«Многие просто молчат» Преподавательница пермской Вышки Динара Гагарина — о цензуре в системе высшего образования и перспективах для ученых в России

8 декабря пермский филиал НИУ ВШЭ уволил доцентку Динару Гагарину — независимую исследовательницу в сфере digital humanities (DH). Динара руководила магистерской программой «Цифровые методы в гуманитарных науках», которую создала с нуля.

С начала ***** она открыто заявляет о своей позиции и публикует антивоенные посты на своих страницах в соцсетях. В сентябре родители студентов написали на нее донос — жаловались на ненормативную лексику и дискредитацию российских военных в ее постах. Университет создал комиссию, которая постановила, что Гагарина «осознанно и неоднократно совершала аморальный поступок и может повторить [его], что окажет пагубное воздействие на воспитываемых». Как следует из приказа комиссии, ее члены изучили профили 92 человек, которые лайкали ее посты.

Несмотря на увольнение с должности доцента, Гагарина продолжает работать в вузе в должности заведующей сектором исторических исследований.

«Гласная» публикует монолог Динары Гагариной о том, как ее кошмарят в университете за антивоенную позицию, и о ее видении будущего гуманитарных дисциплин в России.

«Чего ты добиваешься? Все уже решено»

Меня приглашали в университет, чтобы я занималась именно digital humanities: сначала мы открыли бакалаврскую программу, а потом и магистерскую — собирали специальный преподавательский состав, получали лицензию. А 7 октября меня одним днем отстранили от руководства магистратурой. Я руководила ею третий год — с самого основания.

Через три дня после моего отстранения преподавателям кафедры объявили, что сама программа тоже закрывается. Магистранты и выпускники возмутились и написали письмо-обращение, поднялась шумиха в СМИ.

Коллега говорил мне: «Чего ты добиваешься? Все уже решено». Но, во-первых, я хотела, чтобы взамен DH не открыли программу по исторической экспертизе. Многие преподаватели были не в курсе, что дали согласие для работы в ней. Они отозвали его.

Когда в комиссии ученого совета обсуждали программу и я возмущалась, мне сказали: «Вы выступаете против ***** — вы что же, желаете поражения нашей стране?» Хотя в тот момент мы обсуждали качество сделанной программы.

Во-вторых, я хотела, чтобы у нашей программы «Цифровые методы в гуманитарных науках» был нормальный академический руководитель.

Мы смогли добиться и первого, и второго. Программу по исторической экспертизе все-таки отклонили на учебно-методическом совете, а руководить магистерской программой DH будет молодая и способная коллега из нашей команды. Люди увидели, что их действия не были бесполезными.

Серьезная проблема нашего общества, наряду с неумением разговаривать друг с другом, — ощущение собственной бесполезности.

Поэтому хорошо, если у кого-то еще есть силы бороться за магистерские программы.

Тревожные звоночки, что рано или поздно меня не захотят видеть руководителем программы, были и до октября. В июле мы с коллегами работали над тем, чтобы институционализировать DH-центр Вышки в Москве. Директором центра приглашали меня, но потом начали искать другого директора и предлагали занять этот пост моим коллегам. При этом меня и всю мою команду отстранили от этой работы без объяснения причин. Коллеги передавали, что дело в моей политической позиции и никаких других причин быть не может. Сейчас этот проект, насколько мне известно, стоит на паузе.

Примерно тогда же мне не разрешили поехать в командировку в Литву на летнюю школу «Культурное наследие и будущее» и в Германию на летний университет по digital humanities.

В личном разговоре мне сказали, что «в недружественные страны мы теперь не ездим». Но и в Литву, и в Германию я все-таки поехала — за свой счет и счет гранта DAAD, а также за счет средств принимающей стороны.

Из поста Динары Гагариной в фейсбуке* 9 августа: «Я, как и многие вокруг меня, думаю о ***** все время. Даже если интенсивно обсуждаю какую-то мелкую или очень важную задачу digital humanities, выбираю ребенку футболку с майнкрафтом или смеюсь над шуткой. ***** теперь — постоянная призма в голове — для оценки наших действий, силы чувств, проверки ценностей и переформатирования себя».

«Не делала вид, что ничего не происходит»

Мы со студентами специально никогда не говорим на тему ***** — это моя осознанная позиция: в аудитории есть ребята, которые могут придерживаться разных взглядов. Для меня как педагога важно безусловное принятие любого студента, даже если он убийца: он пришел к нам учиться, и мое отношение не должно зависеть от его гражданской позиции или любого другого его опыта.

