Даша и ее дискриминационное бинго Как жить в России, когда у тебя аж три повода для дискриминации

Даша (имена всех героев изменены из соображений безопасности, — прим. «Гласной») еще в юности поняла, что с ней «все не так». «Не те» внешность и национальность — на встрече после знакомства на дейтинговых сервисах ее могли спросить: «Почему ты не сказала, что не русская?» Эти встречи происходили в Абакане, столице Хакасии, а Даша — хакаска. Сексуальная идентичность тоже «не та»: девушка несколько лет не могла назвать себя лесбиянкой, потому что «это что-то ужасное, а я не такая, мне просто девочки нравятся». Восприятие себя и мира у Даши тоже «неправильное»: в детстве она не видела смысла в разговорах со сверстниками, но позже стала механически имитировать общение, часто — неуклюже, отчего нередко становилась предметом насмешек. Сейчас Даша понимает, что у нее много черт, свойственных людям с расстройством аутического спектра (РАС).

Рассказываем ее историю.

«Книжка выбивалась из рук пинком»

«Даша! — кричит мужчина невысокой хрупкой девочке, замершей в кресле с книгой. — Даша, иди сюда! Даша!»

Девочка переворачивает страницу, не реагируя на крик. Она не слышит. Мужчина злится, зовет еще раз — Даша продолжает читать. Тогда он подлетает и пинком выбивает книгу у нее из рук.

Это одна из тех сцен, что повторялись из раза в раз в детстве и юности Даши. Ей свойственно состояние, которое она называет «гиперфокус» (обычно оно бывает у людей с СДВГ), — девушка настолько погружается в свое занятие, что буквально не замечает внешних раздражителей. Из-за этого у нее постоянно случались проблемы с отцом.

«Я при всем желании не смогла бы услышать, когда ко мне обращаются, потому что мой мозг был занят чтением. В итоге отец меня раз позвал, два, три — а на четвертый книжка выбивалась из рук пинком. Или вся посуда летела со стола, потому что я сижу и читаю, вместо того чтобы ее помыть», — вспоминает Даша.

Не сказать чтобы семья Даши была благополучной. С одной стороны, родители не были маргинальными людьми. Девочка в четыре года стала брать в руки книги и — поначалу — изображать, что читает, потому что так делали все вокруг. Уже в детском саду Даша с бабушкиной помощью научилась читать. С другой — отец пил и в этом состоянии полностью терял над собой контроль.

«Мы с сестрой жили в нездоровой обстановке, когда в тебя в любой момент может прилететь что-то тяжелое, — рассказывает Даша. — Мы боялись слово бате сказать. Он не то что абьюзер или тиран, просто у него были совершенно нелогичные, внезапные вспышки гнева. Он мог что-то сделать просто по велению левой пятки. Мама пыталась вступаться за нас: “Ты что, совсем, что ли?” — но разницы не было, говорила она ему что-то или нет».

Однажды, когда Даше было 10 лет, она вместе с младшей сестрой зимой осталась на несколько дней в нетопленом деревенском доме. Родители отвезли девочек на новогодние каникулы к тете и дяде, а те оставили детей одних, ушли в гости и «забухали в соседнем селе».

«Мы ебашили бревна двуручной пилой, и я колола поленья топором. К слову, было минус 35, еды в доме не было, и всё это мы делали, обессиленные от голода. Иногда приходил двоюродный брат, ему было лет двенадцать, помогал напилить дров, один раз принес кусочек мяса, который мы разделили», — вспоминает она. Даша толком не помнит, где был двоюродный брат в остальное время — то ли в соседнем селе со своими родителями, тетей и дядей Даши, то ли еще у каких-то родственников. Тот опыт она запомнила хорошо.

За несколько недель до Дашиного 14-летия отец умер: уехал на заработки в другой город, подхватил там воспаление легких, не стал обращаться за медицинской помощью, вернулся домой самолетом в цинковом гробу. «Мы его ждали неделю. Вот он прилетел, открыли гроб, все смотрят и плачут. А я думаю: “Ну и че?” Я тогда еще не осознавала, что его поведение было ненормальным, но успела отдалиться от него», — рассказывает Даша.

