысил 44 миллиона рублей. В деле больше 200 томов. Два года, пока шло следствие, Наталия провела в СИЗО. Затем добилась замены ареста на подписку о невыезде и вышла на свободу. Но если суд вынесет обвинительный приговор, Наталия может отправиться в колонию почти на шесть лет.

Вину в хищении вкладов пайщиков она не признает, но говорит, что решение суда «примет достойно», каким бы оно ни было. Два года неволи изменили предпринимательницу — теперь она ведет тюремный блог, защищает права арестанток и собирается продолжать, даже если вновь лишится свободы.

Вписалась за идею

В школе Наталия Верхова была отличницей — если не считать оценок за поведение. Впрочем, и они в итоге были хорошими — хотя их ставили скорее «из уважения», все-таки председатель школьного учкома. В шестом классе Наталия влюбилась в физику — потому что та «дает ответы практически на любые вопросы» — и после школы поступила на физфак Ленинградского госуниверситета. Говорит, тогда он был «флагманом свободомыслия».

С физикой, впрочем, не сложилось: к моменту окончания вуза, в 1993 году, с финансированием науки стало совсем туго. Начатые Наталией научные разработки по поиску криопэгов в тундре пришлось заморозить: они требовали проверки, а все экспедиции из-за недостатка денег притормозили. Решила менять род деятельности — получила второе высшее, геологическое. В то же время родила дочь. Затем, уже геологом, пришла в проектную организацию «Ленгипротранс», где проработала 10 лет. Проектировала, занималась согласованием проектов. Работа нравилась, но, говорит Верхова, «уперлась в потолок и ушла в фермеры» — у нее было свое хозяйство под Петербургом. Однажды даже привезла туда основоположника пермакультуры Зеппа Хольцера — на семинар, организованный совместно с Питерским клубом своего дела.

«Как вы понимаете, такая активная жизнь неизбежно ведет в тюрьму», — шутит Наталия.

В 2015 году она пришла в группу компаний «Семейный капитал». Ее организовал предприниматель Игорь Белоусов — создатель «Кард Экспресса», крупнейшего производителя пластиковых карт. Наталия читала его блог в «Живом журнале». Говорит, была интересна его активность, многие идеи были близки. Поэтому, когда узнала о сложностях с проектированием, предложила помощь.

Сначала требовалось согласовать проект в Холоповицах Ленинградской области — «червятник», теплицу и цех переработки овощей. Потом — найти организацию для проектирования агрокомплексов. Затем — создать собственную проектную организацию и проектировать все, что потребуется. Компания была создана на деньги пайщиков «Семейного капитала», но, утверждает Наталия, окупалась с момента создания.

Когда из-за неграмотной политики компания почти разорилась, руководство стало искать кризисного менеджера. Сначала на стороне. Не нашли: слишком сложной была ситуация. Тогда на эту роль позвали Верхову. Перед ней поставили задачи — выправить финансовое положение, вывести предприятия в прибыль, расплачиваться с пайщиками. Она согласилась.

«Я была очарована идеей: народный проект на народные деньги, объединение людей и их ресурсов. А за идею я всегда готова вписаться — наверное, сказалось пионерско-комсомольское детство», — вспоминает Наталия.

Она не считала ситуацию безнадежной — были планы, как «все исправить». Но воплотить их не удалось: предприятием заинтересовалась полиция, а в августе 2016 года суд признал «Семейный капитал» банкротом.

«Следствие не заморачивалось»

Несколько пайщиков, потерявших, по их словам, около ста тысяч рублей, обратились в полицию. Начались проверки, обыски, а затем — уголовное дело о мошенничестве, совершенном группой лиц. Сначала его возбудили по части 2 статьи 159. Потом стали появляться новые заявления от потерпевших, вместе с ними росла сумма ущерба, и дело было переквалифицировано по части 4 той же статьи — мошенничество в особо крупных размерах.

Наталия утверждает, что дело расследовано небрежно — дескать, следователи рассчитывали, что обвиняемые признают вину, поэтому не задавались вопросом, куда ушли деньги со счетов компании. На них, в частности, покупалось оборудование и сырье, говорит Наталия, и следователи могли проследить движение средств. Но они «не заморачивались», в том числе потому, что всю хозяйственную деятельность сочли преступной — якобы велась она только «для виду».

«Я следователя спрашивала, как он себе представляет фиктивную деятельность молокозавода и магазинов с реальной продукцией. Или как можно фиктивно содержать две тысячи голов дойного стада. Их же кормить и доить надо по-настоящему», — недоумевает Наталия.

