Между двух несвобод Сотрудницу «Сбера» вынудили уволиться, когда служба безопасности узнала о ее планах стать независимым депутатом. И вот что было потом

Юлия Каценко — хрупкая русоволосая девушка в тонких очках в широкой многоугольной оправе. На ней выглаженная белая рубашка и черный рюкзачок за спиной. «Общественный деятель Бирюлево. Менеджер по работе с вузами» — написано у Юли под фотографией в телеграме. Больше года она проработала в Сбербанке — в его дочерней организации, благотворительном фонде. В начале августа руководство вызвало Юлю на разговор: в службе безопасности банка узнали, что она собирается участвовать в московских муниципальных выборах в сентябре. Как независимый кандидат (самовыдвиженец) по округу Бирюлево Восточное. Как рассказывает Юля, Сбербанк поставил ей условие — либо она снимается с выборов, либо увольняется. Ей объяснили, что, поскольку она идет как независимый кандидат, фонд могут признать «иностранным агентом».

Решение нужно было принимать в момент разговора, и Юля ушла с работы. Сейчас она продолжает готовиться к выборам: ходит в поквартирные обходы, вечерами слушает просьбы жителей к возможному будущему депутату.

Юля рассказала «Гласной», увенчалось ли ее большое и смелое решение результатом, пусть даже и не тем, на который она рассчитывала.

«Эта мысль уже зрела»

Прошлой осенью у меня погиб отец. То, что произошло, было квалифицировано как несчастный случай на производстве. Я не знаю, насколько корректно подробно сейчас об этом говорить, потому что уголовное дело уже передали в суд, обвиняемый есть. И ему вменяется смерть по неосторожности. Самое удивительное, что это в офисе все произошло, в рабочее время. В коридор вышли два сотрудника поговорить о работе, и одного увезли в реанимацию. Он умер через четыре месяца. Это был мой отец.

Я видела несправедливость, которая происходила все это время, абсолютное безразличие госорганов к ситуации — и мне захотелось… Захотелось, чтобы происходило какое-то действие при всем этом бездействии.

В один из таких дней я увидела, как в моем районе сажают деревья. Остановилась. Так бы я мимо прошла. Ну сажает и сажает кто-то деревья. Вообще, тема экологии — скажу крамольную вещь — меня особо не увлекала. Нет, конечно, я беспокоюсь об этом, одно время волонтерила по раздельному сбору отходов. Но в целом понимаю, что это не моя тема.

Дело в другом. Просто в тот момент у меня уже было это состояние внутри. Я остановилась, подошла к ним, начала помогать сажать эти деревья. Сажали как раз местные активисты, которые сейчас идут со мной в команде.

В принципе, я всегда была в курсе оппозиционной повестки, читала разные источники. На иностранных языках в том числе. Мне хотелось видеть какую-то объективность. Не одну сторону. Был внутренний запрос на правду. Вот мне «Новая газета» в целом нравилась. «Дождь» нравился.

Я петиции всякие подписывала, репостила. Это был такой мой шаг — от слова к действию. Я не думала о том, будут это муниципальные выборы, Мосгордума, Госдума. Как сложилось. В 2021 году я работала наблюдателем на выборах и, соответственно, была в курсе, что муниципальные выборы скоро.

В конце января мне написал Илья Гуревич, он баллотировался от «Яблока» в Госдуму по нашему округу. Спросил меня, есть ли желание стать муниципальным депутатом? А эта мысль у меня уже зрела. Все не с бухты-барахты.

«Такой зарплаты, как в Сбербанке, больше у тебя не будет»

Я почти полтора года проработала в фонде «Вклад в будущее», дочерней организации Сбербанка. Этот фонд занимается образованием. На самом деле довольно хорошая у него задумка. Его задача — изменить подход к образованию в школах. Чтобы дети туда ходили мотивированные, чтобы им было интересно. Это о формировании новых навыков педагогов, методик, которые будут вовлекать ребенка в обучение.

То, чем я занималась, мне нравилось.