Прошло меньше года — и мама вышла замуж второй раз, но «отчим оказался еще большим мудаком, чем батя». Мужчина прежде был женат на Дашиной тете, сестре отца. Но после скоропалительного и поначалу тайного романа ушел от нее к маме Даши. Покинутая жена узнала об этом одновременно с Дашей и ее сестрой.

«Я знаю, как сильно отчим бил свою бывшую жену, мою тетю. Я помню эту картину: огромный мужик пинает ногами женщину, которая от него по всему полу пытается укатиться.

Я отчаялась понять, почему мама вышла за него. Настолько сильно хотелось штаны дома иметь?» — недоумевает Даша.

«Говорила рандомные факты о животных»

В детском саду и начальной школе Даша практически ни с кем не общалась — видела, как другие дети играют и разговаривают, но сама не чувствовала такой потребности. У нее была одна подружка, общение с которой сводилось к тому, что девочки рассказывали друг другу, что сегодня у них дома натворили телепузики. Соревновались, кто кого переплюнет в изобретательности: «У меня телепузики своровали еду». — «А у меня пылесосили стол».

Больше они ни о чем не говорили.

И хотя Даша мало интересовалась людьми в целом, с детского сада она обращала на девочек больше внимания, чем на мальчиков. Тогда это, конечно, не было романтическим влечением. Просто когда Дашу поставили танцевать в пару с самым популярным мальчиком в группе, она не могла понять, почему все девочки ей завидуют, у него ведь такие противные потные ладошки.

«Проблема в том, что в слове “гомосексуальность” многие люди слышат только “сексуальность” — для них это исключительно про половые отношения. Когда я рассказываю, что мне уже в детстве нравились девочки, они отвечают: “Ты что, уже ребенком хотела секса? Нет? А как же тогда ты поняла?” Это нелогично и несправедливо», — говорит Даша.

Потом, в школе, были какие-то смутные безотчетные симпатии к одноклассницам, но Даша себе это объясняла так: «Она хорошо учится, поэтому мне интересно бы с ней пообщаться».

— В начальной школе была девочка, которая мне нравилась, я пыталась с ней говорить, но она каждый раз смотрела на меня как на дурочку, потому что я просто называла рандомные факты о животных, — вспоминает Даша.

— Как это выглядело? — пытаюсь восстановить картину. — Ты подходишь на переменке и говоришь: «А ты знаешь, что у змей два пениса?»

— А у них правда два? — Даша с любопытством вскидывает глаза.

— Ага.

— Ладно, я тогда возьму этот факт себе в копилку. Да, это было примерно так.

В средней школе у Даши появилась потребность в друзьях, точнее — потребность «быть нормальной». Она стала общаться с одноклассницами, с которыми жила в одной стороне от школы: удобно было возвращаться домой вместе.

«Мы могли договориться после школы сходить в пиццерию, и мама говорила: “С подружками пошла гулять?” Мне очень нравилось, что я со стороны выгляжу обычной девочкой с подружками. Хотя я довольно спокойно относилась к самому общению, эмоционально эти девочки значили для меня не больше, чем другие одноклассники, я не чувствовала к ним привязанности. Сейчас, во взрослом возрасте, я понимаю, что это была совершенно нездоровая дружба. Например, одна из моих подружек, когда я уронила на пол листочек с ее пятеркой за контрольную, так разозлилась, что вытерла его об мою голову. Но мне казалось, что это нормально».

Когда Даше было 13 лет, мама перестала делать с ней уроки — и девочка поняла, что совершенно не может самостоятельно управлять своим вниманием.

«Я не могла сесть и начать читать заданный параграф. Я помню, что читаю предложение и не могу в него вникнуть, потому что меня больше волнует, какой у нас красивый яркий плед на кровати или что-то где-то шумит. Это все казалось намного важнее, чем предложение в учебнике. Я помню, что в тот день сделала очень много усилий, чтобы прочитать этот параграф, но так и не смогла. Когда мама со мной занималась, она направляла мое внимание, мне было проще. Вот так с седьмого класса я перестала делать уроки. Максимум, что делала, чтобы совсем не скатиться по учебе, — списывала на перемене у кого-нибудь», — вспоминает Даша.

