Страдание — новая нефть Политолог Денис Греков — о «солдатских вдовах» и o том, как путинский режим эксплуатирует человеческое горе и травму

Любой масштабный военный конфликт в той или иной форме травмирует общество всех участвующих сторон. Сделать тут ничего нельзя, цена будет страшной — это подтвердит любой психолог или социолог. Так было во время мировых войн, и во время вьетнамской, и во время афганской. Будет так и сейчас. Однако поствоенные травмы в каждом случае имеют свою специфику. В современной России, например, травма становится опорой режима.

Политолог Денис Греков в колонке для «Гласной» объясняет, как госпропаганда опирается на поствоенную травму в психоэкономической механике управления большинством и при чем здесь «Солдатские вдовы России».

***

Ярким примером манипуляции, основанной на травме, служит недавнее обращение к президенту, опубликованное 2 января в телеграм-канале «Солдатские вдовы России»: его авторы просят закрыть границы и объявить в России тотальную мобилизацию.

Обычно анализ этого призыва начинается с попыток выяснить, насколько тесно канал «Солдатские вдовы России» связан с администрацией президента, Общероссийским народным фронтом или другими интересантами. Но мне этот вопрос не кажется важным. Как и версия о том, что это — лишь имитация народной воли ради легитимации всеобщей мобилизации. В такой стратегии у режима, на мой взгляд, нет никакой необходимости. Во-первых, через расширение возрастных границ призывного возраста уже созданы условия для более масштабной мобилизации, которую с большой вероятностью будут именовать призывом, чтобы все выглядело более обычно. И это было озвучено Шойгу уже давно. Во-вторых, режиму не требуется легитимация для закрытия границ, которое фактически уже отработано на первой волне мобилизации. Это просто произойдет, и все. Или нет.

Но в обращении «вдов» мне видится более важный симптом — признак гражданской войны низкой интенсивности. В этом сообщении, с опорой на травму и ресентимент, режим желает перетащить на свою сторону массы. А заодно натравить их на тех, кто ему опасен. В категорию опасных и чуждых попадает любой, кто понимает личные цели интересантов этой войны.

Читайте также Приказано идти на мясо

Как гендерные роли времен Сталина до сих пор втягивают россиян в войны. Объясняет политолог Денис Греков

Разделение на своих и чужих реализуется с помощью фразы «Мы те, кто не прятал за своими юбками своих мужей. Мы те, кто на все готов ради нашей великой Победы». Тут есть сразу несколько важных «поражающих элементов». Во-первых — само определение того, кто такие «мы» и чем «мы» лучше «их». «Мы» определяется как не прятавшие за своими юбками мужей. То есть те, кто не отправлял близких людей за границу, не укрывал их от призыва и так далее. Совершенно очевидно, что здесь реализовано гендерно-ролевое и классовое расслоение.

Эта фраза конструирует разделение между традиционным и модернистским обществами. А именно: женщинам предлагается идентифицировать себя с «традиционной гендерной моделью», которая по факту является посттоталитарной, когда самореализация женщины связана с жертвенной и сервисной функциями в интересах государства. С явным ресентиментом в сторону женщин, практикующих модернистские гендерные роли, — самостоятельных, внегосударственных, не готовых жертвовать благополучием своим, своей семьи и близких людей ради интересов тотальной общности.

В контексте классового расслоения такая идентификация выстраивается по принципу наличия или отсутствия возможности «прятать мужей за юбками». То есть это способ проявить ресентимент в отношении тех, кто может позволить себе уехать или по-другому избежать мобилизации.

Что еще важно в этом фрагменте —

определение мужей как движимого государственного имущества, которое «правильные» женщины готовы пожертвовать на благо тотальной общности, а «неправильные» решили оставить себе.

Это мелькнувшее неявное определение — самая суть тоталитарной мужской гендерной модели, о которой я также писал в предыдущей колонке. Если коротко, то мужчина — это военное имущество, человеко-единица в военной машине тотальной общности, его тело принадлежит не ему, а власти. В семье он, с одной стороны, символ тотальной общности, а с другой — лишь единица, временно приданная частному домовладению в целях воспроизводства.

