«Когда вода уйдет, в домах найдут сотни погибших» Волонтерки, помогающие жертвам прорыва дамбы Каховской ГЭС, рассказали, как одновременно борются со смертью и бюрократией
Прорыв дамбы Каховской гидроэлектростанции стал одним из наиболее разрушительных событий во время военных действий в Украине и крупнейшим потопом в Европе за десятки лет. В результате инцидента в зоне бедствия оказались тысячи людей, количество погибших и пропавших без вести только по официальным данным перевалило за сотню. На обоих берегах Днепра (правый находится под контролем Украины, левый — под контролем России) волонтеры день и ночь помогают жителям и передают им гуманитарную помощь.
«Гласная» поговорила с волонтерками, которые последние недели провели в зоне затопления или рядом с ней, и рассказывает, как они, под обстрелами и без помощи властей, спасают чужие жизни — и сами спасаются антидепрессантами.
Разрушение Каховской гидроэлектростанции на подконтрольной России территории произошло 6 июня около 3:00 по московскому времени. В результате оказались затоплены несколько десятков населенных пунктов на обоих берегах Днепра.
Причина инцидента на ГЭС не установлена, власти Украины и РФ обвиняют друг друга. Расследованием ЧП занимается Международный уголовный суд, ранее объявивший в розыск Владимира Путина. Журналисты The New York Times пришли к выводу, что причиной аварии, вероятно, стал взрыв в техническом тоннеле в бетонном основании плотины (попасть в него можно только со стороны, контролируемой армией РФ). Норвежская мониторинговая группа NORSAR сообщила о регистрации сейсмических событий и кратковременного выброса энергии, указывающего на взрыв. OSINT-аналитик, основатель Conflict Intelligence Team Руслан Левиев* допустил, что станция, возможно, была разрушена в результате повреждений, полученных ранее при обстрелах.
Из-за обмеления Каховского водохранилища без воды могут остаться более миллиона человек. В Днепре, по утверждению министра здравоохранения Украины Виктора Ляшко, в десятки тысяч раз превышены показатели загрязнения воды, там не разрешается купаться, этой водой запрещено поить скот. Попавшие в реку опасные вещества могут вызвать вспышки кишечных инфекций, гепатита, ботулизма, холеры и даже сибирской язвы.
В ООН сообщили, что последствия разрушения почти неизбежно приведут к сокращению экспорта зерна и повышению цен на продовольствие во всем мире.
«Я поняла, что должна быть здесь»
«Когда я узнала про прорыв Каховской ГЭС, сразу поняла, что все будет очень плохо. Села на автобус и поехала сюда», — рассказывает 21-летняя Лидия Шатохина из Москвы. Она работает на левобережной части затопленной территории.
Шатохина — режиссер по профессии. Сняла короткометражный фильм «Сахар» о задержанных во время зимних протестов 2021 года, работала в ряде российских кинопроектов, занималась волонтерством. После 24 февраля 2022 года помогала людям на прифронтовых и находящихся под контролем российских военных территориях, но несколько месяцев назад решила оставить эту деятельность. «Спустя год я поняла, что у меня тремор, я не сплю, [у меня] кредиты, штрафы и прочее. Все вокруг мне сказали, что нужно отходить от войны. Я устроилась на обычную работу, не в кино. Начала отдавать долги», — рассказывает она. А потом случился прорыв [дамбы] ГЭС — и, говорит Лидия, она поняла, что «должна быть здесь».
Уже на месте Шатохина отыскала знакомых, а благодаря помощи подписчиков своего телеграм-канала собрала деньги на лодку и нашла экипаж. Теперь каждое утро для нее и команды начинается с поездок по населенным пунктам левобережной части Херсонской области, подконтрольной России. Они разыскивают выживших и доставляют гуманитарную помощь. Уже знают, что чаще всего люди прячутся на чердаках и крышах. Счет спасенных группой Шатохиной идет на второй десяток, гуманитарную помощь получили сотни.
«Мы едем наугад, не зная, где будут жесткие обстрелы и что нас ждет. Конечно, это опасно, но, когда мы выполняем свою задачу, плывем к людям, у меня нет эмоций, я думаю только о том, как помочь им выжить, а остальное воспринимаю как сопутствующий фактор», — рассказывает Лидия.
