«Обидно, когда тебя готовы принести в жертву оркам» История Анны Мухиной* — диабет-активистки и журналистки из Саратова, которую признали иноагентом по доносу

Анна Мухина — журналистка саратовского информагентства «Свободные новости», в конце мая Минюст признал ее иноагентом. Она считает, что пишет про «безобидную социалку», но герои публикаций теперь всерьез переживают, не будет ли у них проблем с законом. Об этом беспокоятся некоторые — теперь уже бывшие — коллеги и даже психотерапевт. Муж и его родственники мнение Анны тоже не разделяют, но уезжать из страны, бросать работу и активизм она не собирается.

«Гласная» рассказывает историю саратовской журналистки, которая продолжает работать в России, несмотря на риск.

Этот материал мы публикуем совместно со «Свободными новостями».

Подальше от Чернобыля

Лето. В Саратове плюс 40. Мы идем с Аней по ее родному Заводскому району на конечную пятнадцатого троллейбуса. Аня — все с той же короткой стрижкой, в очках, джинсах и кедах, с матерчатым рюкзаком за плечами. Троллейбус она предпочитает маршруткам.

«Испытываю иррациональную любовь к городскому электротранспорту, — объясняет она по пути. — До троллейбуса еще надо дойти, а это шаги и, типа, ЗОЖ. Плюс на конечной можно выбрать место и сесть, чтобы потом читать в пробках, не боясь свалиться на соседа».
Дышащие на ладан муниципальные трамваи Мухина тоже уважает. И тоже иррационально. «Вагоны старые, рельсы жуткие. Скотовозки, — выругивается она, подходя к остановке троллейбуса. — Но я все равно их люблю».

Мухина родилась в Саратове и первый год жизни провела здесь же. Потом ее мама уехала в Рогнедино — райцентр в 100 километрах от Брянска, где работала по распределению фтизиатром. Растила Аню одна: у отца была другая семья.

«Мама рассказывала, что по приезде [в райцентр] у нее была одна курица. Она ее сварила, положила в морозилку — и потом мы ее ели целую неделю. Это был 1983 год».

В четыре года Аню отправили в Саратов, к бабушке с дедушкой, на год: как раз «шарахнул Чернобыль», а от него до Брянска по прямой 350 километров.

В 13 Аню вновь отправили в Саратов, но уже насовсем. Формально — учиться.
«Не ужилась с отчимом, — объясняет она. — Или он со мной. Кто взрослый, тот и не ужился».

До окончания института Аня жила в Саратове с бабушкой и дедушкой, делила комнату с двоюродной сестрой. На журфак поступила со второго раза: не хватило балла по истории. «Год филонила, пошла на подготовительное отделение. Балда, че сказать», — критикует Мухина себя 16-летнюю.

На первом курсе она пришла работать в газету «Грани» «писать культуру» — готовила интервью с режиссерами и рецензии на спектакли. «А про че еще можно писать в журналистике, кроме культуры?» — думала тогда Мухина. Там же девушка познакомилась со своим будущим мужем. Он был «просто парнем, с которым весело».

От бабушки с дедушкой Аня съехала на пятом курсе — когда в 21 год родила дочь Таню. Расписались, когда дочери было два с половиной.

После смерти бабушки Мухиной досталась часть наследства, все деньги она под расписку отдала будущему мужу. «Я никогда не была самостоятельной: меня, как эстафетную палочку, сначала мама передала бабушке, потом та — мужу. Поэтому девочки, всегда имейте свою хату или свою долю в ней и никогда не вписывайте туда мужиков — все должно быть свое», — говорит Мухина спустя 20 лет и своих дочерей учит рассчитывать только на себя.

О второй беременности Аня узнала на следующий день после того, как нашла «работу своей мечты». Она как раз собралась уходить от мужа. И не ушла.

Профессия: бегунок

Несмотря на то что Мухина окончила журфак с красным дипломом и давно работает в СМИ, журналистом она себя стала называть только в последние 11 лет. «Я была в журналистике, но не была журналистом», — вспоминает она с усмешкой те времена, когда работала в пресс-центре Торгово-промышленной палаты и в прогубернаторских «Новых временах».

Вакансию в «Газете недели», из которой позже выросло нынешнее информагентство «Свободные новости», Мухина ждала несколько лет. Именно с того дня она ведет отсчет своей журналистской карьеры.