Но мы со студентами не обходим тему ***** вне аудитории: я никогда не делала вид, что ничего не происходит. После и между занятиями мы общаемся. У нас в основном студенты-историки, и многие из них очень тяжело переживают происходящее. На разные триггеры в последние месяцы у них возникали новые волны переживаний. Я сама пережила несколько таких волн. Моя психика, как и у многих, проходила стадии торга и принятия.

Из приказа об увольнении Динары Гагариной 8 декабря (копия есть в распоряжении редакции): «Комиссией также установлено, что Гагарина Д. А. в посте от 20.10.2022 пишет о том, что является сотрудником Вышки и может прийти к студентам и сказать, что думает. Здесь же размещен логотип Высшей школы экономики».

Утро 25 февраля у меня прошло в объяснениях младшему ребенку, почему рисовать танк в качестве домашнего задания по ИЗО он не будет. В первые дни пыталась снимать стресс работой, а в конце февраля все профессиональные сообщества писали открытые письма протеста, мы с коллегами тоже писали, хотя после закона 4 марта о «фейках» несколько человек отозвали свои подписи. Но мы все равно собрали много подписей — 187. Это было важно для нас, чтобы не сойти с ума.

Потом стало страшно. В начале марта был период, когда я деактивировала аккаунт в фейсбуке*, — тогда каждый день что-то происходило, а вузы ушли из Meta*-смежных социальных сетей. Я впала в оцепенение, замерла. Сидела под условным одеялом, боясь дышать.

Но потом я перестала бояться: вернула фейсбук и пошла доставать себя за волосинки ценностей из-под одеяла. Тогда окончательно для себя решила: раз они добиваются того, чтобы нас запугать и чтобы мы замолчали, не буду подчиняться.

110 актов

На меня составили 110 актов по придуманным поводам — начиная с того, что меня нет на рабочем месте, и заканчивая заседаниями кафедры, которые вдруг стали проводить каждую неделю. Один из актов, который на меня составили, — за то, что я не явилась на инструктаж по антитеррористической безопасности. На основании этих актов с меня требовали объяснительные, я их давала — где была и что делала. Написала уже более тридцати.
Отсутствие на рабочем месте — удобная причина, чтобы уволить человека: формально у научного сотрудника и преподавателей прописан режим работы в трудовом договоре. Но ученый не делает работу с девяти до шести — у меня, например, большая часть работы ведется с партнерами из других городов вне этого времени. Я жила на работе много лет и никогда не жаловалась, что задерживаюсь.

21 ноября директор пермской ВШЭ Галина Володина объявила Динаре Гагариной первый выговор — за отсутствие на инструктажах по противопожарной и по антитеррористической безопасности, которые проходили 27 и 28 октября.

29 ноября директор пермской Вышки объявила Гагариной еще два выговора за «совершенные проступки». Один — за то, что Гагарина не явилась 2 ноября на встречу с заведующим лабораторией и 3 ноября — с директором. О первой встрече ее уведомили по электронной почте меньше чем за сутки, о второй — примерно за полтора часа. Завлабораторией, по словам Гагариной, назначил встречу на заведомо невозможное для нее время. На встречу с директором она не пришла из-за участия в семинаре в Санкт-Петербурге в качестве докладчика. Другой выговор — за отсутствие на рабочем месте с 22 по 24 ноября. По словам Динары, номер ее рабочего кабинета не закреплен ни в каких документах. Администрация Вышки приводит выдержки из трудового договора, в котором записано, что рабочее место Гагариной — НИУ ВШЭ, Пермь. В объяснительных Гагарина ссылается на невозможность исполнять свои обязанности на рабочем месте из-за плохой компьютерной техники и отсутствия высокоскоростного интернета. Из-за этого она приходила в вуз со своим ноутбуком.

В актах и требованиях ко мне об отсутствии на рабочем месте фигурировало несколько номеров кабинетов — любые, кроме того, где я чаще всего работала по факту, 308-го. Когда я написала в объяснительной, что мой кабинет вообще-то находится в другом месте, они повесили табличку с моим именем на двери одного из тех, который упоминается в актах, 211-го. Видимо, чтобы не переделывать десятки актов и требований. Это забавно. Позже стали перечислять в документах еще больше кабинетов — думаю, пытаясь доказать, что меня нет нигде.

За это время я не раз обращалась к руководству, чтобы со мной поговорили и обсудили ситуацию. Но со мной не разговаривали, а общались на бюрократическом языке требований и указаний. Искать компромисс никто не хотел: люди вообще в последнее время разучились разговаривать, и не только в университете — мне кажется, раньше такой проблемы не было.