«Ладно, давай, пока»

В восьмом классе Даша поменяла школу, стала много общаться с новыми одноклассниками и в целом радикально изменила имидж.

«В 9–11-х классах я вела себя так, как мне вообще никогда не было свойственно: хулиганила, общалась с кучей людей. Просто старалась вообще не проводить время дома — это было опасное, неспокойное место. Домом для меня стала гимназия. Мы приходили туда в 8:20, уходили в шесть вечера. В школе я могла спокойно общаться с миллионом людей. Да, многие думали, что я странная, но их это не отталкивало», — вспоминает Даша.

Девушка рассказывает, что для того, чтобы нравиться одноклассникам, отыгрывала роль клоуна: «Я поняла, что людям нравится, когда им смешно, и подумала, что, если их все время смешить, они будут лучше ко мне относиться». Так что Даша говорила глупости на уроках, комментируя слова учителей, а еще постоянно падала.

«Как минимум раз в неделю был спектакль с падением. Это всегда была импровизация. Когда я шла по мокрому полу, понимала, что скользко и можно поскользнуться, специально начинала идти неаккуратно и правда падала. Или я раскачивалась на стуле и понимала, что если задержусь в верхней точке, то могу свалиться. После этого кто-то бросался меня поднимать, а кто-то смеялся — именно этого я и добивалась. Другого адекватного способа социализации я не нашла», — рассказывает Даша.

Еще она пыталась имитировать ритуалы общения.

«Когда девочки здороваются, они то кладут друг на друга руки, то обнимаются, я как-то механически старалась повторять, только это все равно выглядело нелепо. Но так как мои одноклассницы были довольно мягкими, понимающими людьми, никого это не смущало».

Когда в подростковом возрасте Даша начала подозревать что-то о своей сексуальной идентичности, она попыталась познакомиться с парнем: «Надо себе доказать, что я нормальная». Тогда были популярны SMS-знакомства — отправляешь на короткий номер сообщение с маленьким рассказом о себе и ждешь отклика. «Как-то я пришла на встречу, человек на меня так странно посмотрел и говорит: “А ты чего не сказала, что ты хакаска? Ладно, давай, пока”», — вспоминает Даша.

Она родилась и выросла в Абакане — это столица Хакасии, но хакасов там всего 10 процентов, большинство населения — русские. Даша, представительница коренного народа, смотрелась белой вороной.

«Я писала эти маленькие объявления о знакомствах, и, если не указывала, что хакаска, у меня разрывался телефон. А когда писала —

мной интересовались только извращенцы, которые искали маленьких девочек: “Мне 40 лет, я хотел бы с тобой пообщаться”. На самом деле я считаю, мне повезло, что я не втянулась в отношения, которые мне были не нужны,

— Даша пытается смотреть на этот опыт философски. — Не сказать что это все сильно ударило по моей самооценке, потому что я все-таки никогда не была зависима от мужского внимания. Когда с тобой не хотят иметь дело как с девушкой, потому что ты другой национальности, я не ощущаю это как что-то травматичное. Но если с тобой даже просто общаться не хотят — вот это да, неприятно».

Однажды Дашины попытки «быть нормальной» почти увенчались успехом — у нее едва не случился роман с парнем. Даша тогда записалась на айкидо, и неожиданно оказалось, что в то же время в том же зале парень из параллельного класса занимается хапкидо (корейское боевое искусство, — прим. «Гласной»).

«В его группе была еще обалденно крутая рыжая девушка в черном кимоно. В бою она выглядела максимально круто. Вот пару раз я на нее залипла, а тот парень с параллели подумал, что это я на него так восхищенно смотрела. Он был ничего, предложил мне встречаться, я согласилась, мы отметили “семейное положение” во “ВКонтакте”. Три дня он пытался позвать меня на прогулку, у меня находились дела, а на четвертый день я написала ему: “Я творческая личность, я должна страдать и не могу быть счастливой в отношениях”. И что-то еще вроде “Проблема не в тебе, проблема во мне”. Собственно, так оно и было. Это были единственные мои “отношения” с парнями», — рассказывает Даша.