«Хочешь [работать] “бегунком” или редактором?» — спросила ее на собеседовании главред Лена Иванова. Мухина, конечно, хотела «бегунком».

Один из первых репортажей Аня привезла в декабре 2012-го с митингов на Лубянке в годовщину протестов на Болотной площади. Ездила туда беременной. Фотография, сделанная Мухиной в Москве, попала на обложку газеты. «“Космонавты” и автозаки на фоне слогана властей «Новый формат жизни в Новой Москве» быстро разошлась по другим СМИ», — смеется Мухина.

На Лубянку ездила как журналист, акцентирует Аня. Во время протестов в декабре 2011-го она тоже ходила на митинги — но в Саратове и уже как участница. «Почему нет? — удивляется она. — Когда попадаешь в толпу, такое воодушевление! Особенно если толпа воодушевлена».

В такие моменты Аня старается не «включать» в себе журналиста: «Я не пишу с митингов, в которых участвую как активистка. Не надеваю там бейджи, не представляюсь прессой».

Мухина переживает, что у людей мало что меняется после выхода ее публикаций. И что не все ее материалы «супер-пупер-бомбезные». Но в редакции Анну хвалят, потому что лучше нее про медицину и социалку не пишет никто. И потому что кое-что все-таки меняется: ребенку с редким заболеванием после Аниного текста начали выдавать бесплатное лекарство, а районная больница стала закупать положенные расходники и нашла деньги на ИВЛ.

Герои текстов Мухиной, как ни странно, ни разу не подавали в суд. Хотя «прилетало». «Часто бывает, что, когда мужик хочет нагадить бабе, он забирает детей. Бабы везде бегают — суды, бесконечные хождения с приставами, — но отцы не отдают им ребенка, еще и настраивают против. У меня было как минимум две такие героини». У первой муж со своими родителями фактически похитил двух дочерей. После публикации истории тот написал заявление на Мухину в Следственный комитет, но дальше этого дело не пошло. У второй был сожитель, который увез дочь от матери через несколько дней после рождения. Суд признал это законным, мать с тех пор не видела дочь. После выхода материала отец грозился «засудить» Мухину, но так этого и не сделал.

А когда началась война, Анна вместе с другими журналистами «Свободных» пыталась помочь матерям срочников вытащить сыновей из зоны боевых действий. Благодаря огласке парней вернули.

Спустя несколько дней после 24 февраля Мухина написала текст про саратовца, погибшего в начале войны, и его мать, которая не могла добиться возвращения тела сына на родину. Аню поразило, насколько горе потери прибило мать.

«Женщину как будто ластиком стерли из реальности, — задумчиво говорит она. — Всех — и бабушку, и братьев — было видно четко, а она как будто размытая фигура».

Через час после публикации «Свободных» смерть саратовца официально признал губернатор. Тело погибшего привезли и похоронили с почестями.

Психиатр рекомендовала накрасить глазки

Несмотря на трудности последних двух лет, самым тяжелым периодом для Мухиной стала середина 2010-х — когда она сломалась. Послеродовая депрессия, море работы и две дочери на руках. Помощи от мужа почти не было. Аня же стремилась не просто справляться сама, но и быть удобной: «Думала, надо как-то нравиться [мужу]. Я всегда была такая пышечка, а он любит худеньких. И я похудела: в 32 года во мне было 60 килограммов. Старалась много зарабатывать».

С подачи мужа Аня взяла очередную ненавистную подработку: за 10 тысяч рублей в месяц собирала для местного депутата новости. Для нее это было «как есть тарелку с червями» каждый вечер. Муж работал тогда в типографии при минпечати Саратовской области, верстал газеты из дома.

«Чесслово, была “вешалка”: младенец на руках, третьеклассница и мужик, который даже со стола за собой убрать не мог. И все время с “куриной жопкой на лице”, — Аня морщится от воспоминаний. — Он шутил: “За что ты меня, ярко выраженного дебила, полюбила?”»

Когда Аня устала «держать лицо» и в первый раз пошла к психиатру, та вместо поддержки раскритиковала Мухину за внешность: сказала, что у нее типичное лицо человека с депрессией.