У Сбербанка хорошая служба безопасности, надо отдать им должное. Все соцсети сотрудников банка и сотрудников дочерних организаций они мониторят. И вот прислали моему руководству письмо: «Как вы такое допускаете?» Я пришла на работу, меня вызвали в переговорную. Сказали: «Поскольку есть риски признания иностранным агентом для банка и для самого фонда (а фонд — это некоммерческая структура), соответственно, выбирай. Либо политическая деятельность, либо карьера».

Мне не дали времени, к сожалению. Пришлось решить прямо на месте. Руководитель сказал, что я уже давно знаю ответ на этот вопрос. Это правда: ответ я знала.

Я не могу бросить дело, которым начала заниматься в память об отце.

Родственники потом отговаривали, но я сказала им уже постфактум, когда все решила. Я хотела, чтобы это было только мое решение.

Поддержали ли меня коллеги? Да дело не в том, поддержали они меня или нет… В компании это держалось в тайне. Предполагалось, что будет так: я ушла в отпуск, а потом просто ушла из компании. Хотели немножко замять этот инцидент. Конечно, они не были заинтересованы, чтобы об этом говорили.

Меня часто сейчас спрашивают: «Почему ты поддалась? Почему не пошла против них?» То есть могла бы сказать: «Я не буду подписывать, не буду уходить, попробуйте меня уволить». Не знаю почему. Может, действительно не хотелось идти на открытый конфликт. И потом меня застали врасплох.

И еще мама, бабушки говорят: «Ну как же так? Как же ты без работы в такое сложное время? Такой зарплаты, как в Сбербанке, больше у тебя не будет. Найдешь работу за 40 тысяч — и то будет счастье». Пожалуй, это угнетает, если честно. Я чувствую, что сделала правильный выбор. Но когда и так есть сомнения в будущем, а они их еще усиливают… Это морально тяжело.

Когда я приняла решение уволиться, я написала в своем телеграм-канале: «Многоуважаемый Сбер, спасибо вам большое! Я думала, что я обыкновенный районный активист. Но 8 августа вы сделали меня политиком».

Это было с юмором немножко сказано, конечно. Но если мы отмотаем назад: не будь этой истории с увольнением, обо мне бы никто и не написал. Ну правда. Ну работают там какие-то, пишут обращения. Активисты. Сколько этих активистов в Москве? Тысячи. В стране, может, миллионы. И что? А тут такое было привлечено ко мне внимание, что я подумала: наверное, действительно меня считают уже политиком, а не общественным деятелем.

«Господи, какие лавочки? Какие дворы?»

Знаете, после 24 февраля еще примерно месяц я пыталась принять ситуацию. Командой мы понемногу пробовали какие-то локальные вопросы решать. Но мозг был занят другим. А потом Замятин сказал нам: «Начинайте по квартирам ходить, пора уже вести кампанию». И сначала я слушала его и думала: «Господи, что он говорит? Какие лавочки? Какие дворы? Вы что, когда такое происходит?» Мне казалось, это бессмысленно просто. Какими лавочками можно заниматься, когда тут геополитическая трагедия? Межнациональная.

Если бы не 24 февраля, мы бы, конечно, расчехлили нашу кампанию в начале марта. Но поскольку месяц мы приходили в себя, начали активно вести кампанию только в апреле.

В целом у меня не было опасений, выдвигаться или нет. Объясню почему. Что касается Ильи Яшина и Алексея Горинова — это большая боль. Люди никого не убивали, не грабили, не воровали, а сели в тюрьму за свои слова.

Но я ничего такого по происходящим в Украине событиям не высказывала. И мы — люди не такого уровня, у нас не такая аудитория. Да у нас и нет аудитории. Мы приходим куда-то, нам говорят: мы вас в первый раз видим. Поэтому не было особых опасений.

Уезжать я не планирую. Пока, как мне кажется, нет реальной угрозы. «Реальной» — это я имею в виду уголовное дело. Не вижу смысла, пока все-таки есть какие-то островки свободы. Честно, ну вот меня спрашивают: не препятствуют ли вашей избирательной кампании? Знаете, не препятствуют. Вот удивительно, да? Мы все время тоже ожидаем, что будут провокации. Но их нет.

