«В Москве многие не знали, что Белгород — это Россия» Что говорят женщины, вынужденные бежать из приграничных регионов

С начала наступления из девяти приграничных регионов Курской области эвакуировали свыше 130 тысяч человек. Но масштабы исхода населения намного больше: тысячи людей покидают дома самостоятельно. При этом уезжают не только куряне, но и жители Белгорода и области, где обстрелы продолжаются с 2022 года. 

«Гласная» узнала у матерей из Курска и Белгорода, что заставило их покинуть дом и с какими проблемами они столкнулись из-за вынужденного переезда. 

«Первые 15 дней ходила на работу пешком по два часа в одну сторону»

Валентина (имя изменено), Курск

Я в одиночку воспитываю троих детей, работаю в государственном учреждении. Когда первые 15 дней [наступления ВСУ] общественный транспорт не работал, я каждое утро ходила на работу пешком — по два часа в одну сторону бодрым шагом. Цены на такси были заоблачные. 

С детьми находится моя пожилая мама, но она сердечница. Детям трудно объяснить [что происходит]. Они тревожатся и постоянно спрашивают: «Мама, когда мы уедем отсюда? Давай скорее». В такой ситуации очень сложно сохранять спокойствие и надежду.

C момента начала СВО сирены, тревоги, сбитие ракет для нас стали привычным делом, к сожалению. Мы все это слышим уже давно и находимся в состоянии стресса. Знакомые, которые были [близко к месту прорыва границы], выбегали из дома кто в чем — в тапках, в футболках — и выезжали на своих машинах.

Мы здесь в тревожном ожидании. Новости по федеральным каналам совершенно не [отражают] того, что происходило и происходит на самом деле. 

Из школы и по нашим местным [телеграм-] каналам рассылают карточки, куда прятаться [в случае удара]. Но прятаться некуда. У нас новый район из 16-этажных домов. В них есть укрытия, но, чтобы найти ключи, нужно звонить по какому-то номеру. Если в одну секунду что-то начнет лететь, никто ключей не найдет. 

На улице от сигнала [ракетной] тревоги тоже особо никуда не денешься, разве что в торговый центр. Ничего особо и не предпримешь в такой ситуации. Когда дети выходят гулять, прошу их не покидать двор. 

Настроения [у людей вокруг] разные. Некоторые остаются, у кого есть возможность —  просто увозят детей куда-нибудь [а сами возвращаются]. Если честно, я бы хотела уехать отсюда. Если не насовсем, то очень надолго. Не верится, что все это быстро закончится: наращивает темпы противник, и сигнал тревоги звучит в городе практически постоянно. 

Сейчас я жду отпуск, но отдыхать не буду. [Использую это время, чтобы] уехать и найти жилье в другом регионе. Потом буду пытаться искать работу, налаживать жизнь [на новом месте]. Надеюсь, что ситуация до моего отпуска не изменится [к худшему] и мы сможем выехать. 

Срываться [с места] такой большой семьей практически без ничего очень тяжело, особенно с домашними животными. В пункт временного размещения с ними не пустят, а бросать жалко. 

В периферийных регионах небольшие зарплаты. Отсюда и все проблемы. Если решать такую проблему [переездом], то уже кардинально. Но я не знаю, что будет с квартирой [в случае нашего переезда]: продать ее будет очень сложно. 

«С начала этого года я выезжала из Белгородской области пять раз»

Лидия (имя изменено), Белгородская область — Воронеж

[После 6 августа] моя семья и многие знакомые стараются выехать [из региона]. Если что-то произошло на курском направлении, то и у нас не все будет гладко. 

С начала этого года я выезжала из Белгородской области пять раз. Три раза я выезжала своими силами и два — по работе. Я три месяца с сыновьями провела в лагерях, куда сопровождала [других] детей как педагог.

Я стараюсь выезжать после каждого события, которое потенциально несет угрозу мне или детям. Мне так спокойнее, потому что находиться в месте, где может произойти все что угодно, тяжело. Первая поездка была осенью 2022 года, когда обстреливали Шебекино, недалеко от которого мы живем. 

Сейчас мы в Воронеже. [В предыдущие разы] мы с сыновьями останавливались у родственников. Но моя двоюродная сестра живет в маленькой [квартире в] хрущевке. В их городе тоже объявляют ракетную опасность. Я понимаю, что они нас любят, но мы втроем там сейчас не к месту. Поэтому в этот раз я впервые обратилась [к волонтерам] за помощью [в поиске жилья]. Девушка предоставила нам квартиру.

Периодически мне становится тяжело. Я дергаюсь, хуже сплю. У меня снизилась работоспособность. Пропадает тяга, интерес [к чему-либо]. Ничего не хочется делать. Немного теряюсь во времени. Эти поездки [за пределы Белгородской области] помогают мне выдохнуть и собраться с мыслями.

Я приезжаю [туда], где тихо, спокойно, жизнь продолжается и в принципе ничего не изменилось. Захожу в чужой дом и с его хозяевами проживаю их прекрасную [мирную] жизнь. Детям говорю, что мы просто путешествуем.

Не озвучиваю причины [отъезда]. 

Мы [когда куда-либо приезжаем, то] стараемся гулять, ходить в парк, посещать места интересные. Они понимают, что выбора у них нет. Они же слышат, как летает [над головами] и сирена воет. Но все равно ждут, когда мы вернемся домой и наконец перестанем куда-то ездить. 

У меня [тоже] появилось ощущение, что я [живу] на чемоданах. Если, надеюсь, в ближайшее время мы вернемся домой, то я постираю вещи и сразу соберу чемодан [на следующий раз]. [Приготовлю] комплект постельного белья, подушки, полотенца, чтобы можно было в любой момент [их] взять и уехать. 

