«Этой зимой он умрет на остановке» Как женщина на инвалидной коляске открыла приют для бездомных

Наталия Якушева в молодости попала в аварию и оказалась в инвалидном кресле. Стала зарабатывать, таксуя в машине с ручным управлением. Жизнь только вошла в колею, как вдруг — реанимация. Несколько лет Наталия была лежачей больной. Восстановившись, стала помогать людям, которые мало у кого вызывают симпатию: она забирает с улиц Армавира бездомных и пытается вернуть их к обычной жизни. Иногда у нее получается. 

Мария Семенова специально для «Гласной» рассказывает историю Наталии — женщины, которая живет в кладовке собственного дома, под одной крышей с бывшими наркозависимыми и людьми, некогда осужденными за убийство. 

«Контрольный подарок от Бога»

«Я бы повесился тут жить!» — категорично заявляет таксист, подъезжая по крепкой деревенской грунтовке к одноэтажному белому дому с красной крышей. От Армавира до поселка Южного Новокубанского района мы добрались минут за сорок. 

Недалеко от дома на карте обозначена автобусная остановка и продуктовый магазин — но жильцы затрудняются сказать, как часто здесь ходит автобус и ходит ли вообще. «Продукты» представляют собой видавший виды ларек два на три метра. 

Сетчатый забор окрашен полосками синего, желтого и зеленого цвета, к нему привязана веревка, на которой сушится белье. Калитка нараспашку. Зеленая покрышка играет привычную в российской провинции роль клумбы. Ни за что не подумаешь, что это не обычный частный дом на одну семью, а общественная организация с незамысловатым названием «Дом-приют». 

Здесь живут сама Наталия Якушева, ее муж Алексей и еще девять человек, которым по разным причинам некуда пойти. Среди них — судимый несколько раз за убийства; мужчина классического бездомного вида, который зимует в приюте, а потом снова возвращается на улицу; старик, умирающий от рака; мужчина, у которого есть квартира и профессия, а еще большие проблемы с алкоголем, после смерти жены он пришел сюда, чтобы не спиться. Кроме того, в приюте обитают сторожевой пес Дон и некоторое количество котов — то ли пять, то ли семь, у жильцов есть разные версии. Люди и животные делят обязанности по дому и хозяйству: Дон охраняет, коты ловят крыс, бездомные готовят, убирают, ухаживают за лежачими, пасут коров, дают корм овцам, курам, поросятам. 

Наталия, хозяйка приюта, передвигается на инвалидной коляске. Приехав, мы не сразу ее находим: связь плохая. Проходим в открытую калитку. Прямо — вход в дом, направо — узкая и длинная пристройка, в которой оказывается кухня. Через ее окна можно заглянуть в прихожую основного здания. Когда-то здесь был коридор из поликарбоната. Его утеплили, чтобы появилось место, где можно собраться всем одновременно, — раньше большой стол поставить было попросту некуда, обедали по очереди. Кухня служит и проходом на задний двор.

Жители замечают наше вторжение, смотрят слегка удивленно, но не настороженно и, ничего не спрашивая, машут руками в сторону участка: «Во дворе Наташа». Дорожки и середина двора заасфальтированы, чтобы Наталии на коляске было проще перемещаться. Мы застаем ее в момент, когда она, с усилием толкая колеса, выбирается из курятника, где твердого покрытия нет. Наталия широко улыбается и ведет нас в дом. 

— Андрей, ты тут? — кричит она куда-то в глубину дома, потом поворачивается к нам, объясняет: — У меня колеса грязные, я в дом не поеду, он только уборку сделал, полы помыл. А я на хоздворе была. 

— Да проезжай, — машет рукой Андрей. Он такой же бездомный, как и остальные подопечные «Дома-приюта», но еще и кто-то вроде старшего по дому. 

— Разрешает, ну пойдемте, — по-прежнему с улыбкой говорит Наталия, и мы все вместе заходим в дом. — Андрей, ну куда ты, не убегай. Скромный очень. Я так рада, что он появился у нас в августе. Он здесь самый молодой. Моя правая рука и голова. Я что-то не успеваю или физически не могу, я же больной человек. Это был мне контрольный подарок от Бога — «Держи, Наташа, тебе сейчас будет трудно, пусть будет Андрей рядом». Вот как я это вижу.

Наталия смеется, тараторит, в ней много радости, энергии и какой-то почти детской восторженности. 

— Андрей, у тебя есть мечта? 