Ответа она не получила.

В 2017 году были арестованы владельцы и топ-менеджеры предприятия: сам Игорь Белоусов с сыном и женой, а также финансовый директор Дмитрий Ходыкин. Последний пошел на сотрудничество со следствием — его дело выделили в отдельное производство, рассматривали в особом порядке и дали четыре года колонии. Наталия говорит, с Ходыкиным они были друзьями — но именно он дал показания на Верхову. После ареста они ни разу не разговаривали.

Пока шло следствие, Наталию несколько раз вызывали на допросы в качестве свидетеля. Говорит, рассказала все, что могла. Когда вызвали на очередной допрос — по ощущениям, «уже полностью бессмысленный», — она поняла, что с него вряд ли вернется. Любимого кота Рикошета передала дочери. Ей же оставила свой телефон — так его удалось сохранить. И сумку перед визитом к следователю складывала, как в тюрьму. Правда, опыта тогда еще не было, наделала ошибок («Собиралась, как в командировку, а надо было как в длительный поход»).

«В первую ночь одеяла мне не досталось, куртку отобрали. Завернулась в простыню и почувствовала себя памятником. Холодным мраморным памятником, медленно переходящим в ледяную скульптуру. <…> Огорчилась серьезно один раз — когда на третий день закончился стержень в ручке. Практически трагедия. Но… очередная благодарность бойцам охраны — выручили». (Из книги Наталии Верховой «Тюремное счастье».)

Так и получилось: 1 ноября 2017 года Верхову арестовали. Сначала поместили в изолятор временного содержания — это стандартная процедура. Потом суд избрал меру пресечения и отправил Наталию в СИЗО.

Спецконтингент

Наталия попала в «Арсеналку» — СИЗО № 5, единственный следственный изолятор для женщин в Санкт-Петербурге и Ленинградской области.

Первой эмоцией было удивление. Наталия не понимала смысла запретов и правил в неволе — многие, как ей казалось, не вяжутся со здравым смыслом. Например, ограничение по количеству носков, которые разрешено иметь арестанткам, или требование держать руки за спиной во время переклички.

«В СИЗО к тебе перестают относиться как к человеку: ты становишься спецконтингентом, — говорит Наталия. — Ты как бы очутился внутри анекдотов про сержантов “от забора до обеда”, вот это все.

Поэтому временами было очень смешно, а во ФСИН сильно не любят, когда арестованным смешно. Смеяться может только человек, а любые проявления человечности опасны, потому что вынуждают охранника взглянуть на арестантов как на людей».

Удивляли и люди — одни постоянно плакали или бились в истерике, другие впадали в апатию. Мало кто смотрел на ситуацию «конструктивно». Наталия, впрочем, признает, что ей «почти повезло»: «Женщины, которые оставляют дома малолетних детей, страдают от тревоги и страха — что детей заберут в детский дом. Мне было проще: дочь на тот момент училась на последнем курсе университета и была большой самодостаточной девушкой. Я была лишена [таких] стрессов».

«Раздражают ли решетки на окнах? Вовсе нет. Прикольно — не более. У нас в куче офисов решетки на окнах, не слышала о депрессиях по этому поводу».
(Из книги Наталии Верховой «Тюремное счастье».)

С насилием со стороны сотрудников и сотрудниц СИЗО Наталия ни разу не сталкивалась (хотя и допускает, что в мужских СИЗО все может быть «гораздо жестче»). Считает, что оно перестает быть нормой. Психология сотрудников ФСИН постепенно, но все же меняется. «В школах детей раньше тоже пороли, а потом это стало выглядеть диким — и перестали. Так и здесь, и это уже большой прогресс. Не буду призывать всех идти сразу в СИЗО, но тем не менее изолятор сейчас — более безопасное место, чем, например, спецприемник», — говорит Верхова.

При этом среди арестанток насилие — частое явление. «Причины — нервное напряжение, неспособность конструктивно подходить к проблемам, полнолуние…», — перечисляет Наталия. По ее словам, проявления агрессии администрация СИЗО старалась пресекать, но «за всем не уследишь».

«Не могу не отметить бойцов охраны. Внимательны и, не побоюсь этого слова, заботливы. И это не синдром заложника. Уважаю их. Когда часа в три ночи, окончательно замерзнув, стукнула в дверь, меня вежливо спросили: “Что случилось?” А на мою просьбу — налить кипяточку — лишь уточнили, в курсе ли я, что отбой. Кипятку налили, попила согревающего и счастливо уснула до завтрака. Много ли надо человеку для счастья?» (Из книги Наталии Верховой «Тюремное счастье».)