Потом меня попросили — устно передали через коллегу — не представляться в СМИ от имени сотрудника Вышки. При отстранении от руководства магистратурой директор сказала, что на меня есть много жалоб, в том числе «пришла бумага» якобы из Совета Федерации. Я ее не видела.

С октября мне перестали платить как научной сотруднице — я была заведующей сектором исторических исследований. От работы со студентами меня отстранили не сразу — только от руководства магистратурой, я преподавала в университете как совместитель. Но теперь уже отстранили, уволив меня как доцента.

Семь из десяти

Все, что происходит вокруг моей истории в вузе, абсурдно. Даже если бы мы жили в прекрасное мирное время, а теперь — абсурдно вдесятеро.

В «борьбу» со мной вовлечено огромное количество сотрудников. Общество в состоянии кризиса, университет тоже — много проблем, которые нужно решать. И вместо этого они борются с сотрудником, который много лет был очень лояльным (администрация Вышки много раз награждала Динару Гагарину благодарностями и установила надбавку за вклад в репутацию университета, в том числе в 2022 году, — прим. «Гласной»).

Несмотря на то что ВШЭ ведет странную политику в отношении меня и многих коллег, я искренне и до сих пор считаю, что она — лучший университет в стране. Мне не очень понятно, зачем портить то, что создавалось на протяжении 30 лет. Или понятно, но не кажется разумным.

Так не бывает, что человек много лет работает, к нему нет никаких претензий, его везде приглашают, а потом резко: «Вы наносите ущерб [университету] своими постами», «Хорошо бы, чтобы вы вообще больше здесь ничем не руководили» и «Ваша программа никому не нужна и не востребована».

При этом на ней учатся сильные студенты, каждый год к нам поступают несколько кандидатов наук из разных городов, в том числе из-за рубежа. Таких программ в России единицы, и наша — одна из самых сильных и высоковостребованных. Учитывая, что в последние месяцы многие преподаватели уехали из страны, найти хороших все сложнее, а у нас они были и есть.

Вышка вне политики, об этом говорится в ее хартии ценностей. Но я никогда и не высказывала свое мнение от имени университета.

В преамбуле хартии вуза написано: «Наша судьба зависит от наших нравов». Хартия ценностей (кодекс этики) Вышки в числе прочего закрепляет политический нейтралитет университета, право на высказывание сотрудников разных политических взглядов и открытость.

Из хартии ценностей Вышки: «Как граждане России и других стран, мы придерживаемся разных политических взглядов и имеем право на их высказывание. Отстаивая свои гражданские и политические права, мы делаем это строго в рамках закона. <…> Соблюдение политического нейтралитета в университете не препятствует нашей активной общественной позиции. Мы включены в общество не как наблюдатели, а как активные участники его развития <…>».

Одна коллега на кафедре сказала, что я же «должна была понимать, что своими постами угроблю программу». Нет, не должна, это абсурдная связка. И в этой мысли меня поддерживает много коллег по кафедре: семь из десяти отказавшихся работать в магистратуре по исторической экспертизе — думаю, хороший показатель поддержки и моей личной истории тоже. Количество пассивно поддерживающих меня, полагаю, еще больше. Не поддерживающих — наверное, только трое, они и акты против меня подписывают.

За последние месяцы кого-то из коллег в Вышке уволили, кто-то ушел сам, кто-то остается. Это очень рандомный подход: извне приходят какие-то сигналы, но на всех же не могут прийти сигналы. Людей много — всех не уволят.

В нашей научно-преподавательской среде мало тех, кто готов добровольно идти воевать. Знаю только одного коллегу, профессора — говорят, его мобилизовали и он не сильно возражал. Немного и тех, кто поддерживает происходящее в стране.

Но многие молчат, и в том числе поэтому важно, чтобы люди, которые чувствуют в себе силы, не молчали. Если все будут молчать, будет казаться, что все со всем согласны.

Важно, чтобы люди себе не врали. Когда вокруг тишина, по телевизору есть некоторая генеральная линия, а ты сидишь сам с собой и думаешь: «Окей, людей нельзя убивать. Но все молчат — значит, со мной что-то не так?»

Когда-то я работала учителем математики в школе. И я понимаю, насколько учителям тяжелее, чем нам: в вузах хотя бы не заставляют промывать мозги детям на «Разговорах о важном». Мы окружены студентами, многие из которых с нами на одной волне, это уже сформировавшиеся личности. В школах же на учителей прессинг со всех сторон — еще и родители.

Я, например, могу сказать своим студентам: «Давайте, дорогие ребята, держитесь, нам надо выжить — кто-то должен будет лечить это общество». И они все поймут.