— Построить дом. Посадить дерево, — отвечает он и опускает глаза.

— Андрей, конечно, мечтает жениться — он же молодой. Мы надеемся, когда-нибудь ему встретится девушка, все у него будет классно. Андрей, ты будешь приезжать в гости? Точно? Слушай, женись здесь, Андрей. Надо молиться, чтобы ты недалеко женился, рядом. Ну правда, правда! 

Андрею еще нет 30 лет. Все понимают, что со временем он покинет «Дом-приют». Сейчас он не может работать: лечит трофические язвы на ноге. 

«Был лежачий, мы вы́ходили»

На входе в дом, в небольшом холле, стоит кровать, ее держат свободной на экстренный случай, если придется быстро разместить новенького. Раньше здесь была кухня, в которой никто не помещался. Наталия рассказывает, где и что жильцы отремонтировали, достроили, кто помогал с материалами и как сводили дебет с кредитом. 

«Плитку купили, на бетонный пол положили сами, поэтому кривовато получилось, — показывает Наталия под колеса своей коляски, на пол прихожей. — Это я хвастаюсь, для нас это достижение».

Она водит нас по дому, где живут подопечные. Большинство комнат днем пустует, потому что все, кроме лежачих, чем-то заняты. По пути Наталия проверяет обстановку, поправляет подушки, задает жильцам вопросы. 

«Черныш, ах ты шкода. Брысь! — прикрикивает Наталия на мирно спящего на постели кота. — Он крысолов. Я котов гоняю с кроватей, но Боря их кормит — видите, они у Бори сидят». 

Напротив комнаты, где, несмотря на запреты, уютно расположился шкода Черныш, живут два пожилых человека — Сергей и Александр. Первый может пройти буквально пару шагов, второй не встает с кровати: у него рак. На полу лежит пакет с мочой, трубка скрывается под одеялом. 

«Сережа, штанишку опусти, опять у тебя штанишка поднялась. Саша, голову подними, я тебе подушку поправлю. Это Александр Николаевич, самый наш красавчик, да? Голубые глаза! Александр Николаевич у нас капитан второго ранга. Ну что ты, милый? Не грусти. Сережа, а ты кто? Старшина первой статьи? Они, оказывается, моряки. Здесь такая дружба у них между собой. Сергей Александрович в три часа ночи встает, чтобы дать Саше компот попить, хотя он почти не ходит, падает, но здесь два шага, может пройти». 

В одной из комнат стоит кровать без матраса. Мы думаем, что это место пустует в ожидании постояльца, но нет, здесь спит Геннадий. 

«Он описывает все по утрам. Держали матрас в целлофане — а он его снял. Теперь матрас вынесли на улицу. Очень тяжелый случай у нас с Геной. Он три раза приходил, три раза уходил. У него деградация частичная», — рассказывает Наталия. 

Когда мы выходим из дома, чтобы осмотреть двор, встречаем его самого. 

«Что, Геннадий, в туалет идешь? Молодец, иди. И я тебя жду на улице, Гена, ты слышишь? Гена, туда, направо и вверх! — направляет его Наталия, а потом знакомит нас с другим постояльцем. — Вот Сергей, сколько ты у нас по времени? Полтора года? Был лежачий, из паллиативного отделения. Мы вы́ходили, сначала на коляске был, а потом встал и даже в специально отведенных местах покуривает. Сережа, сигарету убери в карман! Здесь курить нельзя, смотри мне! И после обеда у тебя душ. Я запомнила, в чем ты сейчас ходишь! — беззлобно наставляет Наталия 65-летнего Сергея и поясняет: — У нас никто из дедушек не любит душ». 

«Последняя мысль: “Хорошо, что сын остался дома”»

В течение всего дня, перемещаясь по территории, Наталия мимоходом раздает всем поручения: 

— Леш, ты сможешь картошку порезать? Просто квадратиками, супчик сделаем. 

— Гена! Я тебе что говорила про мат? Только еще раз услышу, Гена! 

— Леша, пять-шесть яиц туда и кулак вермишели. Вермишель в конце! 

— Сережа, с легким паром! А покажи волосы, дай понюхаю. Шампунем мыл волосы? Сереж, ну я же узнаю! 

Наталия Якушева побывала по обе стороны благотворительности. Сейчас она та, кто помогает, а была той, кто не выживет без чужой помощи. Ей 48 лет. Родилась в семье военного, сменила в детстве десяток городов и школ, с трудом уживалась с мамой, которая потеряла сына, брата Наталии, так и не смогла после этого оправиться и часто срывалась на старшей дочери. 