Одна из причин, почему я сейчас выбралась в Воронеж, — пройтись по магазинам и обновить гардероб к осени. Школа, где учатся мои дети, находится достаточно далеко от границы, и нам обещали в этом году вернуть очный формат обучения. [Так что] будем смотреть: если ничего страшного не произойдет, [то вернемся из Воронежа] к 1 сентября. 

[За покупками в Белгород] мы перестали ездить, потому что небезопасно — и когда едешь, и когда находишься в торговом центре. Поэтому продукты покупаем так: как только происходит отбой [сигнала ракетной опасности], сразу выезжаем. Подряд сирен, как правило, не бывает.

[Когда дома стреляют], я все проговариваю: «Если громко [грохочет], то это наши [бьют]». Стараюсь не впадать в панику, чтобы их [детей] не пугать. Сейчас страшно их куда-то отпускать, и [дети в основном общаются со сверстниками, играя в] онлайн-игры, созваниваются. Покататься на велосипедах [больше не получается], и я вижу, как детям без этого плохо. Они понимают, что если они дома, то мама спокойна.

Очень сложно уходить на работу и оставлять детей дома [одних]. Если что-то случится, то я ничего не смогу сделать. Это, наверное, больше всего давит.

[От будущего] нет никаких ожиданий. Просто хочется, чтобы это все быстрее закончилось и [все] было как раньше. Чтобы мы встречались с друзьями и не обсуждали ситуацию в стране. Чтобы дети ходили в школу, и я не боялась отпускать их кататься на велосипедах.

Чтобы я могла спланировать день рождения ребенка и при этом не предупреждать гостей: «Будем смотреть по обстановке».

Уезжать насовсем тоже не хочется. [У нас тут] работа, дом, который сами строили. Я не представляю, как это бросить, [потому что] продать это невозможно. Мы обычная семья, и у нас нет финансовой подушки безопасности, [которая позволила бы] уехать и полгода не работать. 

«Некоторые арендаторы, узнав, что мы из Белгорода, отказываются сдавать»

Ирина (имя изменено), Белгород — Москва

Я уехала несколько месяцев назад, потому что [детям] невозможно стало учиться. Наши дети два с половиной года растут в войне. Они ходят гулять со своими друзьями: жизнь идет, их невозможно запереть дома. Звоню [после каждого сигнала ракетной тревоги], а ребенок отвечает: «Мама, все нормально, мы в укрытии». И гуляет дальше. От постоянных обстрелов и сирен прячутся в ванной. Как я могу находиться на работе в другом конце города, когда у меня дома дети сидят под ракетами?

Сейчас все говорят о Курске, хотя Белгород находится под ракетными обстрелами уже два с половиной года. Беженцам из Курской области и новых территорий предлагают сертификаты на жилье. Мы же сами искали квартиры, брали кредиты и уезжали.

У нас [даже] нет статуса беженцев или переселенцев. Мы не получаем никаких льгот или пособий. Почему в своей России мы оказались никому не нужны? Чем мы отличаемся от Курской области, от новых территорий? [Выплаты, положенные при введении режима ЧС федерального масштаба] коснутся только тех, у кого разрушен или поврежден дом. Мы же покинули свое жилье добровольно. 

[Переехав, люди сталкиваются с тем, что] ничего нельзя сделать без прописки. Нет договоренностей с губернаторами других регионов, чтобы наших детей брали в школы и детские сады без местной регистрации. Мы все [белгородцы] негодуем, постоянно пишем губернаторам, в приемную президента. Везде одни отписки, за решением проблемы посылают в область. Мы не увидели поддержки от нашей России. 

Мы хотим, чтобы наших детей брали в школы и сады без прописки. Чтобы им, как и детям участников СВО, была положена путевка в лагерь. Мы хотим получать медицинские услуги и лекарства в любом регионе, а не ездить за ними под обстрелами в Белгород. Мы хотим реальной поддержки от государства.

В Москве многие не знали, что Белгород — это Россия. В одной школе мне сказали: «Белгород в Украине». Позже то же самое повторилось в МФЦ. Знакомым однажды сказали, что Белгород находится в ДНР. 

Летом учебы нет, дети предоставлены сами себе. [Из Белгорода и области] их на несколько месяцев вывозят в лагеря в разные регионы, чтобы они не пострадали от обстрелов. Позиционируется, что [в этих лагерях] все счастливы и довольны. Но у детей установлены приложения [для уведомления о] ракетной опасности [в Белгороде]. Дети плачут и звонят мамам: «Забери меня отсюда, лучше я буду [с вами] сидеть в Белгороде под ракетами». 

Из-за того, что мы уехали [в другой регион], мы не можем поехать в лагерь со своей белгородской школой, а лагерь в Москве я не потяну. [Мои дети] сидят дома. Старшему ребенку диагностировали депрессию. Он бросил учебу, лежит сутками на кровати, не видит целей, не видит ничего. Все друзья и девушка остались там [в Белгороде]. 

У нас была просторная квартира. Дети ходили на секции и в музыкальную школу. Теперь вся моя зарплата уходит на аренду жилья. Живем в кредитах. Некоторые арендаторы, узнав, что мы из Белгорода, отказываются сдавать: «У вас сейчас все нормализуется, и вы уедете обратно». Нам не нужны ни Москва, ни Питер, ни чужие квартиры. Мы все хотим домой.

Конечно, хотелось бы, чтобы там все успокоилось. Но что будет дальше, неизвестно. Мы живем одним днем. Хороших перспектив никто не видит из-за того, что ввели режим ЧС. Я работаю с психологом, чтобы держаться, иначе руки опускаются.