«Моя голова всегда при мне»

Поначалу ситуация с увольнением меня раздражала, сейчас уже все равно.
Многие мои коллеги уехали еще весной — когда ректоры вузов массово подписывали письма в поддержку *****. Они говорили тогда, что не могут больше продолжать работать, а я осталась. Думала: «Вот я говорю все, что хочу, никто меня не затыкает. Пока нет физической угрозы моей безопасности, от меня будет больше толку в стенах университета, нежели вне его».

Казалось, что я могу и должна что-то делать. Ведь для общества важно, чтобы простые, неизвестные люди, как я, региональный преподаватель и исследователь, говорили в аудитории, с коллегами, в социальных сетях.

Из поста Динары Гагариной в фейсбуке 1 мая: «[Образование] — это то немногое, что умею. <…> Хорошее образование делает людей счастливее, увереннее, умнее <…>».

Но этот период для меня прошел.

Теперь я понимаю: у меня нет достаточных инструментов влияния на что-то внутри университета. Я могла говорить, но не могла влиять.

До определенного момента меня никто не трогал, даже слова не говорил. Но я больше не чувствую себя в безопасности и думаю об отъезде из страны. Мои близкие относятся к ситуации трезво, у меня комфортная среда, в моем окружении практически нет людей, которые не разделяли бы мои взгляды.

Мне несколько раз поступали сигналы — знакомые передавали, что ко мне есть некоторый интерес со стороны спецслужб.

Из поста Динары Гагариной в фейсбуке 30 марта: «Гуманитарное образование в ближайшие годы пострадает очень сильно. По разным причинам — от ограниченности ресурсов (айтишники теперь, конечно, экономике нужнее) до массово уходящих из университетов и уезжающих преподавателей. Да оно уже пострадало, и это тоже, наверное, фактор сегодняшней катастрофы и расчеловечивания общества».

Надо быть реалистом: заниматься в России digital humanities в ближайшее время не получится. Мы с коллегами придумали еще летом сообщество DH Cloud. Это метафора — как хранение информации происходит в облаке, так и мы все тоже где-то в облаке. Это профессиональное комьюнити из специалистов, которым хочется сохранить и развивать DH на русском языке, хотя многие включены в международное сообщество и уже уехали.

Если нам не дают делать это в стенах университета, мы будем делать это в облаках.

С точки зрения DH важно, что сейчас очень много источников фиксируют происходящее, это такая ***** в прямом эфире. Работают методы data science, когда большие данные генерируются на наших глазах. С другой стороны, мне кажется, что нам очень не хватает фиксации устной истории, истории повседневности: например, есть простой человек, который ходит на работу и думает, что его мнение никого не интересует, — а за восемь месяцев его восприятие сильно поменялось. Что думают обычные люди — кого не коснулось горе или кого не хотели уволить.

Вот эта устная история очень важна: ее цифровизацией и анализом могли бы заниматься специалисты DH (а не только журналисты).

Меня уволили, но моя голова всегда при мне.

***
8 декабря редакция «Гласной» направила запрос руководству пермской Вышки, но не получила ответ на момент публикации.

По данным юриста «ОВД-Инфо»** Марии Чащиловой, 12 декабря представители Гагариной подали в Мотовилихинский районный суд Перми иск к администрации Вышки о признании ее увольнения незаконным.

В числе прочего юристы ссылаются на то, что в статье 81 ТК РФ нет упоминания о привлечении к административной или уголовной ответственности, об «опорочении чести» или «несоответствии моральному облику организации». Что такое аморальный проступок, Трудовой кодекс не конкретизирует. Поэтому уволить за это, по словам юристов, нельзя, даже если такие основания и прописаны в трудовом договоре работника.

Также, поясняют они, в статье 336 ТК РФ установлены специальные основания для увольнения педагогических работников. Одно из них указано в пункте 1 этой статьи — «за совершение повторного в течение одного года грубого нарушения устава организации, осуществляющей образовательную деятельность». Однако Динару Гагарину не привлекали к ответственности за подобные нарушения.

* 21 марта 2022 года Тверской районный суд Москвы поддержал иск Генпрокуратуры России, Роскомнадзора и ФСБ и признал американскую компанию Meta экстремистской организацией, запретив ее деятельность на территории России.
Соцсети, принадлежащие компании, были заблокированы в России.
11 октября Росфинмониторинг внес компанию Meta в перечень организаций, причастных к терроризму и экстремизму.

** 29 сентября 2021 года Минюст включил независимый правозащитный медиапроект «ОВД-Инфо» в реестр незарегистрированных общественных объединений, выполняющих функции иностранного агента.