В 13 лет Наталию попросту отвезли к бабушке в Беларусь. В 18 Якушева вышла замуж, родила ребенка, потом молниеносно развелась и с годовалым младенцем на руках вернулась к родителям, которые жили в то время под Калугой. В 23 года вышла замуж второй раз. Буквально через полгода после свадьбы муж не справился с управлением УАЗом, и это разделило жизнь Наталии на до и после. 

Момент аварии Наталия старается лишний раз не вспоминать. Вот как она описала его в автобиографической повести.

Когда Наталия пришла в себя, поняла, что не чувствует ног. Она была уверена, что это не навсегда. Ведь ей 23 года, она только вышла замуж второй раз, хотела родить второго ребенка. Ей надо встать, водить сына в садик, работать, ходить на лыжах по зимнему лесу. 

Через полгода врачи сказали: «Жива — и хорошо, сидишь — и радуйся… Чудеса бывают, конечно, но в вашем случае чудо, что вы живы». Так Наталия поняла, что это навсегда. Муж ее не бросил, ухаживал, мыл, помогал реабилитироваться — но спустя семь лет брак все же распался. Наталия постоянно пыталась работать: то была менеджером по продажам, то плела какие-то шнурки. А после развода решила сесть за руль. К тому моменту умерла ее бабушка. На средства от продажи ее дома Наталия купила машину, переделала на ручное управление — и стала таксисткой. 

«Машина, запчасти, ремонт, печка в частном домике, дрова, сын-школьник. Мытье полов и уборка на мне… Нужны физические упражнения, чтобы не ослабли руки и были силы пересаживать себя с кровати на коляску, с коляски в машину. Я стираю — сын полощет и развешивает белье. Мы на подхвате друг у друга. Залить машинное масло, тосол, омывающую жидкость — это уже он. Мытье машины нравилось больше мне, но он всегда помогал», — описывает тот период Наталия. 

Жизнь вошла в колею — и тут в 2012-м новая травма. Прохожий хотел помочь Наталии пересесть из коляски в машину. Было скользко, он рухнул с ней на руках. У Наталии был перелом голени, а еще бедра — но последнего врачи не заметили. Не заметила и сама Наталия, ведь у нее нет чувствительности в ногах. В результате — температура, сепсис, поражение остеомиелитом таза и бедренных костей. Сестре Наталии Ольге сказали, чтобы готовились к худшему. 

«Сестра стала ухаживать за мной, за уже фактически растением, мыслящим, молящимся. С высокой температурой каждый день, с этим вскрытым бедром и торчащей, уже зеленой костью. Волосы вылезли, ногти тоже слезли, и на руках, и на ногах, по два раза. Сестра молилась и ухаживала, я молилась и старалась при ней не плакать. Организм истощился настолько, что я теряла сознание при каждом перевороте меня на бок», — рассказывает она. 

После серии оперативных вмешательств Наталии становилось то лучше, то хуже. Иногда она была дома, порой — месяцами в больнице. Наталия полностью зависела от помощи сестры, а полгода в 2016-м — от сестер милосердия в Свято-Спиридоньевской богадельне в Москве. Она попала туда после госпитализации в одну из московских клиник: необходимы были сложные перевязки, а подруга смогла устроить Наталию в богадельню, где был нужный уход. 

Из богадельни она поехала в Краснодарский край, где тогда жила сестра Ольга, там познакомилась с Алексеем, вышла замуж. Вместе они стали помогать другим. Началось с того, что они встретили полубездомного мужчину с отмороженными стопами, который просил милостыню у магазина. Он жил в бытовке, где не было отопления и света. Наталия объявила сбор в соцсетях, чтобы провести электричество и воду. 

«Здесь наш дедушка будет жить»

Раньше Наталия и Алексей снимали дома в аренду в Армавире и ближайших окрестностях. На это уходило много средств, да и никто не рвался отдавать свое жилье под приют для бездомных. Приходилось лукавить: «Здесь будет жить наш дедушка». Но потом к дедушке добавлялся еще один, и еще — и у собственников появлялись вопросы. 