Иными словами, разбираемое нами сообщение с помощью конструирования такого воображаемого большинства, как «солдатские вдовы», формирует и развязывает в обществе внутренний конфликт, который легитимизирует не столько все более бесперспективную «спецоперацию», сколько репрессивные действия режима в отношении несогласных.

Режим ведет войну против части собственного населения, пытаясь параллельно вовлечь в одобрение репрессий другую часть, с опорой на ресентимент и посттоталитарную травму. А механика присоединения к такой идентичности строится на известном когнитивном искажении, которое называется «неприятие потери». Пример такого искажения можно видеть у игроков казино или фондового рынка: когда проигрыш велик, игрок продолжает делать ставки сам и активно вовлекает других, поскольку психологически не готов признать и зафиксировать убыток. Так и тут: женщин, потерявших прежнюю жизнь, благополучие и близких, не пытаются вывести из травмы и помочь им пройти через все стадии горевания и признание потери к построению новой жизни.

Наоборот, их ретравматизируют — «натравливают» на тех, кто не спешит идти на личные жертвы, и еще глубже вгоняют в состояние травмы.

Дальше психоэкономическая манипуляция призыва «вдов» опирается на классическую составляющую как российской тотальной травмы, так и главного военного цинизма — коллективную мораль самосохранения, о которой я ранее также писал. Сначала она задействуется через описание в духе «кольцо врагов», да еще и снабженное ложной дилеммой — «Сегодня против России объединилось все мировое зло, весь западный мир ополчился против нас. Или мы — или они, здесь не найти иного выбора». А затем прямо отсылает ко временам тоталитарных практик и массовых репрессий против собственного народа — «Сейчас не время малодушничать, сейчас не время торговаться — когда Иосиф Виссарионович Сталин издавал Приказ № 227 “О мерах по укреплению дисциплины и порядка в Красной Армии и запрещении самовольного отхода с боевых позиций”, который мы помним как приказ “Ни шагу назад”, то он не думал о каких-то там рейтингах и недовольстве “инакомыслящих” — он мыслил категориями Победы». Это уже прямая отсылка к военному цинизму в рамках морали выживания тотальной общности любой ценой: допускать любые жертвы ради общего выживания — это и есть мыслить «категориями Победы» с большой буквы.

Но за любым тотальным господством прячется частная власть, как мы знаем. То есть, по сути, вся эта конструкция — лишь способ психоэкономической эксплуатации большинства. И неважно, кто именно это делает: администрация президента, пригожинская ботоферма или же действительно какая-то группа травмированных войной женщин под их чуткой опекой. Само явление от этого не приобретает самостоятельной сущности и остается бессубъектным. На желаемый результат данного пропагандистского продукта авторство не влияет.

Но вот что важно, так это механика, с помощью которой пропаганда сознательно использует человеческое горе и травму ради политической выгоды. И главный цинизм тут в том, что горе и травма — сами по себе последствия действий того же политического режима. Это он их вызвал, развязав войну, и он же их теперь использует, чтобы заручиться поддержкой и зайти на новый круг. Можно сказать, что мы имеем дело с деструктивной системой, которая пытается выжить за счет замкнутого цикла горя и разрушений: создавая один виток, а потом, опираясь на травму от него, создавая следующий, и так далее.

Хотелось бы верить, что политические режимы, основанные на тоталитарной психоэкономии управления, недолговечны. Но вообще-то нет, они могут держаться довольно долго и десятилетиями высасывать соки из пока еще жизнеспособного общества. А иногда и столетиями, если смотреть не на сами режимы, а на суть их техник управления людьми. Поэтому разорвать такой порочный круг бывает крайне непросто. В Третьем рейхе, например, это произошло в результате тотального военного поражения. А в Северной Корее пока вообще не произошло. Промежуточный вариант тоталитарного сталинского режима выродился и с распадом СССР как будто сгинул, но теперь дает метастазы в виде путинского режима. Так что прогнозы тут бессмысленны. Надо делать выводы и собственный выбор — это все, что мы можем в текущей ситуации.