Даша говорит, что до подросткового возраста ее в принципе не заботила собственная внешность, а в 15-16 лет она поняла, что считает себя уродиной. Если кто-то говорил Даше, что она симпатичная, — очень удивлялась.

Даша не помнит, чтобы ее обижали в школе. Ей запомнился только один случай — но не из-за слов обидчика (их Даша даже не может толком воспроизвести), а из-за того, что в тот раз кто-то за нее вступился.

«Один раз парень из параллельного класса что-то сказал о моей внешности — то ли “страшилище”, то ли, наоборот, с сарказмом: “красотка”. Но друг этого мальчика его же и осадил. Мы с ним ходили в одну секцию карате, и он сказал: “Вообще-то, она умнее тебя в 10 раз”. Я так сильно этому удивилась».

«Я не такая»

«Мне было стыдно за влечение к девушкам. В 15 лет, преодолевая отвращение к себе, я начала гуглить эту тему. Однажды наткнулась на аниме “Клубничная тревога!”, там невинно на протяжении 26 серий девочки пытались поцеловаться в закрытой частной школе. Я смотрела это в интернет-кафе, разворачивая монитор, чтобы никто не видел. Серия заканчивалась, я выходила на улицу и думала: “Я никогда больше сюда не вернусь, я не буду смотреть это аниме, оно взращивает во мне что-то неправильное”. В итоге я досмотрела его за летние каникулы. Я думала: “Пойду в интернет-кафе, просто проверю “Мой мир”, скачаю себе что-то для учебы” — и все равно заканчивалось тем, что я включала серию».

В старших классах у Даши появился друг, который был ярым гомофобом. О своей ориентации Даша ему, конечно, не рассказывала. Однажды он прислал ей во «ВКонтакте» приглашение в группу против однополых отношений: «И я такая: “Если откажусь, все же подумают…” И приняла заявку. Зашла, а там на стене — “Фу, педики гнойные, ненавижу”. Я думала, придется написать в комментариях что-то одобрительное, но все же не стала. В то время во “ВКонтакте” было видно, кому еще отправили приглашения, и я поняла, что девочки, которые мне казались адекватными и вменяемыми, не вступили в группу. Значит, и я могла этого не делать? Ну ладно, вышла оттуда и забыла. Кстати, этот человек сейчас с парнем живет. Так что если кто-то спать-есть не может оттого, что существуют геи и лесбиянки, для меня это признак того, что он что-то не может в себе принять».

Очень долго Даша не могла назвать себя лесбиянкой, потому что это слово в ее окружении никогда не употреблялось. «Помню, две девочки обнялись в классе — и кто-то сказал: “Ха-ха, лесбиянки”. Они так оскорбились и испугались! У моей мамы была знакомая на работе — с прокуренным голосом, похожая на мужчину, очень плохо выглядела. Она была лесбиянкой, и о ней всегда отзывались в уничижительном ключе. Понятно, что окружающие просто как к человеку к ней плохо относились. Но все равно у меня началась аллергия на это слово, мне было тяжело примерить его к себе: “Нет, я не лесбиянка, мне просто девочки нравятся”. Я знаю взрослых людей, которые до сих пор либо очень стыдливо говорят это слово, либо подбирают какие-то эвфемизмы», — рассказывает Даша.

В 11-м классе она смогла рассказать о своей идентичности близкой подруге, та отреагировала абсолютно нормально — и Дашу это ошеломило: «Может, все не так страшно?»

Когда Даша рассказывает о школьных друзьях и о том, как они появились в ее жизни, то обычно уточняет: «Мы вместе готовились к олимпиаде» или «Мы ходили вместе на айкидо, и нужно было о чем-то говорить по дороге». Другой человек, наверное, назвал бы этих людей просто знакомыми. Но в Дашином мире они — друзья.