Однажды один из московских друзей Наталии сказал, что готов купить дом, в котором можно открыть приют. Поселок Южный был третьим местом, куда приехала Наталия. Сразу поняла, что здесь и останется: «Увидела, что тут будут курочки, места много, увидела будущую кухню, куда мы все вместимся. Участок большой, за ним пруд. Можно открыть калитку и по тропинке дойти до мостков, порыбачить или посмотреть на лебедей — они где-то на другой стороне водоема». 

Никто из жителей «Дома-приюта» не ездит на работу — это было бы довольно сложно. Когда мы планировали поездку, так и не смогли понять, можно ли добраться сюда на общественном транспорте: автобусы определенно ходят до соседнего хутора Родниковского, но оттуда до приюта еще семь километров. Однако все, кроме лежачих, заняты какими-то делами по хозяйству. 

«Как в обычном доме, кто-то за что-то отвечает. Так сложилось. Год назад пришел Володя, сказал: “Мне лучше с живностью”. Он пасет коров, отвечает за хоздвор, а я всегда говорю: “Ты здесь главный, но не делай все один, попроси помощи”. Когда нужно было забрать из больницы дедушку Сашу, у него четвертая стадия рака, трубочки из почек идут, я его брала под свою ответственность, но с надеждой на помощь остальных. Рано утром не могу быть возле него — идет Андрей. Он, видимо, так воспитан. Когда надо дедушку мыть, я думала, вдвоем, а он мне говорит: “Ты что, я сам!” Хотя я Андрею не говорила: “Иди, заботься” — он сам, своим сердцем», — рассказывает Наталия. 

Наталия с мужем живут в бывшей кладовке. Когда она увидела эту комнатку (в ней была паутина и грязь), сразу подумала, что ее можно вычистить и там поселиться. У Алексея есть хороший дом в Армавире, супруги жили там раньше, но с весны 2024 года почти окончательно переехали в «Дом-приют». Наталия уже и не хочет возвращаться в город, а Алексей ворчит: «Где мы будем жить в следующий раз? В пещере?»

У Наталии нет другой работы, кроме приюта, но у Алексея есть еще свой автокран. За продуктами, лекарствами, с жильцами в МФЦ, чтобы восстановить паспорт, ездит обычно супруг. «Он руки и ноги, он возит в больницу и паспортный стол. Я на коляске, могу просто подвести, но всех надо за ручку водить», — объясняет Наталия. 

Иногда она отправляет мужа в «полуискусственную командировку»: просит что-то привезти из города или решить там какие-то дела. Не всегда в этом есть срочная надобность, но она чувствует, что Алексей устал, нужен повод отдохнуть от приюта и подопечных, побыть в тишине у себя дома, в городе. 

В приют звонят соцзащита и полиция, соцработники больниц, неравнодушные прохожие, которые увидели замерзающего человека и нагуглили номер Наталии. Сами супруги, когда едут по городу, присматриваются, не замерзает ли кто. 

«Бюджет я иногда хочу посчитать, а потом становится страшно. Получается, по капельке, по ниточке, а по карте прошли 150–200 тысяч за месяц. Я вижу эти деньги, но не понимаю, как это получилось. Слава Богу, сейчас есть пенсии [у жильцов]. Иногда бывает, что нет пенсионеров», — рассказывает Наталия. 

200 тысяч — довольно скромный бюджет для 10 человек, среди которых есть парень с трофическими язвами, которому нужны перевязки, мужчина с калоприемником — ему всегда требуются расходники. И умирающий от рака дедушка Саша. 

Лежачие пенсионеры отдают Наталии всю пенсию, она покупает им личные вещи. Те, кто может себя обслуживать (например Алексей), — только половину. 

Во многом спасает собственное хозяйство. В огороде растет кукуруза и картошка. Посреди двора лежит куча кукурузного зерна на корм — привезли жертвователи. Стоит большой бассейн — этим летом там плавали не люди, а караси. Отдельно огорожен скотный двор, там обитают овцы, куры, две коровы и три поросенка. В сарае, где живут коровы, вся стена до потолка уставлена спрессованным сеном — запасы на зиму. Вдоль другой стены, от пола до окна, навалены мешки с кормом. «Корову нашу увидите — вообще влюбитесь!» — обещала Наталия, но не довелось. Когда мы были в гостях в «Доме-приюте» в ноябре, еще не закончился сезон выпаса, животные бродили где-то в холмах, на другом берегу пруда с лебедями.

«Кто первый в рай попал?»

В кухне-пристройке на холодильнике прикреплен список с днями рождения всех, кто здесь живет. В углу стоит велотренажер, на маленьком столике — хлебопечка и тестомешалка. «У нас больше черный хлеб стали любить ребята, я туда тмин добавляю», — рассказывает Наталия. 

