«Сойди, месяц, войну забери, унеси ее за облака» Как фольклор помогает пережить сложное время, учит протесту и отвергает имперскость

После начала мобилизации женщины в регионах России сопротивлялись, окружая полицейских хороводами, а в первые месяцы «спецоперации» протестующие выходили на акции с зелеными лентами в волосах. Сегодня народные практики помогают объединяться, выражать позицию, справляться с горем. Фольклор вообще — богатый источник деколониальных сюжетов и непатриархальных образов. Он включает сотни народных обычаев и синкретичных форм творчества, от быличек до духовных стихов, однако мы знакомы с ними весьма поверхностно. Даже славянскую часть знаем в основном по авторским адаптациям. Например, всем известная сказка «Курочка Ряба» в ее народных вариантах заканчивается горящей деревней или выходом реки из берегов, а не золотым яичком — то есть это практически апокалиптический сюжет об «эффекте бабочки», а не текст о том, что все будет хорошо.

«Гласная» поговорила с художницей Алисой Горшениной, фольклористом Инной Веселовой и писательницей Евгенией Некрасовой, которые раскрывают неочевидные функции народного творчества в современном мире.

Источник непатриархальных образов

В первую очередь фольклор — это опыт значимых взрослых (родителей и старших товарищей), которому люди доверяли и которого придерживались. Народное бытование неотделимо от патриархата, в культуре остается множество его проявлений: выкупы невест, репродуктивное насилие, воспевание женской кротости и уступчивости. Однако многоголосая субъективность фольклора может стать источником иных образов и смыслов — фемоптика помогает разглядеть в народных сюжетах самобытных героинь, которые умеют постоять за себя. Например, колдуний — так называли всех женщин, которые вели себя нетипично.

Такой была не только всем известная Баба-яга — но и, допустим, Маринка из былины о Добрыне. Когда богатырь убил Маринкиного возлюбленного Змея, она вступила с ним в интеллектуальный поединок. И если бы не старая тетка, крестная или мать Добрыни (в зависимости от варианта былины), победила бы Маринка.

«Люди рассказывают истории из своего опыта, — объясняет антрополог и фольклорист Инна Веселова. — Если в семье или близком кругу сказителя была женщина, которая выстояла в сложных обстоятельствах, им вполне “зайдет” история о Марье Лебеди Белой или Настасье Микуличне. Возьмем те же былины, в них женщины — не только матери и жены, они — самостоятельные акторы, богатырки или колдуньи. В русском фольклоре достаточно примеров смелого женского поведения, но мы о них почти не знаем».

Впрочем, даже в тех народных сюжетах, где присутствует сильная женщина, патриархат зачастую утверждает себя: героиня занимает второстепенное положение, рассказчик или рассказчица акцентирует внимание не на ней, а на герое-мужчине, а героине в итоге нужно или подчиниться мужчине, или помочь ему, или умереть. Например, в сказке о Марье Моревне героиня начинает как воительница, пленившая Кощея, а заканчивает как христиански смиренная красивая жена, которая ждет у окна своего мужа.

«И все же важно помнить, что фольклор гораздо шире патриархата, — говорит писательница Евгения Некрасова. — И уж точно старше христианства: в ранних фольклорных текстах героини более независимы, чем в поздних».

Евгения Некрасова работает в жанре магического пессимизма. Больше всего писательницу интересует именно магический фольклор, с его заговорами и обрядовыми песнями. Она отмечает, что по сравнению с религией он выглядит «более либеральным». Женщина в такого рода практиках выступает посредницей, как священник в церкви, а сами тексты горизонтальны и свободны: «Духи не различают гендера. Они приходят ко всем, значит, кто угодно может колдовать. И еще мне нравится, что магические существа обычно небинарны, их не загнать в рамки».

Деколониальный нарратив

На территории России сосредоточены разные культуры, но даже та, что называется славянской, не монолитна. В новгородском фольклоре и фольклоре земель, которые сегодня занимает Ленинградская область, мы обнаруживаем разные костюмы, ритуалы и традиции. Только сейчас эта разница незаметна: города похожи друг на друга, считает уральская художница Алиса Горшенина. Потерю различий она связывает с политикой Советского Союза, в котором многонациональность государства хоть и репрезентировалась, но культурно сводилась к, условно, общему для всех сарафану.

«Человеческое знание передается из поколения в поколение, — объясняет Инна Веселова. — В нашей стране шали были проданы за хлеб во время Первой мировой войны, а сарафаны отобраны при раскулачивании, поэтому мы не различаем настоящее и ненастоящее. Все уравнялось через школьные программы и в результате [других] действий государства».

Алиса Горшенина в истории своего региона неоднократно сталкивалась с примерами колониализма, насаждения одной культуры вместо множества. Она предлагает отрефлексировать и проанализировать прошлое России в том числе как страны-колонизатора, которая использовала территории и людей в качестве средств к обогащению.