«Я не понимала, что ненормально, когда о тебя тушат сигареты»

В конце 11-го класса у Даши завязались первые отношения с девушкой. Юля была на три года младше, жила с дедушкой при живых родителях и была, как она сама говорит, трудным подростком со вспышками агрессии. Сначала девушки общались как друзья, потом Даша просто написала: «Мне кажется, ты мне нравишься». После этого Юля на какое-то время исчезла, а потом вернулась со словами «Ну что, давай тогда попробуем повстречаться».

«Это были совершенно нездоровые отношения. Но я не понимала, что ненормально, когда о тебя тушат сигареты. Я могла неудачно пошутить, она в ответ била меня кулаком в живот или царапала. Юля ревновала, требовала, чтобы у нее был пароль от моего VK. Я считала все это нормальным: она же беспокоится.

Я могла уснуть раньше, чем обычно, не написав, что пошла спать. Когда я просыпалась, у меня было 50 непрочитанных сообщений, в конце которых меня устали ждать и бросили. Эта нервотрепка быстро убила чувства.

Потом я терпела, потому что думала, что больше никому не нужна. У меня не было перед глазами никаких примеров отношений, я не могла посоветоваться с мамой. Я рассказала все подруге, и она ответила: “Ты ее исправишь, она просто одичала в своем одиночестве”. То есть подруга применила патриархальный шаблон к нашим совсем не патриархальным отношениям», — рассуждает Даша.

Их отношения с Юлей проходили по большей части на расстоянии: после школы Даша поступила в Бурятский государственный университет на востоковедение, учила китайский и японский. Девушки виделись только на каникулах между семестрами. На втором курсе, как говорит Даша, до нее «дошло, какая это дикость» — и она рассталась с Юлей, а через некоторое время начала встречаться со своей однокурсницей, которая, как оказалось, давно была к ней неравнодушна.

Эти отношения на фоне предыдущих показались Даше идеальными.

«Теперь я понимаю, что в них были свои минусы (на самом деле ерундовые) — например, гиперопека. Был дурацкий совершенно случай: я заболела, у меня была температура 39, и моя девушка говорит: “Приезжай ко мне, будешь лечиться”. И я ездила к ней из общежития на другой конец города в холодной маршрутке, чтобы часов шесть-семь отлежаться, попить чаи, таблетки и уехать обратно. Разумеется, мне лучше не становилось. В итоге пришлось вызвать скорую, когда температура поднялась до 40», — вспоминает Даша.

«Ну ладно. Передай горчицу»

На протяжении нескольких лет Даша хотела, но не решалась рассказать маме о своей ориентации. Это было тяжело: «У меня проходят тектонические подвижки в жизни, а я ничего не могу рассказать об этом маме».

Сейчас, оглядываясь назад, Даша думает, что мама догадалась обо всем раньше, чем она ей рассказала, и в одиночку прошла все стадии, от отрицания до принятия.

«Дома у меня везде были раскиданы личные дневники. Не специально, я просто рассеянная и невнимательная, мама могла заглянуть. В какой-то момент она стала вести себя по-другому, сейчас мне кажется, она тогда переживала стадию отрицания. Один раз я купила мужскую куртку. Я уже носила до этого мужскую одежду: могла взять отцовский свитер, дедушкиных вещей сколько перетаскала… Мама раньше никогда не контролировала это: что нравится, то и носи. А тут она мне позвонила и начала орать: “Чтобы купила себе женскую куртку!” В тот же период она пыталась выспросить, с кем я общаюсь, особенно настораживалась, когда слышала женские имена», — вспоминает Даша.

В итоге, когда Даша созрела, чтобы рассказать маме о своей идентичности, разговор вышел такой:

— От одной моей знакомой отказалась мать, когда она призналась, что лесбиянка. А ты бы так сделала? — начала Даша.

— Нет. Как можно от своего ребенка отказаться? — пожала плечами ее мама. — Это дело каждого, кто с кем. Ты мне что-то хочешь рассказать?

— Да. Ну вот.

— Ну ладно. Передай горчицу.