«Да, идут “прилеты”, бывает громко, но к этому привыкаешь и не замечаешь. Недавно был “прилет” в огород дома, где мы живем», — буднично сообщает девушка. Она рассуждает: «По тебе же не открывают автоматную очередь».
Другая волонтерка, Елена (просила не называть фамилию, — прим. «Гласной»), работающая на контролируемой Украиной территории, подтверждает: обстрелы — привычный фон для эвакуации и вернуться живым после очередного заплыва — маленькое чудо. «Любой выезд может стать последним, все-таки это зона боевых действий. Но желание помочь оказывается сильнее, чем страх за собственную жизнь, — объясняет она. — Необязательно быть на лодке. Мне присылают видео, как волонтеры едут на машине — и рядом прилетает. Знаю про случай, когда снаряд попал в машину волонтера, она сгорела. Риски все понимают, но что поделаешь?»
То, что обе стороны продолжают обстрелы в прилегающих к зоне бедствия территориях, «Гласной» сообщают добровольцы с обоих берегов Днепра. Это уменьшает шансы спасти тех, кого еще можно спасти. «Нужна остановка боевых действий, хотя бы на время», — говорит волонтерка из России Анна Д. (имя изменено по просьбе героини, — прим. «Гласной»), координирующая работу одного из чатов помощи пострадавшим на левом берегу.
«Она утонула»: ремейк
К утру 22 июня официально известно о 67 погибших, 46 из них — на подконтрольной России территории, 21 человек — на украинской части. Десятки человек считаются пропавшими без вести.
Официальные данные обеих сторон не отражают реальной картины в зоне бедствия. Волонтерка Анна подчеркивает, что многие жители, в основном преклонного возраста, попросту не смогли выбраться из своих домов. По ее словам, вода пришла «резко, ночью»:
«Лежачие старики захлебнулись. Когда вода уйдет, в домах найдут сотни погибших. Не исключено, что власти попытаются это скрыть. Там творится треш и пиздец, просто треш и пиздец».
Ольга Н. (имя изменено по просьбе собеседницы, — прим. «Гласной») из Центральной России трудится на левом, «российском» берегу. Многие члены ее группы участвовали в спасении людей после потопа в Крымске в 2012 году, имеют опыт оказания гуманитарной помощи. Они покупают лодки для местных волонтеров и сами участвуют в спасательных операциях. Совместно с добровольцами из числа жителей смогли эвакуировать более двух тысяч человек.
По словам Ольги, в ряд затопленных территорий у независимых волонтеров, не связанных с госструктурами, до сих пор нет доступа из-за решения чиновников и военных. «Есть государственные фонды, близкие к властям и чиновникам. У них есть доступ, их пропускают, они сами об этом говорят. У нас ситуация сложнее, но мы все равно везде стараемся помогать. Где-то через местных жителей передавая [гуманитарную помощь], где-то как-то еще. Ищем возможности», — объясняет Ольга.
Лидия Шатохина говорит, что ждать поддержки от властей на месте смысла нет, волонтеры полагаются только на свои силы. «Сотрудники МЧС тоже работают наугад, нет выстроенной коммуникации. Но мы с ними, бывает, советуемся, потому что хотим спасти как можно больше людей. Особого сопротивления от них волонтерам нет», — рассказывает она.
Украинская волонтерка Татьяна (она просила не называть ее фамилию, — прим. «Гласной») уже две недели трудится в Херсоне. Она рассказала «Гласной», что схожие вопросы у них есть с Государственной службой Украины по чрезвычайным ситуациям (ГСЧС): «[В затопленных районах] остается много людей, им помогают спасатели и волонтеры, но туда пускают не всех. Нужно спецразрешение». В отдельных территориях ограничивают время пребывания — например, в микрорайоне Остров проходит разминирование, и военные не разрешают находиться там больше трех часов в день.
По мнению Анны, ситуацию на «российской» части зоны затопления значительно улучшил бы приезд гуманитарных организаций и международных спасателей. Но этого пока не произошло. «Нужны ООН и Красный Крест! — возмущается Анна. — В первые дни российских спасателей в зоне бедствия не было заметно, хотя их должны были быть тысячи! Местные власти непонятно из кого собраны и хрен пойми что делают, просто все проебали, никто не хочет брать на себя ответственность. История Путина про “она утонула” повторяется, только теперь затонули целые города и села».