В отличие от физического, психологическое давление со стороны сотрудников — издевательства и «мелкие пакости» — были нередкими. Например, продукты в передаче могли порезать грязным ножом. Или овощи порубить на мелкие кусочки — в правилах же не написано, на какое количество частей надо разрезать. Наталия вспоминает, что у нее однажды таким образом покрошили брюссельскую капусту.

Одно из самых травмирующих событий — обыски. Сама Наталия с беспределом по этой части не сталкивалась, но сокамерницы рассказывали, что сотрудники СИЗО могли прийти, выгрести все из сумок, свалить в кучу и разлить сверху подсолнечное масло. Это такой способ поддержания дисциплины, считает Верхова: «от сломанных людей меньше дисциплинарных проблем».

Еще один метод давления — перевод из камеры в камеру. Только сложатся отношения — приходится начинать все сначала.

«Есть такой термин — “поставить на лыжи”. Это когда заключенный переводится из камеры в камеру каждые 2-3 дня. Забава не так безобидна. В новой камере приходящий последним — человек без прав. Нельзя присаживаться на кровать, нельзя разговаривать ни с кем, кроме старшей по камере <…>. Но есть противоядие. Система направлена на ломку человека, а если человек крепок — ломается система. Зачем тюрьме человек, обладающий уважением во всех камерах? Вообще не нужен. Пусть сидит в одной, ограничивая свое влияние кругом сокамерников. Остановилась в третьей по счету камере, обретя добрых знакомых во всех трех». (Из книги Наталии Верховой «Тюремное счастье».)

За время пребывания в петербургском и московском изоляторах Наталия успела посидеть в разных камерах — и на двух человек, и на пятьдесят. По какому принципу по ним распределяют людей, она так и не поняла. Предполагает, что стараются «минимизировать возможные проблемы», а маломестные камеры берегутся для «особых случаев». Те, впрочем, таят свою опасность: может попасться неадекватный сосед, и это — «отдельная пытка».

Серьезная проблема СИЗО — не всегда есть достаточная и своевременная медицинская помощь. «Гипертония? Зачем вам тонометр? Просто пейте таблетки. Холецистит? Белые сухарики все поправят. Желудок беспокоит? Промокайте суп туалетной бумагой, снимайте жир», — приводит примеры Наталия.

Сравнивая питерское СИЗО с московским, она называет второе «санаторием» — и в первую очередь потому, что там «была медицина». Даже гинеколог, что бесценно в женском СИЗО. А в «Арсеналке» врачей, по ее словам, могли не видеть месяцами — раковые больные умирали без обезболивания, да и к другим скорую лишний раз не вызывали.

Проблемы со здоровьем усугубляет питание в неволе. Не голод — он арестанткам как раз не грозит, «баланды на всех хватает». Но не хватает витаминов. Питание за решеткой ведет к серьезным заболеваниям, вплоть до цинги. Без внешней поддержки, позволяющей покупать «хотя бы лимон, чеснок, имбирь», в СИЗО по-настоящему опасно.

Жалоб нет. Есть вопросы

Несмотря ни на что, на СИЗО у нее «обид нет», говорит Наталия. Она убеждена: у сотрудников следственного изолятора жизнь «тяжелее, чем у арестантов». Мол, мы-то посидим год-два-три, а «они там всю жизнь».

Нередко работать в систему ФСИН идут от безысходности. Многие сотрудники СИЗО — из глубинки. Это получалось выяснять в редких разговорах «урывками» (разговаривать конвоирам с арестантками запрещено, это, считает Верхова, «нарушает расчеловечивание спецконтингента»). При этом работу свою охранники и охранницы воспринимают по-разному: «одних она толкает к сочувствию, других — к агрессии».

Многие из них не знают базовых вещей о своей службе — например, того, что до приговора человек не считается виновным. В их представлении если человек арестован — он преступник, и это одна из самых больших сложностей, потому что накладывает отпечаток на отношение к арестантам.

«На них давит начальство, у них небольшие зарплаты, при этом куча обязанностей и ответственности, — объясняет Верхова. — Это мы в камерах бездельничаем, в любой момент можем полежать на кровати, а они бегают с утра до ночи».

«Пакости» сотрудников Наталия старалась не замечать, а если и реагировала — то с опорой на нормативные документы. Как-то на перекличке не стала держать руки за спиной. Охранница сказала что-то вроде: «Ты что, самая умная?» Верхова ответила, что так себя вести ей предписывают правила, которые всем рекомендовали выучить, а в них написано, что руки за спиной надо держать только при движении.