За длинным столом сидит 56-летний Виталий и крупными печатными буквами пишет на разлинованном ватмане «Символ веры». У Виталия есть жилье, для него «Дом-приют» скорее реабилитационный центр. 

Виталий говорит, что жизнь у него была яркая и правильная, но «последние два года потерялся». Родился в семье военного, после школы пошел в армию, работал: «Я профессиональный строитель, не просто бетон ношу — делаю кровли, камины, печи, тут нужно какое-то творчество». Двадцать два года назад встретил и полюбил женщину: «Молодые были, веселые, познакомились на море, я на гитаре играл». 

А два года назад его любимая умерла от рака. 

«Я очень тяжело переживал смерть супруги. Начал пить. Год пил. Работал и пил каждый вечер один. А потом осознал, что занимаюсь самоуничтожением, взял и позвонил Наташе. Я достаточно разумный человек. Понял: если не попаду к людям, которые светлее, чем я, душой, будущего у меня нет. Водка еще никого не жалела. Она не выбирает, хороший ты человек или плохой. Никто, ни один богатырь, не победил водку», — рассказывает Виталий. 

Реабилитация Виталию нужна еще и медицинская. Горе и зависимость подкосили здоровье: мужчина перенес три операции и сейчас живет с калоприемником. Расходники для стомы закупает Наталия на пожертвования. Но Виталий надеется со временем встать на ноги и создать новую семью. 

«В больнице подлечился, сейчас реабилитируюсь. Естественно, хочу и дальше продолжать свою жизнь, работать. Дай Бог, я кого-нибудь встречу, не говорю, что буду бобылем. Жизнь покажет, просто не надо ей сопротивляться», — считает Виталий. 

В «Доме-приюте» он стал заниматься своего рода миссионерством: пишет тексты молитв, 10 заповедей из Ветхого Завета и заповеди блаженства из Нового Завета, а потом вешает эти плакаты на стену в кухне-трапезной.

«Каждый месяц к нам приезжает батюшка, все причащаются. Перед каждым приемом пищи у нас “Отче наш”, для тех, кто не знает наизусть, висит текст на стене. И каждый вечер мы перед ужином читаем Евангелие», — рассказывает Наталия. Какие-то вещи из жития святых она объясняет своими словами, чтобы подопечным было понятно и не скучно. Когда кто-то работает во дворе, включает им проповеди.

Один из обитателей «Дома-приюта», 69-летний Борис, за всю жизнь отсидел в тюрьме больше 30 лет и полностью потерял связь с близкими. Наталия надеется, что в христианстве он найдет утешение. 

— Боря, кто первый в рай попал? — за обедом весело спрашивает его Наталия. 

— Преступник! Разбойник! — отвечает Борис медленно и веско. 

Первый раз Борис попал в колонию на два года в 16 лет, за что — уже не помнит. Потом «еще за что-то» сел на пять лет, потом на 14 — за убийство двух человек в один день. 

«Он [убитый] мое слово неправильно понял. С этого все и началось. Я живой человек, всяко может быть, скажу — а ты не поймешь, будешь удивляться: “А почему Боря со мной так?” Боря не виноват — виновата ты сама, потому что ты неправильно поняла. Не выдержал — и все, одного зарезал. Второй убежал, а я знаю, где он живет. Из дома его вытащил, мат за мат — и его зарезал».

Всего, по его словам, Борис оказывался в колонии семь раз.  Он говорит медленно и не совсем внятно, ходит с трудом, на ходунках. Наталия увезла его в приют с автобусной остановки, где он спал и пил на деньги, что ему подавали прохожие. 

«Тюрьма сохраняет»

Перед обедом Виталий, который до этого писал «Символ веры», читает «Отче наш». Все садятся за стол, спохватываются: «Где Борис Михайлович?» Наталия угощает нас: «Это же наше сало, мы сами делали», «Это наш фирменный супчик, яйца наши, и курочка тоже наша». Обсуждают планы на ужин: «Может, карасей достанем? У Вовы день рождения, а он у нас рыбак, 20 карасей поймал». 

Обед в день нашего приезда готовит 56-летний Алексей Резников, он здесь меньше месяца. Полжизни просидел в тюрьме. Родился в Ставропольском крае, служил в армии — а потом оказался в колонии. 