После окончания университета Даша не сразу смогла найти работу: со своим знанием трех языков (японский, китайский и английский) она не видела вакансий по специальности, поэтому оказалась сначала в обувном магазине, потом на автомойке. Потом увидела, что в языковую школу нужен администратор. На месте выяснилось, что в штате не хватает преподавателя китайского, потом потребовалось вести еще и японский. В общем, Даша была востребована, пока не решила со своей новой девушкой Жанной переехать из Улан-Удэ. Выбрали Новосибирск, чтобы быть не очень далеко от родни.

Даша, хоть и не жалеет об этом решении, но время в Бурятии вспоминает как самое комфортное в жизни: «Ко мне относились так же, как и ко всем вокруг. Там была где-то половина русских, половина бурят (Даша говорит о своем окружении, статистически в республике около 30 процентов бурят, — прим. “Гласной”). Я, видимо, тоже сходила за бурятку».

Переезд был во многом связан с их отношениями — и чужим отношением к ним. Жанна жила с родителями, которые старались максимально контролировать ее жизнь.

«Жаннины родители — хорошие люди, но такой дичайшей опеки и контроля я никогда в жизни не видела. Она на год старше меня, но, пока мы жили в Улан-Удэ, было ощущение, что я встречаюсь с семиклассницей. Виделись мы чаще всего по будням, утром, она забегала ко мне, и мы вместе ехали по своим работам. Вечером и на выходных ее выпускали из дома со скандалами. Хотя родителей Жанны тоже можно понять: долгожданный поздний ребенок, вот это вот все. Мама Жанны работала в ЖЭУ, и однажды одна из жилиц ей сказала: “А вот ваша дочка обнималась с девочкой в таком-то дворе”. Жанне потом скандал устроили, она как-то отмазалась, мол, Даша замерзла, и она по-дружески решила согреть, подруги так делают. Но постоянно где-то что-то кто-то видел», — описывает Даша.

В итоге на каминг-аут Жанна решилась только через несколько лет после переезда из родного города — да и то не рискнула рассказать родителям лично, а отправила сообщение. Все прошло не так гладко, как у Даши.

«После этого сообщения мама Жанны ей позвонила, и это был настоящий скандал — с оскорблениями, которые до сих пор стоят в ушах. Ее мама обычно вообще не матерится, но в том диалоге был сплошной мат, ей просто сорвало крышу», — вспоминает Даша, которая была свидетельницей того разговора.

Ситуация усугубилась тем, что обе девушки на тот момент жили в квартире, принадлежащей семье Жанны: сначала снимали жилье в Новосибирске, но потом Жаннина бабушка решила подарить внучке недвижимость. После каминг-аута мама Жанны сначала потребовала, чтобы Даша съехала. «Тогда мы обе съедем», — сказала Жанна, и больше тема переезда не поднималась.

«У нее сейчас такая странная позиция: вроде бы “Ну живите”, но при этом “Я это не приму”», — описывает Даша.

Раньше, когда мама Жанны думала, что девушки просто соседки, она могла подолгу болтать с Дашей. «А потом однажды

она мне так и сказала: “Неприятно представлять, чем вы занимаетесь”. Так зачем вы представляете? Я же не думаю, например, о том, как мой младший брат занимается сексом со своей девушкой».

Имея стабильные отношения, Даша регулярно заходит в паблики знакомств. Эта привычка осталась со студенческих времен, когда ей хотелось просто найти товарищей по интересам, а потом это вылилось в потребность читать анкеты и комментарии к ним.

«Когда девушки хотят познакомиться с девушками не в ЛГБТ-паблике, а в обычной группе, им сразу грозят заявой. Люди одичали совершенно. И раньше, и сейчас встречаются призывы к насилию в отношении ЛГБТ, но раньше я всегда нажимала кнопку “Пожаловаться” — и эти комментарии удаляли. А сейчас я уже даже этого не делаю. Могу ли я требовать, чтобы меня не призывали убить? Я не знаю. Получается, что грозить расправой ЛГБТ — это более законно, чем призывать модераторов обеспечивать нормальное отношение ко всем», — вздыхает Даша.

Даша с Жанной давно перестали держаться за руки в общественных местах. Последний раз это было еще в Улан-Удэ, в кафе за дальним угловым столиком. «Мы сидели спокойно, и тут с какого-то столика донесся голос: “Ишь, липнут друг к другу, бесстыдницы”. Какая-то пожилая женщина вглядывалась — видимо, контролировала, чтобы мы друг к другу не прикасались».