Наверное, надо по факту бояться. Ну понятно, что нужно следить за тем, что ты говоришь. Я вот каждое интервью прошу скинуть. Все вычитываю. Какие-то совсем такие фразы, которые могут привлечь внимание, убираю. Понятно, что хочется высказаться, но я стараюсь подобрать дипломатичные слова. Чтобы была высказана позиция — но при этом все максимально тактично и аккуратно. Приходится следить за словами, чтобы избежать рисков, это правда. Я никому не советую бояться, но нужно быть внимательными.

«Вы про выборы? До свидания!»

Я люблю Бирюлево за активных людей, которых мне удалось встретить. За то, что он зелен. Такой домашний, тихий, спальный район.

Но хочется, чтобы больше здесь было общественных пространств. Чтобы меньше пили пиво на лавочке. Как-то досуг чтобы был у жителей. Не у всех есть дача, не у всех есть возможность выйти культурно отдохнуть. Бирюлево рабочим районом считается. Я хочу быть ответственной за досуг граждан. Капитальный ремонт — очень болезненная тема у всех. Его качество. Очень халтурно к нему относятся, очень много недоделок, жителям не дают ознакомиться со сметами. Если начнешь тему капремонта — все, это надолго.

Кампания уже на финальной стадии. Все это только на общественных началах, работа не оплачивается — грустно, конечно. Но я думаю, что все потом воздастся. И мне, и жителям в первую очередь.

У нас было сначала четыре самовыдвиженки в команде. Сейчас одну девушку, к сожалению, сняли с выборов. Нас осталось трое. И вот нас спрашивают [жители]: «Почему у вас нет ни одного мужчины в команде?» Но недавно в нашу коалицию влился кандидат от КПРФ, мужчина.

В целом ни от кого не было как такового сексизма, что вот вы — «женщина-кандидат». Было лично ко мне, что я «молодо выгляжу». Или просто иногда меня спрашивают: «А сколько вам лет?» Потом узнают, что мне тридцать, и вроде как успокаиваются.

Вообще, у людей сейчас, конечно, есть раздражение к теме выборов. Одна соратница рассказывала:

«Я подошла к квартире, говорю: “Я кандидат” — и передо мной сразу захлопнули дверь». Еще мы как-то приходили в одну квартиру, женщина открывает нам, потом спрашивает: «Вы про выборы? До свидания»

У людей какую-то неистовую агрессию это вызывает. Поэтому, если это поквартирный обход, мы сначала просто говорим, что мы жители района, «ваши соседи». Знакомимся, общаемся. И только потом, после общения, объясняем: «Знаете, вот тут выборы будут скоро, мы — кандидаты». Только после разговора. Я раньше думала, как только скажешь «кандидат» — все будут открывать тебе. Нет, абсолютно. «Кандидат в депутаты» раздражающе действует на людей.

Ребята из «ВыДвижения» говорят, что ситуация в этом году хуже, чем в 2017-м, на прошлых муниципальных выборах. Кандидатов меньше. Сильное разочарование в политике у людей. Неверие в перемены. Кстати, то же самое часто у жителей встречаю. Какую-то безысходность.

Оппозиционный голос Бирюлева

Не делаю никаких прогнозов. Есть внутренняя уверенность, что все это не зря. Я работаю не на победу, я работаю для людей. Это самое главное. Да, конечно, есть люди, которые работают на победу. Но для меня важно создать прецедент и дать понять, что в таком районе, как Бирюлево Восточное, возможен оппозиционный голос. В любом случае мы продолжим общественную деятельность. Дело это очень правильное. Телеграм-канал «Мое Бирюлево» с аудиторией уже больше тысячи человек — тоже мощный инструмент информирования людей. И обычный человек может делать те же запросы, те же петиции подписывать. Муниципальный депутат — это формальный статус. Ну если проиграю, сделаю я вместо депутатского запроса обычный. Ничего не изменится.

Жалеть о том, что ушла с работы, если не выиграю, не буду. Я ушла из «Сбера» из-за отношения. Потому что считаю, что разговаривать с людьми, с кем бы то ни было, в таком тоне — это недопустимо.

Конечно, сейчас ищу новую работу, открыта к новым предложениям. Но что-то пока у меня с этим сложновато.