«Когда вода сойдет, проехать на некоторые территории смогут только мощнейшие вездеходы. У нас таких машин нет, а ООН и Красный Крест не допущены», — комментирует другая волонтерка, Ольга.
Уже сейчас сложнее всего работать именно в тех населенных пунктах, где сходит вода, но дороги размыты и еще не проходимы для обычного транспорта. «Поэтому там, где пока есть проход для лодок, волонтеры стараются максимально закинуть оставшимся людям воду и еду и эвакуировать всех, кого могут», — говорит собеседница.
Это Путин». Дневник русской волонтерки на польско-украинской границе
«Без таблеток это все невозможно выдержать»
По словам собеседниц «Гласной», большая часть желающих эвакуироваться уже покинула свои дома. Остальные принимают гуманитарную помощь, но уезжать по разным причинам отказываются. «Многие переживают из-за возможного мародерства, потому что бывают случаи, когда взламывают и обворовывают квартиры», — объясняет Татьяна из Херсона.
Лидия Шатохина рассказала об эвакуации 70-летней жительницы села Коханы, которая больше недели спала в лесу, но вернулась в деревню, когда уровень воды спал. Волонтеры долго уговаривали ее уехать, и она наконец согласилась. «Когда мы вернулись, соседи начали как-то подозрительно говорить, что она якобы уже с кем-то эвакуировалась. Я им не поверила, мы подождали — и через несколько минут Елена [все-таки] выплыла к нам», — рассказывает Лидия. Позже женщина утверждала, что соседи хотели использовать ее как бесплатную рабочую силу. Сейчас она в гостинице, с волонтерами на связь вышла дочь, хочет забрать ее.
Иногда, рассказывает волонтерка Татьяна, эвакуированные требуют от волонтеров обеспечить их «всем». «Но наши возможности ограниченны, мы такие же простые люди, [эти] вопросы должно решать государство», — говорит Татьяна.
Женщин в зоне затопления много, отмечает Ольга, они трудятся наравне с мужчинами. В тяжелой физически работе — в эвакуационных бригадах на лодках, в погрузке и разгрузке грузовиков — их меньше. Чаще волонтерки берут на себя сортировку заявок, распределение гуманитарной помощи, закупки, а также различную дистанционную активность — где нужно координировать действия через интернет, искать информацию, с кем-то общаться, звонить родственникам и так далее. «Это тяжелые, кропотливые задачи, которые требуют внимания и сосредоточения. Гигантскую работу проделали девчата по составлению и приему заявок, по поиску без вести пропавших. Все просто объединились и пашут», — рассказывает Ольга.
По словам некоторых волонтерок, из-за напряжения и практически круглосуточного труда многие из них начали принимать успокоительные таблетки и антидепрессанты. «Без таблеток невозможно выдержать, даже если [ты только] координируешь работу в мессенджере. Каждую историю пропускаешь через себя, — признается Елена, координаторка чата помощи. — В последние дни появились вопросы про погибших, занимаемся захоронениями, очень тяжело».
«Нет времени на что-то другое, чтобы переключиться. Даже во время сна, который длится три-четыре часа, я сплю с этими мыслями и просыпаюсь со стрессом».
Несмотря на все это, собеседницы «Гласной» пока не собираются уезжать из зоны затопления. Лидия Шатохина считает, что волонтеры для местных жителей — единственный шанс справиться. Она не жалеет о своем решении приехать. Объясняет: «По сравнению с тем, что здесь погибают невинные люди, все остальное чепуха. Я сочувствую им всей душой. Люди просто хотят жить обычной жизнью и не терять своих близких. Они устали. Это невыносимо».
* Левиев Руслан Леонидович (настоящая фамилия Карпук) признан иностранным агентом.
Редактор: Анастасия Сечина
Марина мечтала о сцене и журналистике, но стала женой чеченского силовика. Ее история — о насилии и удачном побеге
Как анонимный чат психологической помощи «1221» помогает подросткам
Российская беженка, которая прошла секты и проституцию, решила стать психологом, чтобы помогать другим
Как побег из семьи становится единственным способом избавиться от постоянного насилия
Как первые женщины-политзаключенные ценой собственной жизни изменили порядки в российских тюрьмах в XIX веке