«Тяжело изображать человека, которого хотят видеть эйчары»

Даша подозревает у себя СДВГ и РАС, но не планирует подтверждать свою гипотезу официально: не видит смысла.

«Я знаю, что, скорее всего, услышу о РАС, если не попаду к советскому заскорузлому психиатру. Но даже если повезет попасть к понимающему врачу, который следит за современными тенденциями в науке, и мне официально поставят диагноз, толку от этого не будет никакого. От РАС нет лекарств, ты просто сам про себя это знаешь и пытаешься сделать свою жизнь более комфортной», — рассказывает она.

До сих пор Даша замечает каждое прикосновение шерстяной кофты к коже. Этикетки старается обрезать максимально коротко. В детстве девочка могла устроить истерику, потому что колготки казались колючими, хотя мама Даши, зная о ее особенностях, старалась покупать мягкую одежду.

Даша не сразу поняла, что может буквально взрываться из-за сенсорных раздражителей, которые другие люди и не замечают. Например, из-за громкой музыки, яркого света, из-за того, что вокруг слишком много людей. Сейчас она старается избегать таких перегрузок и большую часть времени проводит дома.

Даше тяжело даются поездки в метро — она чувствует, что внутри все натянуто. Если едет с кем-то, то может «капризничать, будто мне лет шесть», если одна — «появляется ощущение нереальности, будто я ощущаю все через какую-то пленку».

Даша часто ловит себя на повторяющихся движениях. «Я могу начать делать так, — девушка крутит большими пальцами. — А если хочу перестать, это вылезает в другом месте, — начинает пристукивать ногой. — Я этого не замечала, пока Жанна не начала обращать мое внимание. А когда стараешься совсем не шевелиться, бывает, что потом в кровь обкусаны щеки и губы».

Из-за этих особенностей Даше трудно найти свою нишу в обществе. Она признается, что ей «на собеседованиях тяжело изображать человека, которого эйчары хотели бы видеть в своей компании». «Собеседование — это всегда стресс, и очень тяжело себя контролировать, особенно когда хочется делать вот так, — Даша снова начинает раскачиваться. — Общая нервозность тоже портит дело. Иногда слышу вопрос — а у меня в голове пусто, я молчу или говорю ерунду, чтобы как-то разговориться. Это вроде разминки, чтобы потом уже что-то сказать по делу. Речь — вообще не моя сильная сторона. Если бы собеседования проходили в письменном виде, я была бы более успешной.

Мне трудно поддерживать зрительный контакт, и у многих это вызывает отторжение: если ты не смотришь в глаза — значит, ты какой-то скользкий тип. Но взгляд несет слишком много информации, сложно выдерживать этот напор, это сильная стимуляция».

Ну и конечно, национальность. Даше не хочется верить, что ее не берут на работу, потому что она хакаска, но ей часто кажется, что все так и есть. «В Новосибирске на присланное мной резюме реагируют, только если нужен неквалифицированный труд с тяжелыми условиями (ночные смены, ненормированный график). Такое чувство, будто я бьюсь в глухую стену. Мне ни разу не звонили из образовательных и культурных учреждений — ни разу. Хотя это были вакансии без требования к опыту и с крошечной зарплатой. И да, в Новосибирске ни в библиотеках, ни в театрах, ни еще где бы то ни было я не видела сотрудников неславянской внешности», — делится Даша.

Уже больше трех лет Даша не работает: «Когда мы переехали в Жаннину квартиру, она решила, что мы можем существовать на ее зарплату, а я могу позволить себе написать книгу. Первый год у меня ушел на то, чтобы разобраться с менталкой и вылечить длительную депрессию. Психолог помогла понять, что то, что со мной происходит, — это еще и комплексный ПТСР из-за всего пережитого в детстве. Сейчас я пишу — по утрам, а вечером готовлю ужин к приходу Жанны. Всех моих черновиков хватит на какую-нибудь пенталогию».