«Они мне не поверили. Но поскольку обязанности наши висели на двери каждой камеры, проверить было легко. Конечно, это был шок для сотрудников, никто в таком контексте с ними не разговаривал», — вспоминает Наталия.

После того случая руки за спиной на проверке она не держала.

«Меня не трогали. Правила все-таки! — рассуждает Верхова. — Я, наверное, отличалась от обычных сидельцев. Готовых алгоритмов, что делать с такими, как я, — нет, а стандартные методы запугивания не работали».

В другой раз в камеру вошел человек в гражданской одежде. Его представили как прокурора. Однако сотрудники прокуратуры при исполнении обязаны быть в форме, поэтому Наталия спросила — мол, почему пришел в нерабочее время и чем тут занимается? После этого мужчина молча вышел и больше никогда не приходил в ту камеру — а в ней содержались 30 человек.

Сотрудников прокуратуры, по ее словам, стараются не водить к людям, которые могут задавать вопросы. Наталия говорит, что «стандартная реакция» на визит прокурора — «жалоб нет, вопросов нет». Но она писала в прокуратуру сама. Например, спрашивала, какие средства выделяются на закупку матрасов — раз те приходят «такие дефектные» (многие матрасы в СИЗО очень тонкие — «как тряпочки»). Наталия не жаловалась, она задавала вопросы и предлагала решения, донося наверх проблемы и недостатки работы СИЗО. Не без гордости говорит, что за время пребывания в изоляторе «не подставила ни одного сотрудника».

За все время в изоляторе Наталию ни разу не посадили в карцер. Впрочем, по ее словам, в женских изоляторах такая форма давления не очень распространена и применяется только при серьезных нарушениях (драка, употребление алкоголя, использование телефона).

«Я благодарна судьбе за столь интересную и разнообразную жизнь. Соседи по заключению периодически ищут причины моего хорошего настроения и интереса к жизни. Сформированы три основные версии.

• Я — рецидивистка, которая скрывает это, и тюрьма мне — дом родной.
• Я исполняю роль «тайного покупателя»: выявляю недостатки и кому-то отчитываюсь.
• Я заплатила денег, чтобы попасть в тюрьму и пройти этот квест». (Из книги Наталии Верховой «Тюремное счастье».)

«Прямой репортаж из СИЗО»

Еще в ИВС, где Наталию продержали нетипично долго (восемь дней вместо обычных двух) она поняла, что все это затянется и надо чем-то заняться. Тогда же начала писать: «Было столько эмоций от самого факта изменения жизни, что просто невозможно было не вылить это на бумагу».

Свои первые заметки она передала друзьям на судебном заседании — в короткий промежуток, когда 48 часов задержания в ИВС истекли, а решение об аресте еще не было принято. Тогда же попросила друзей создать сайт для публикации заметок — и сайт freeverhova.ru заработал уже на следующий день после суда.

«В каждом положении есть плюсы и минусы. Из минусов, пожалуй, только… навязанная компания. Плюсы тоже есть.

• Кормят. Абсолютно бесплатно.
• Нет неожиданностей. Никто не ворвется в дверь. Безопасность на уровне. Охраняют от всего.
• Не надо заботиться ни о будильнике, ни о вовремя поданной еде.
• Никто (за исключением тех, о ком сказано в минусе) не отвлекает от работы. Книжка, ручка, тетрадка — твори, учись сам и просвещай других.
• Физподготовка. Все, на что не хватало времени в текучке, теперь доступно.
• Дольше сидишь — больше результатов.

Плюсов еще много, но об этом в следующий раз. Пишите письма. Пока все. Берегите себя». (Из первого письма Наталии Верховой на волю, вошло в книгу «Тюремное счастье».)

Наталия говорит, что freeverhova.ru был одним из первых сайтов с приставкой free. Подобные создают для того, чтобы привлечь внимание к чьему-то делу и попытаться добиться освобождения. Правда, в ее случае приставка имела другой смысл — «свободная Верхова». Объясняет: «Я всегда говорю, что свобода внутри, ее тебя никто не может лишить».

Все два года в СИЗО Наталия вела «прямой репортаж»: писала заметки, передавала друзьям и единомышленникам, те публиковали их на сайте. Как передавала и кому именно, не рассказывает: опасно.