«Сразу вспоминаются эти ужасные баннеры “Я калмык, но сегодня я русский”, — говорит художница. — При этом я вижу, как народы России сейчас заявляют о себе. Повод ужасный, но я рада, что Якутия, Дагестан и другие республики пытаются себя отстоять».

Чтобы не экзотизировать малоизвестные культуры других народов и не относиться к ним колониально, Евгения Некрасова предлагает запастись временем и интересом: сделать все невероятное, чтобы узнать о них настолько много, насколько возможно. «И своей культурой можно интересоваться, не впадая в национализм, — считает писательница. — Так называемый русский фольклор настолько разнообразен и настолько сильным было взаимное влияние культур народов Азии и Европы, что национализм здесь для меня сразу отменяется».

Изучение фольклора привело Евгению Некрасову к выводу о том, что нет никакого отдельного «русского мира», и это нормально. При множестве важных различий между культурами она замечает: там, где у нас Колобок, в Англии, например, — Пряничный человечек, а история — та же самая. Чтение исследований Владимира Проппа тоже наталкивает на мысли о схожести народных культур: сказки подобны друг другу, люди рассказывают истории одинаково. Трехчастная структура, драматургия, построение — это то, что объединяет почти всех. Именно поэтому закономерности сказочного повествования, которые выделил Пропп в своих работах, стали пособием для сценаристов по всему миру, изменили кинематограф и сторителлинг.

«Начинаешь ощущать себя частью культурной метавселенной, — поясняет Некрасова. — Поэтому я предлагаю относиться к фольклору как к чему-то объединяющему не только внутри страны, но и между странами. И при этом трепетно уважать уникальность каждой культуры».

Книги и статьи о фольклоре, которые рекомендует писательница Евгения Некрасова

• Мелетинский Е. Поэтика мифа
• Адоньева С., Степанов А. (сост.) Магические практики севернорусских деревень: в 2-х томах
• Мороз А., Петров Н. «С четверга на пятницу…» Рассказы о сновидениях в фольклоре Русского Севера
• Калашников В. Русская демонология
• Криничная Н. Русская мифология. Духи-«хозяева» и традиционный крестьянский быт
• Кивельсон В. Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века
• Куприянова С. Убаюкивание как культурная практика, или О волчке на краю
• статьи о рекрутском фольклоре
• проект «Прагмема»

«Усмирение» реальности

Для Евгении Некрасовой фольклор — источник образов и возможность приблизиться к реальности в стране, где нет реализма и логики. Она предлагает рассматривать его как способ давать прагматичные ответы на все плохое и непонятное.

Почему всеми любимая девушка утопилась? Неужели она просто вот так умерла? Нет, она стала русалкой. Почему дети умирают от болезни или другой печальной причины? Они не умирают, а превращаются в кикимор.

Народную магию писательница воспринимает как попытку усмирить реальность. «Есть множество заговоров — например, чтобы муж не бил, — рассказывает Некрасова. — Я считаю их средством борьбы во времена, когда реальные перемены невозможны и систему не сломить. Я не считаю это плачем жертвы, для меня заговоры — протест, сигнал о том, что избиения не были для женщин чем-то нормальным».

Свадебный заговор, чтобы муж не бил

Аналоя пойдут вокруг в церкви, ты скажи: «Сердце круче, руки короче». Три раза. Когда он [жених] вперед пойдет, а ты за ним. Это тоже, чтобы не бил.

Через фольклорные тексты народ в том числе проговаривает свои травмы. По причитаниям и заговорам мы можем понять, что люди думали и чувствовали в разные времена. Часть фольклорных песен — это и обереги, и способ примириться с реальностью. Например, когда мать поет новорожденному ребенку, что он сейчас умрет, то песней отгоняет от него нечистую силу и при этом психологически помогает себе через пропевание худшего сценария.

Колыбельная, в которой пропевается смерть младенца

Спи-тко, маленько дитя,
К тебе ангелы летя,
Летя ангелы с небес,
Вынуть душеньку с телес.
Мы не станем норовить,
Станем Маню хоронить.
Бай да люли,
Хоть сегодня умри.
Завтра мороз,
Повезем на погост.
Послезавтрея погода,
Будуть похороны.
Станем ямочку копать
Да земельку порывать.
Свезем к Троицы, к Миколы,
Под большие колоколы,
Тонки-белы саванки,
Под церковны уголки,
Зароем земелькою,
Поплачем всей семейкою,
Зароем песочком,
Поплачем голосочком.

(Из сборника текстов «Потешки. Считалки. Небылицы». М., «Современник», 1980 год.)

Терапия и метод пересборки

Еще фольклор — терапия. Именно поэтому в народных текстах так много повторений и напевности: они работают одновременно и как молитва, и как заклинание.