«Что же вы, русские девочки? Вот мы, татарки, — глазки подвели, реснички накрасили!» — говорила психиатр, а заодно советовала «подлаживаться под мужа». Из ее кабинета Аня вышла в еще большей депрессии.

Спустя два года — когда нашла хорошего психиатра и тот подобрал антидепрессанты — Аня поняла, что впервые не хочет выброситься из окна. До этого она регулярно себе это представляла: семья жила на девятом этаже.

«Я была вся словно обвешана прищепками, а вышла от психолога — на мне осталось две с половиной» — таким сильным было облегчение после первого визита к специалисту. Из-за антидепрессантов в последние четыре года Аня набрала 25 килограммов. Но маниакально худеть для мужа не стала и ходит в зал на занятия с тренером для себя. Впрочем, примерно в это время в жизни Ани обнаружилась новая проблема, рядом с которой померкли прежние.

Жизнь вокруг сахара

Первое, о чем Аня спрашивает меня при встрече, — выспалась ли я. В 2017-м ее младшей дочери в четыре года поставили диабет. С тех пор Аня толком не спит: ее жизнь крутится вокруг Наташиной болезни: «чекать сахар» надо круглые сутки.

Наташа — «первотипница», у нее первый тип диабета: это значит, что своего инсулина нет совсем и без своевременной дозы препарата она может умереть. Факторов, влияющих на глюкозу в крови, по словам Ани, «до черта»: гормоны роста, физнагрузка, прием белковой пищи перед сном, изменения погоды.

Новость о диагнозе в семье переживали болезненно. «Ощущение, что тебя трахнули тяжеленным пыльным мешком по голове, не знаешь, как жить дальше», — вспоминает Аня. Еще и муж с его обвинениями в том, что она «рожает ему бракованных детей».

В год, когда Аниной дочери диагностировали диабет, на местную организацию помощи людям с инсулинозависимостью прилетел донос.

Его автором был студент второго курса Саратовского государственного медицинского университета Никита Смирнов. Он «прочитал в интернете», что организация существует на средства иностранных компаний, и поделился этим открытием с правоохранителями. Началась проверка. Вдобавок местный профессор написал в экспертном заключении, что пациентское сообщество «формирует предпосылки к дискредитации органов власти» и «передает зарубежным партнерам информацию о так называемых болевых точках региона».

Никита Смирнов пытался отозвать свою жалобу, но проверка уже шла полным ходом. Позже он возглавил молодежный парламент Саратовской области, а в среде общественников и журналистов получил прозвище Никитосик-доносик.

В мае 2018-го организацию признали иноагентом, через полгода она закрылась.
«От них многие тогда отвернулись. Это была прямо боль-боль», — вспоминает Аня. Обратиться людям с диабетом в Саратове больше было не к кому.

Через несколько месяцев после того, как организацию помощи больным диабетом объявили иноагентом, умерла одна из ее подопечных. Ей было 28, льготных лекарств для нее не было, обратиться тоже было не к кому. Аня узнала об этой истории из релиза Следственного комитета — спустя полтора месяца — и выпустила текст «Инсулина нет! Есть “иноагенты”».

Когда в Саратове стало известно о закрытии организации, появился чат поддержки. Его завели родители «сладких деток» — тех, которым диагностировали диабет. Аня сразу же в него вступила.

Поначалу в группе было 15–20 человек, сейчас — больше 700, примерно столько в регионе детей-«первотипников». «Чат был способом не сойти с ума» — чужие люди тогда поддержали Мухину больше, чем родные.

В сообществе Аня не только получала поддержку сама, но и «вписывалась» за других: одним отказали в помощи, другим выдали не тот препарат или пытались «втюхать» «аналог». Мухина обрывала провода в минздраве, добиваясь решения вопроса.

«Наверное, там завели мою куклу вуду и сбрасывали ее с шестого этажа, потому что у меня тогда часто были головные боли, — смеется она. — Вообще-то, я не очень боевая, но иногда могу взорваться как водородная бомба».

С этого лета сообщество родителей детей с диабетом в Саратове примкнуло к Всероссийской организации родителей детей-инвалидов — у объединения есть отдельное диабетическое направление.