Сотрудники и администрация СИЗО про блог знали. Даже читали его, а во время переклички могли сказать что-то вроде: «Ну ты, Верхова, написала!» Однако примерно через полтора года в СИЗО — когда она вернулась из московского изолятора обратно в «Арсеналку» — прокуратура якобы негласно приказала, чтобы больше публикаций не было. Якобы в ведомстве были недовольны тем, что Верхова писала не только про ФСИН, но и про прокуратуру. У нее и сокамерниц начались проблемы: обыски, изъятия личных вещей.

«Нас обыскивали по пять раз в день — видимо, в качестве назидания мне, — вспоминает Наталия. — Выходим из камеры, чтобы идти на прогулку, — нас раздевают догола и обыскивают. Возвращаемся — то же самое. Поводов выйти много — прогулка, адвокат, следователь, медчасть. Уже и одежду выбирали попроще, с прицелом на обыски… Вообще, это не совсем законно: обыски с раздеванием и досмотры должны иметь под собой основание и фиксироваться актами. Никаких актов, безусловно, не составлялось».

То, что обыски всей камеры были местью за блог Верховой и попыткой надавить на нее, не скрывалось. Наталия считает: сотрудники СИЗО надеялись, что внутри камеры с ней «разберутся». Этого не случилось. «Другие женщины, конечно, спросили, не хочу ли я прекратить [вести блог], и я ответила, что нет, — вспоминает Наталия. — И что если это кого-то не устраивает, они могут уходить из этой камеры».

Ушла только одна. Некоторые сокамерницы, говорит Верхова, напротив, гордились тем, что сидят с ней в одной камере: ее блог на тот момент стал достаточно известен. Сокамерницы рассказывали про него близким, а когда получалось выехать из СИЗО на судебное заседание — писали адрес сайта на стенах «конвоек» и в клетках автозаков.

Сама Наталия выбрала «стиль одиночки» и все два года старалась держать с сокамерницами дистанцию: «Если приходит передача, безусловно, на общий стол что-то кладешь. Но не более». Она считает, что любые привязанности делают человека уязвимым, заставляют встраиваться в тюремную иерархию. Говорит, только один раз отступила от принципа и подружилась с сокамерницей, общаются они до сих пор.

«Когда люди теряют опору в жизни, они начинают выстраивать эту опору в каких-то ритуалах, строить ту же тюрьму, но внутри камеры. Отсюда вся тюремная культура — “туда не садись”, “с тем не разговаривай”. В силу возраста и опыта мне это было смешно: девочки были сильно моложе — а мной не очень-то покомандуешь».

Свое помещение в СИЗО Наталия сумела оспорить. В сентябре 2019 года суд выпустил ее под подписку о невыезде.

«Свобода — это… Проснуться в 5:30 и не ждать подъема, три раза позавтракать, слушать любимую музыку, открывать себе двери, тренировка в парке, купить билет на концерт Розенбаума, сесть за руль, общаться с родными, близкими и друзьями, заново учиться пользоваться гаджетами, фотографироваться под дождем, обнять отца, ходить без охраны, наслаждаться любимым городом». (Из книги Наталии Верховой «Тюремное счастье».)

Вольная

Приговора Наталия ожидала пять лет, из них два года за решеткой, три года на свободе. В блоге она писала, что исполнительные производства, арбитражные суды, уголовные дела, аресты счетов и запрет на выезд из страны надежно вычеркнули ее из общества, а график судов не оставил времени для заработка. Поддерживали — и морально, и материально — друзья и близкие. «Между СИЗО и приговором я практически как странствующий монах — живу подаянием», — шутит Верхова.

Говорит, что все время после СИЗО «пыталась жить»: впервые в жизни сходила на танцы, училась играть на барабанах, начала бегать. Тогда же «изменила своей позиции одиночки» и вступила в женское движение «Мягкая сила». С его соосновательницей — независимым муниципальным депутатом Юлией Галяминой* — познакомилась на съезде движения, куда Верхову пригласили выступить.

На основе своих заметок из СИЗО уже после выхода на свободу Наталия написала книгу «Тюремное счастье». Говорит, вдохновилась трудом Виктора Франкла «Сказать жизни “Да!”: психолог в концлагере».

В книге она делится заметками, написанными за 22 месяца в спецприемнике, старается разобраться, откуда берется тюремный произвол и что нужно, чтобы его искоренить, рассуждает про национальную идею и развитие государства.