Магическое мышление нередко критикуют, говоря, что из-за него люди верят в теории заговора, долго терпят, не действуя, и надеются на чудо. Это с одной стороны. С другой — оно помогает пережить трудности и выработалось именно потому, что людям не хватало ресурсов другим образом менять реальность. Валери Кивельсон в книге «Магия отчаяния» исследует XX век в Российском государстве и показывает, что магическими практиками в это время занимались все: от крепостных до бояр в Кремле. И причина — в том, что никто не был защищен от государственного произвола и никто не знал, как иначе его остановить. Это актуально до сих пор.

«Сейчас часть людей, которые остаются в стране, надеется на чудо, хотя все рациональное говорит, что этого делать не стоит, — объясняет Евгения Некрасова. — И это довольно понятная логика сказки, если угодно». В этой сказке герой или героиня думают, что их собственные действия, во-первых, опасны, а во-вторых, мало что могут изменить. И тогда нужно, чтобы случилось чудо.

Например, приходит волшебный помощник — волк, кикимора и так далее. «Чудо для нас, увы, гарант или хотя бы надежда, что беда прекратится, — продолжает писательница. — Я всегда говорю, что не верю в такие вещи, но верю в магическое сознание. Оно работает. Старые магические формулы работают — для нас».

С прошлого февраля Евгения Некрасова пишет заговоры. Один из последних она написала сразу после объявления мобилизации, в сентябре 2022 года.

Заговор на благополучный переход границы от Евгении Некрасовой

Нужно промыть пищаль мылом, помазать дуло солью и сажей с печного чела и прошептать: «Как ты, матушка Шорда-река, течешь быстро и яро, берега смываешь, травы омываешь, кореньице сдираешь, так смывай и сдирай с моей, раба Божия (имярек), винтовки, с резки и с мешени, с огненнаго боя, со всей оружейной приправы ото всякаго злого и лихого и от помышленнаго, от колдовства и от своей нечистой думы. К тем моим словам небо и земля — ключ и замок. Аминь».

После трагедии в январе этого года в Днепре Евгении стало особенно сложно подбирать слова для происходящего, и она перестала писать заговоры. «Я не считала, что могу благодаря им [заговорам] повлиять на реальность, но так выражала надежду и свою позицию. Это мое антивоенное письмо», — поясняет она.

Когда все рушится, мы заклинаем руины: магия, поэзия и искусство помогают держаться на плаву и чувствовать свою силу. Если в песне или заговоре все хорошо — значит, хоть где-то все хорошо. К тому же тексты прекрасны с эстетической точки зрения: образны, ритмичны, фантазийны, считает Евгения Некрасова. Ими стоит пользоваться, к ним стоит обращаться, а главное — их стоит переосмыслять и переприсваивать, если это необходимо. Не только для красоты, но и для того, чтобы менять общественное восприятие.

С писательницей согласна уральская художница Алиса Горшенина. Например, по-своему она пересобрала образ невесты, важный во многих культурах. «Моя невеста не привязана к жениху, — рассказывает художница. — Она волевая девушка, которая решила изменить что-то в своей жизни. У нее может быть свадьба с горой, на которую невеста восходит, или свадьба с самой собой».

Алиса Горшенина заимствует из фольклора образы и символы: часто в ее работах появляется Уральская Змеица — переосмысление важного на Урале символа ящерицы, хранительницы богатств подземного мира. Также у художницы есть серия из нескольких птиц, на создание одной из них художницу вдохновила Утка-прародительница народа Коми, на другую — птица счастья из Архангельской области.

По мнению художницы, перенимать из фольклора можно не только жанры и формы, но и отношение к окружающему миру.

«Я была в деревне в Республике Коми, — вспоминает она. — Люди там живут в невероятной связи с природой. Они приходят в лес, и у них есть ритуалы: они просят лес об урожае, потому что он — хозяин. Для меня это выглядит как содружество с природой, а не потребительское отношение к ней. Человек естественно интегрирован в пространство. Это отличается от того, как живем мы. Для наших властей все — ресурс: люди — ресурс, природа — тоже ресурс. Я думаю, что мы могли бы поучиться у деревенских людей осознанному отношению к тому, что вокруг нас».

Карельский заговор, чтобы отвести птицу от охотника

(орфография авторская)

Выйду я, раба божья (имярек), за калитку, солнцу поклонюсь, зажмурюсь, да в тридесятое царство. в тридесятом царстве чисто поле, в чистом поле железная река течет, пополам землю режет. река гремит, бурлит, острые железные прутья переваливает, серыми стужками брызжет. и четыре зайца — серый, черный, седой и рыжий через реку прыгают. серый разбежался и перепрыгнул, железной реки не задел. черный разбежался и перепрыгнул, железной реки не задел, только серая стружка в глаз угодила. седой разбежался, перепрыгнул, железной реки не задел, только край хвоста железными прутьями подрубило. рыжий разбежался, перепрыгнул, в железную реку задними лапами провалился, но его на том берегу серый, черный и седой зайцы подхватили, рыжие задние лапы только и оцарапало. чтобы как те зайцы человек мой, раб божий (имярек), границу перешел ловко и невредимо. аминь.