Рентабельность против жизни

После того как Наташе поставили диагноз, родителям пришлось закупать специальные сенсоры из Германии за свои деньги. Прибор позволяет отслеживать уровень глюкозы без забора крови: глюкометр непрерывного действия фоново мониторит показатель и при резком повышении или снижении подает сигнал тревоги. Это сильно упрощает контроль за болезнью. Два сенсора в месяц обходились семье в 10 тысяч рублей, еще 8,5 тысячи уходило на расходники для инсулиновой помпы.

Хотя Аня регулярно выпускает пар на мужа в фейсбуке*, она хвалит его за «помощь с сахаром». Всеми закупками и настройкой программ для дочери занимается он («Тут он молодец — это не моя головная боль»).

В феврале 2021 года сенсоры непрерывного мониторинга глюкозы крови включили в стандарт оказания медицинской помощи. Первые семь регионов закупили приборы, но Саратовской области среди них не оказалось. Однако и обязанности такой у областных чиновников не было: сенсоры не стали включать в федеральный список жизненно необходимых препаратов и медицинских изделий, а исполнять «стандарты» регион может на свое усмотрение.

В экспертизе минздрава одного из регионов Аня как-то встретила заключение, согласно которому такие сенсоры вовсе не обязательны — и пациент с диабетом в теории может без них обойтись. «Сослались на рентабельность — и это в государстве, которое позиционирует себя как социальное! — возмущается она. — Но рентабельность рентабельности рознь. Скорее всего, у диабетика, непрерывно отслеживающего уровень сахара в крови, будет меньше осложнений. Значит, в будущем — если мыслить в категориях рентабельности — не придется строить диализный центр».

«Но в России все так не работает, потому что у нас вчера Пригожин вышел, завтра развернулся и пошел обратно. Не до помощи людям, когда страну трясет», — замечает Мухина.

Вместе с другими родителями Аня добилась выдачи бесплатных сенсоров в своем регионе — через уполномоченную по правам ребенка и областных депутатов. В конце января 2022 года из регионального бюджета выделили первые 30 миллионов рублей, необходимые на закупку сенсоров до конца года. «Но это — на детей. Взрослые, к сожалению, у нас не считаются», — объясняет Мухина.

Первая фура с сенсорами из Ирландии застряла на границе: к тому моменту уже начались военные действия в Украине. На решение вопроса ушло еще полгода. Новый аукцион, новый поставщик, параллельный импорт — уже почти год сенсоры в Саратове выдают бесплатно. В конце 2019-го в перечень жизненно необходимых препаратов включили и расходники для инсулиновой помпы, с 2020-го Аня получает их для дочери бесплатно. Все это ощутимо влияет на семейный бюджет.

Контроль за глюкозой у сенсоров непрерывного мониторинга не срабатывает полностью автоматически — например, чтобы рассчитать количество сахара в еде, данные нужно вводить в помпу вручную. Но прибор все равно облегчает жизнь: пока мы разговариваем, Аня несколько раз поглядывает на смартфон и знает, что сахар у дочери в норме. Трансмиттер, присоединенный к Наташиному сенсору, считывает показания и передает их по bluetooth в приложение на смартфон матери.

Последние полторы недели перед нашей встречей Аня наконец спала, не просыпаясь по тревоге сенсора. Медики помогли отрегулировать питание дочери, и на какое-то время удалось избежать резких перепадов уровня глюкозы. Но недавно у Наташи начался пубертатный период. Показатель снова скачет, мама снова не спит.

«Чисто прилетело»

Вечером 26 мая, в пятницу, Аня уложила Наташу спать — их только выписали из больницы, где они проходили годовой чекап по диабету. Муж ушел гулять с друзьями, старшая дочь — на вечернюю смену в пиццерию, где на тот момент подрабатывала до поступления в вуз. Аня налила себе бокал вина и на несколько секунд прикрыла глаза.

О том, что Минюст признал ее иноагентом, узнала от коллег: первым написал журналист Антон Наумлюк. Потом посыпались сообщения в редакционном чате и от друзей. Муж «поздравил» в три ночи пересылкой новости об Анином статусе из телеграм-канала. «Но сочувствия все-таки было больше, чем поздравлений», — горько улыбается Аня.