В 2022 году «Тюремное счастье» вышло в интернет-издательстве Ridero. Деньги на книгу — 178 тысяч рублей на редактуру, дизайн, верстку и издание печатной версии — Наталия собрала краудфандингом. Напечатали 350 штук. Пара пачек досталась московскому СИЗО, остальные разошлись по участникам сбора. Сейчас издание понемногу покупают в электронном виде. Отзывы, говорит Наталия, «в основном поддерживающие». Один из них особенно приятен: писатель и поэт Дмитрий Быков* в переписке с Верховой назвал книгу «сильной» и «классно написанной».

«Вообще, можно представить себя в монашеской келье с обетом невыхода. Или в хижине в горах, заметенной снегом. И… полный пансион! Сколько бомжей мечтают о такой участи!» (Из книги Наталии Верховой «Тюремное счастье».)

После книжки Наталия написала 20-страничную брошюру «Собираемся в тюрьму». Какую сумку взять с собой, что скажет конвой, что могут изъять, как собрать первую передачу, как подготовить все так, чтобы близким потом было удобнее разбираться, — все это есть в брошюре. Ее актуальность сейчас только растет: «За те два года, что я была в СИЗО, аресты в России участились». А после объявления мобилизации в сентябре 2022 года один из посетителей Ridero написал в комментариях к брошюре: «сейчас эта книга нужна каждому мужчине».

Продолжает Наталия бороться и с «совершенно дурацкими» правилами внутреннего распорядка в СИЗО. Внимательно изучила официальный документ на этот счет, поняла, что правила часто нарушаются и вольно трактуются сотрудниками. Да и сами по себе могут противоречить здравому смыслу. Например, уже упомянутое ограничение по количеству носков.

«Ну вот какое отношение количество носков имеет к опасности человека? — недоумевает Наталия. — Есть общее ограничение: 50 килограммов вещей на человека — так пусть он сам решит, чего и сколько ему нужно. Может, он любит по пять раз в день выкидывать носки?!»

Другой пример — лимит на тетради (можно только четыре) и ручки (можно три), а также запрет на скрепки, копировальную бумагу, штрих-корректор. Это все нужно было Наталии в СИЗО, чтобы «нормально работать»: писать заметки и обращения в прокуратуру, обжаловать решения суда. Во многих ограничениях, считает она, нет логики, кроме «логики охранника».

Правила внутреннего распорядка утверждаются Минюстом. На свободе Наталия дополнила их минюстовскими разъяснениями, полученными в ответ на ее запросы, и сверстала как брошюру — считает, что она может помочь арестантам отстаивать свои права. Двадцать экземпляров брошюры распечатала, докупила несколько десятков УПК на «Озоне» (деньги на это собрала вместе с друзьями) и передала все в дар «Арсеналке». Подарки приняли, даже обещали раздать по камерам. Если и не раздадут, будут сами изучать — а это уже шаг вперед, считает Верхова.

По ее мнению, правила необходимо менять, но для этого сначала нужно изменить приказ Минюста № 103, на основе которого они разрабатываются, — он первостепенен по подзаконности.

«Рассказали мне тут о реакции одного эмвэдэшника на мой сайт: “На месте следаков я бы гнал ее из тюрьмы немедленно. Было ошибкой ее арестовывать — теперь за их погоны гроша ломаного не дам”». (Из книги Наталии Верховой «Тюремное счастье».)

В феврале 2022 года Наталия запустила телеграм-канал freeverhova. На аватарке — тюльпаны и бабочки. Объясняет: «То время, когда ФСИН перестанет существовать, буду называть временем цветов и бабочек».

«Такое будет по всей стране»

Наталия начала добиваться изменения условий содержания в «Арсеналке». В законе написано, что каждый четвертый дворик в СИЗО должен быть оборудован спортинвентарем. В реальности этого нет: «Какой у нас спорт? Запер спецконтингент в бетонной коробке, чтобы не сбежал». Можно добиваться положенного от ФСИН, но это долго, Наталия решила действовать иначе. Так появился проект обустройства двориков для прогулок в питерской «Арсеналке».

Всего их там восемь, каждый — три на пять метров. На обустройство одного из них Верховой вновь удалось собрать деньги — 150 тысяч рублей. Она уже встретилась с начальником СИЗО, тот согласовал проект как благотворительную помощь, общественный совет при ФСИН поддержал. «Я же не отстану, пока не добьюсь, — объясняет успех Наталия. — Да и руководство у “Арсеналки” сейчас адекватное».