«Я не знаю, с чего это началось, уже не помню половины. Все время только за наркотики: изготовление, хранение, перевозка, употребление. Делал опий-сырец, за него сидел, еще за маковую соломку сидел. На свободе мало бывал. Вышел, 10-11 месяцев — и поехал обратно. В тюрьме мне хорошо. Я как акула в аквариуме плаваю. У меня все друзья там, все знакомые. Здесь все, кто был, уже все трупы, все в могилках, потому что они не сидели, а тюрьма сохраняет. У всех передоз или СПИД — это же наркотики, с ними связываться опасно», — рассказывает Алексей. 

Хотя Алексей уверяет, что отбывал срок «только за наркотики», он легко признается в том, что в девяностые отсидел за угон КамАЗов и машины из гаража брата. Впрочем, все это он называет «побочками». А машина, как говорит, и вовсе была его собственная — просто он забрал ее ночью, и брат вызвал полицию. 

Брат живет в родительском доме, после смерти отца и матери Алексей наравне с ним должен был получить половину, но в наследство не вступил, а сейчас жить с братом боится. 

«Знаться мы не знаемся, потому что я зэк конченый, а он нормальный, у него дети, внуки есть. 35 лет не виделись. Если бы я с братом жил, меня бы посадили. Он же у меня терпила (потерпевший. — Прим. “Гласной”) был. Если буду там жить, не удивлюсь, если он мне наркотики подбросит. Я просто боюсь за свою жизнь. Мне осталось жить два понедельника, я хочу их красочно прожить. Здесь я себя чувствую вообще бомба. Повезло мне», — рассказывает Алексей. 

До того как попасть в приют, он между ходками «бичевал то там, то тут». 

«На улице не ночевал: у друзей, блатхаты, притоны всевозможные, квартиру я в Невинномысске выиграл в лотерею — и проколол. Все в венах. Как пришло, так и ушло», — описывает он. 

В приют, по словам Алексея, его привезла полиция. До этого жил бесплатно в одной семье в деревне без воды, газа и связи. Потом оформил пенсию по инвалидности (у Алексея полинейропатия), дождался первой выплаты и «чухнул оттуда». Пришел в полицию, сказал, что жить ему негде. 

«Менты знают, что я могу нафестивалить. Говорю: “Сейчас иду спецом, напиваюсь водки и кого-нибудь придушу или съем”. Мне-то палец в рот не клади, я его откушу по самую шею. У меня метла висит (язык подвешен. — Прим. “Гласной”), я с ментами умею общаться — и они со мной умеют. Они нашли номер Наташи. Привезли меня сюда, вообще молодцы, я говорю: “Где пять звездочек поставить?” Ментам говорю: “Давайте хоть пятихатку дам на бензин”. А они: “Нельзя, мы на государственной тачке, за тебя дядя Вова Путин пошевелился”. Это мой кумир вообще. Дядя Вова — красава, просто красава. У меня пенсия по инвалидности, по болезни. За что мне ее дал дядя Вова Путин — не знаю», — говорит Алексей.

В приюте ему нравится, и строить свою жизнь самостоятельно он не планирует: «Я здесь хочу быть до конца дней своих. Мне здесь кайф». 

Наталия говорит, что за три года работы «Дома-приюта» через него, помимо тех, кто находится там сейчас, прошло примерно 10 человек — они встали на ноги и живут самостоятельно. Точной цифры Наталия не помнит, статистику не собирает, учет не ведет — все на глазок. А кто-то и не социализировался — просто ушел назад, на улицу. 

— Гену третью зиму привозят — он настоящий бомж. Гена, ты останешься здесь? 

— Навряд ли, — хрипло и невнятно произносит Гена. 

— Вот этой зимой он умрет на остановке. Он же не хочет работать над собой, жить в тепле, — злится Наталия на Геннадия. 

Она помнит всех умерших, ведь о каждом молится за упокой души. Наталия загибает пальцы и считает: «Я по могилкам, мы на кладбище часто ездим». Смотрит по сторонам, словно не сидит под платаном во дворе «Дома-приюта», а на кладбище ищет глазами родные кресты. «Дедушка Саша Буздык, Мухтаз, Вася, Борис, Марина. Мариночку не можем найти, представляете? Крест завалился», — рассказывает она. 

За время, что готовился этот текст, добавилась еще одна могилка: умер Александр Ширяев, дедушка Саша. Больше соседу не придется вставать среди ночи и приносить ему компот.