Сопротивление и поддержка

В первые дни «спецоперации» Алиса Горшенина искала гражданский способ выразить несогласие, но быстро поняла, что почти все формы протеста запрещены и даже фраза «Нет войне» на русском языке уже криминализована. Тогда она решила, что может говорить то же самое на других языках и тем самым показать, что Россия — не только русские.

Так возник проект «Слышу голоса России». Сейчас в этой серии три работы. Первая — черный шлейф, на котором написано на разных языках «Мы против войны». Вторая работа — костюм белой птицы, исписанный словом «мир». А третья — текстильная скульптура в форме анатомического сердца, на котором вышито слово «боль». Работы отражают три состояния художницы. Первое — амбициозный крик, второе — мольба о мире, третье — бесконечное отчаяние.

Писательница Евгения Некрасова после объявления мобилизации обратилась к рекрутскому фольклору — текстам о призыве на службу. Среди них она нашла причитания об ужасной солдатской жизни и насилии на войне. Эти тексты поддержали ее.

Отрывок из рекрутской причети (причитающая хочет спрятать призывника от войны)

Схичу — спрячу я надежную головушку,
Свою милую любимую сдержавушку,
От этих властей да страховитых,
От этих злодеев супостатых.

«Эта причеть — абсолютная иллюстрация того, что я и многие другие женщины сейчас делают, — говорит Евгения Некрасова. — А сами тексты похожи на протестную историю».

Писательница считает, что фольклор уже достаточно повлиял на активистские перформативные практики, и сравнивает с заговором панк-молебен группы Pussy Riot «Богородица, Путина прогони!»* Также она вспоминает вплетение зеленых, голубых и желтых лент в волосы в начале «спецоперации» и антимобилизационные хороводы.

«Хороводы вокруг полицейских — мощный протестный образ, и они прекрасно выглядят, — соглашается Алиса Горшенина. — Еще я вспомнила о практике совместной протестной вышивки, видела у Феминистского антивоенного сопротивления**. И работу художницы Ани Самойловой — она собрала людей, они вместе разложили большую ткань и стали вышивать надпись “Я люблю свою страну”. Люди писали, что им было очень сложно и больно и это было сотворчество с сильной концепцией».

Чтобы поддерживать друг друга, можно собираться и петь вместе, считает Евгения Некрасова. Она уточняет: важно понять, что именно и для кого сейчас эффективнее. Кому-то помогут хороводы и пение, кого-то поддержат собственные заговоры, а кому-то будет важно протестовать как-то иначе или, например, заниматься непосредственным («логистическим») спасением людей.

Отрывок из хороводной песни, где девушка сопротивляется замужеству со стариком

Чернай-то ворон воду пил,
Воду пил, воду пил.
Не напивши, ох, возмутил,
Возмутил, возмутил.
Возмутевши, эх, полетел,
Полетел, полетел.
Налету речи говорил,
Говорил, говорил.
Пошли-то девки замужья,
Замужья, замужья.
За старова, ох, старика, да
За старова старика.
За старова, ох, не пойду, да,
Не пойду, не пойду.
Постель жоскаю постелю,
Постелю постелю.
Во три ряда крапиву, ох и крапиву
Крапиву, ох и, крапиву.
В изголовья да кирпичу, ох
Кирпичу, кирпичу.

(записано в селе Талбакуль Колосовского района Омской области)

* * *
В условиях жесткой властной вертикали в России горизонтальность фольклора может стать утешением. В этом культурном феномене заключены протестный потенциал, сильные образы и разные способы смотреть на мир. И хотя в тексте речь шла в основном о славянском фольклоре, важно помнить, что у всех народов на территории России есть свои системы обрядов и практик, интереса и уважения к которым зачастую очень недостает представителям так называемой титульной нации.

Заговор на конец войны от писательницы Евгении Некрасовой

Месяц ты, месяц, серебряны рожки, златые твои ножки. Сойди, ты, месяц, войну забери, унеси ее за облака, в холодном молоке своем затуши. Мне самой войну не погасить. Сила твоя могуча, молоко твое, серебро, тягуче. Месяц ты, месяц, небесный царевич, звезд королевич, забери войну.

* «Богородица, Путина прогони!» — произведение внесено в Федеральный список экстремистских материалов и запрещено на территории России.

** «Феминистское антивоенное сопротивление» признано иностранным агентом.