Первый дворик должен появиться в мае. По словам Наталии, это будет «мини-спортзал» — с резиновым покрытием, скамейкой, шведской стенкой, брусьями и баскетбольным кольцом. Дальше Верхова планирует добиваться тиражирования опыта и финансирования двориков в других изоляторах, уже за счет ФСИН. «Пройдет год — и такое будет по всей стране», — уверена она. Наталия говорит, что физкультура — единственный способ хоть как-то сохранить здоровье в неволе, а такие дворики — простое и относительно недорогое решение. Главное — показать, как его можно реализовать.

«В тюрьме есть по-настоящему страшные вещи. <…> Смотрела за новичками. Примерно за неделю-две тухнут глаза. Еще через пару недель тело становится неподвижным, лицо опухает и обвисает. Человек перестает чем-либо интересоваться, встает только поесть и в туалет. Уровень разговоров тоже понятно какой. Вылечить это состояние очень сложно. Дисциплина и физкультура. Поэтому жесткие режимные хаты, по сути, полезны. (Из книги Наталии Верховой «Тюремное счастье».)

Физкультурой в СИЗО надо заниматься постоянно, уверена Наталия. В московском изоляторе она ходила в спортзал — платный, но доступный. В питерском спортзала не было, так что занималась, где и как получится. Утверждает, что стесненные условия — не проблема, по-настоящему мешает только курение сокамерниц. Так, прогулка в «Арсеналке» превращалась в «издевательство» — два десятка человек, разом дымящих на 15 квадратных метрах. Некурящих камер не было в принципе. Принудительная вентиляция также отсутствовала, а естественная с табачным дымом не справлялась.

Формально в помещениях изолятора курить запрещено. Но все понимают, что реальные запреты «чреваты чем угодно, вплоть до бунтов — потому что люди, которые хотят курить, способны на любые безумства». В «Арсеналке» даже умудрялись «курить матрасы» — в смысле вату из них. Плюс ко всему сигареты в неволе — своего рода валюта.

Поэтому Верхова не борется с курением. Она добивается того, чтобы некурящих камер стало больше и отношение к ним было уважительным — «чтобы оно не воспринималось как блажь». В СИЗО требовала перевода в некурящую камеру, писала письма со ссылками на законы и права человека. Теперь в судах доказывает, что помещать некурящих с курящими незаконно.

«Перевели меня в некурящую камеру. Это счастье, скажу я вам, — дышать. И дышать. Утром вдруг почувствовала, насколько вся одежда пропитана табачным дымом. Придется все перестирывать. А жизнь-то налаживается». (Из книги Наталии Верховой «Тюремное счастье».)

Добивается Верхова — судится, рассылает письма и предложения — и более глобальных перемен: чтобы женщин, обвиняемых в ненасильственных преступлениях, вообще не брали под стражу. «Если человек не опасен физически для общества, ему не место в СИЗО, — считает Наталия. — Он должен заниматься делом, а не быть на содержании у государства».

Следственные изоляторы нередко переполнены. У них нет права отказаться от арестантов: привезут тысячу человек — обязаны принять тысячу, независимо от того, какова штатная вместимость. Наталия вспоминает, что после перевода в московские «Печатники» первое время спала на матрасе на полу — в одной камере содержались 54 человека, и спальных мест хватало не всем.

В идеале все новации, по мнению Верховой, должны касаться и мужчин. Но пока она сосредоточена на правах арестанток — считает, что мужчины «более склонны» защищать свои интересы, противостоять злоупотреблениям системы и добиваться для себя лучших условий. Женщины же более уязвимы. Это связано и с физиологическими особенностями (например, женская физиология требует ежедневных гигиенических процедур), и с психологическими. Женщины сильнее тревожатся за судьбу детей. Она убеждена, что матерям нужно предоставлять отсрочку в исполнении наказания до достижения детьми совершеннолетия.

Кроме того, отсидевшая женщина встречает меньше понимания в обществе после выхода на свободу, считает Верхова: «Есть стереотип “просто так не сажают”, а для женщин есть и другие. Никто не знает, чем женщина за решеткой занималась и почему вышла, но по этому поводу обычно возникают самые негативные версии. Женский образ в тюрьме гораздо более позорный, чем мужской».

«Нет никакого “затем”»

Вину в хищении денег Наталия Верхова не признает. Но перед людьми, говорит, виновата — «как любой генеральный директор разорившегося предприятия».

В последнем слове на суде она сказала, что вина ее в том, что плохо оценила масштаб проблем и верила, что все можно исправить. Свою роль сыграли и «гендерные неожиданности» — как утверждает Верхова, подчиняться женщине для некоторых руководителей предприятий оказалось неприемлемым: «Баба не человек». Свою речь Наталия закончила тем, что «готова нести ответственность за ошибки» и «полагается на решение суда».