В реестре на сайте Минюста сказано, что Анна Пшеничная (фамилия Мухиной по мужу) «распространяла недостоверную информацию о деятельности органов государственной власти Российской Федерации и действиях Вооруженных Сил Российской Федерации». Также чиновники утверждают, что она выступала в поддержку властей Украины, участвовала в создании материалов иностранных агентов и получала поддержку от иностранных источников.

Статус не стал для Ани большой неожиданностью: чего-то подобного она ждала с момента принятия закона об иноагентах. А за год до этого депутат Саратовской областной думы Юлия Литневская написала на нее донос в прокуратуру региона. Она просила проверить информацию, опубликованную в телеграм-каналах, — в частности, что в саратовской медиасфере есть «завербованные агенты», проходившие обучение в Оксфордском университете. Литневскую Аня знает давно: бывшая журналистка государственных телеканалов, работала в пресс-службе администрации Саратова и в разных структурах «Единой России».

Мухина, впрочем, никогда не скрывала, что была за границей на семинарах Школы гражданского просвещения. У нее до сих пор открытый фейсбук* — говорит, это ее принципиальная позиция.

«Я человек маленький, на меня никто особо внимания не обращает, всю жизнь занимаюсь социалкой. Чисто прилетело», — рассуждает она.

Мухина подала иск об оспаривании своего статуса, но проиграла и обратилась в апелляционную инстанцию. Из материалов дела Аня узнала, что, кроме прочего, ей вменяют поддержку псковской журналистки Светланы Прокопьевой**, с которой они вместе работали для редакции «Радио Свобода»** и дружили.

Первые пару недель июня, вспоминает Аня, было тревожно. Волокиты из-за решения Минюста прибавилось: отчеты на 80 страниц, проблемы с денежными переводами дочери-студентке в Казань и даже собственному психотерапевту. Работать с героями текстов тоже стало тяжелее.

«А что это за иноагент “Пшеничная Анна Эдуардовна”? Не будет ли у нас проблем с законом?» — поинтересовались жители Саратова, упомянутые в публикации журналистки. «Не будет. Это я», — отрезала в переписке Мухина.

Об отъезде Аня думает давно. Но не хочет и не может из-за семьи и работы. Мы говорим об этом, пока уличные музыканты играют саундтрек из сериала «Бандитский Петербург» на проспекте Столыпина (до недавнего времени — проспект Кирова) в центре Саратова.

«Через два дня после [получения] иноагентства я ехала по работе в Балаково и думала, что я на хер не хочу уезжать. Мне нравятся другие страны: учиться, ездить туристом — с удовольствием, но не жить. Ни в какой другой профессии я работать не умею, языка нет. Есть проблемы со здоровьем, из-за которых за два месяца я не сдала ни одного текста. Хорошо, что редакция относится с пониманием», — говорит Аня.

После того как Минюст признал Мухину иноагентом, она написала главреду «Свободных» Лене Ивановой: «Может, мне не стоит больше у вас работать?» Ответом было: «Не говори глупостей».

Но один из коллег Ани все-таки ушел из редакции после того, как ее объявили иноагентом. Бывший сотрудник «Свободных» периодически пишет руководству: «Мухина у вас больше не работает? Не станете же вы держать у себя иностранного агента?»

Анины дочери не хотят быть журналистками и не любят разговоры о войне. С мужем у Ани разные позиции. Он работает в местном Роскомнадзоре сисадмином и сначала переживал события после 24 февраля 2022 года вместе с ней. Но потом победил телевизор.

Несмотря на разные взгляды на жизнь, уходить Аня не решается. «Куда я пойду?» — рассуждает она и напоминает себе, что никогда не жила одна.

Родственники мужа, после того как Мухину признали иноагентом, заявили, что в случае чего «не впрягутся» за нее.

«Вот в этом между нами разница. У нас с вами разные точки зрения на происходящее, и я тоже не поддерживаю вашу [позицию]. Но если у вас будут проблемы, то я за вас впрягусь не раздумывая», — ответила она.

С каждым днем Мухиной все труднее переживать то, что происходит в стране. Но сдаваться она, кажется, не собирается. «Мне, конечно, очень обидно, когда близкие люди готовы принести меня в жертву оркам только потому, что у нас не сходятся позиции. Но чем глубже мы запихиваем язык в задницу, тем дольше все именно так и будет происходить».

* Принадлежит Meta, запрещенной в России.** Признаны Минюстом иноагентами.