Сама же Наталия говорит про себя — коренная петербурженка. Проследила свою «петербурженкость» в семи поколениях. До уголовного дела и ареста совершенно не интересовалась общественной жизнью и политикой: «На выборы ходила, но не задумывалась, кто там и чего. Думала: моя милиция меня бережет, следствие расследует, суды судят и все у нас хорошо».

Она давно не замужем — разошлись с мужем из-за взглядов на политику. Он не видел смысла жить в России и много лет назад уехал в Америку. С Наталией, которая ехать отказалась, с тех пор не разговаривает. Сейчас партнерских отношений Наталия избегает: не считает, что вправе сближаться с кем-либо «при таких перспективах».

Хозяйства под Петербургом она лишилась — после начала уголовного преследования администрация расторгла с ней договор на землю, якобы потому, что она — недобросовестный арендатор. Вместе с землей Верхова потеряла и дом. Сейчас из имущества у нее — только комната в коммуналке.

Свою правозащитную активность Наталия собирается продолжать — независимо от того, будет ли на свободе или окажется за решеткой. То, что невозможно сделать из неволи, помогут воплотить все те же друзья и единомышленники. В частности, она поддерживает отношения с несколькими бывшими сокамерницами. Те помогают — и с бытовыми вопросами, и с правозащитными. «Но я редко прошу [о помощи]», — говорит Наталия.

Борьбой с системой свою деятельность она не считает. Не любит это выражение.

«Я не борюсь с системой, я делаю ее лучше и использую для этого ресурсы системы, — объясняет Верхова. — Я абсолютно против радикальных разрушений: вот это “до основания, а затем…” Нет никакого “затем” и не будет. Любые разрушения несут за собой жертвы, поэтому мы можем менять систему, находясь внутри нее».

Уезжать из страны Наталия принципиально не хочет. Она не осуждает тех, кто уехал, но выбор оставшихся ей понятен больше: «Я не могу избавиться от ощущения, что, если уехать из России, это будет предательством. Потому что это наша страна. Это как с мусором: тут кинул и пошел в другое место, чистое».

При этом ждать, что в переменах будет участвовать все общество, Наталия считает бессмысленным: за них в ответе всегда небольшая часть людей, остальные «просто приспосабливаются».

Верхова признается, что накануне приговора она исходит из худшего и готовится к тому, что ее посадят. Если это произойдет, то важно, чтобы не пострадали близкие и «дело» (сайт и иная «околотюремная» активность). Перед приговором она приводила в порядок бумаги, оцифровывала конспекты заседаний, скидывала материалы на флешку для будущего адвоката. А еще надо было позаботиться о цветах и коте, написать инструкции друзьям, проверить зубы. Забот перед возможной тюрьмой много.

Друзья и дочь уважают ее выбор — не уезжать из страны, не признавать вину, вести блог и открыто говорить о проблемах. Говорит, так в семье принято — принимать любой выбор другого, даже если он кажется неправильным.

Свои посты в соцсетях Верхова заканчивает по-разному: иногда словами «берегите себя», иногда — «не надо беречь себя».

«Нужно беречь себя, но не перерождать бережность к себе в идею бездействия. Нужно действовать, а для этого иногда отступать от позиции “беречь себя”», — объясняет Наталия.

Суды Верховой с СИЗО по условиям содержания будут продолжаться. В этом смысле оказаться вновь в изоляторе даже «удобно»: «Снаружи в закрытую систему попасть непросто, а тут ты оказываешься внутри. Как некий вирус, который вполне может привести к выздоровлению». Наталия оспаривает 71 нарушение, каждое — со ссылкой на нормативные акты. За две недели до приговора она написала на своей странице в фейсбуке***, что если ее посадят, то судиться с СИЗО из СИЗО «будет даже весело»: «Да и лунная походка, не запрещенная правилами, у меня порой получается очень круто».

Обновлено. 6 февраля Октябрьский районный суд Петербурга приговорил Наталию Верхову к восьми годам колонии общего режима и назначил ей штраф в 500 тысяч рублей. С учетом срока, проведенного в СИЗО, Наталие предстоит провести в колонии 5 лет и 9 месяцев. Репортаж из зала суда можно прочитать тут.

Редактор: Анастасия Сечина

* Признаны в России СМИ-иноагентом.
** Признано в России «нежелательной организацией».
*** Принадлежит компании Meta, которая объявлена в России «экстремистской организацией», деятельность компании в РФ запрещена.