Что общего между «Пусси Райот» и Хагги Вагги? Почему взрослые так боятся игрушечных монстров и почему их любят дети Разбор Юрия Лапшина и Александры Архиповой

В конце 2021 года во многих странах мира появляется игрушка-монстр Хагги Вагги (Huggy Wuggy). Этот персонаж компьютерной игры Poppy Playtime быстро становится необычайно популярным у детей всех возрастов, начиная с дошкольников. Однако в России игрушку встретили в штыки: прямо сейчас на самых разных уровнях ее пытаются запретить или хотя бы как-нибудь ограничить контакты детей с монстром.

По просьбе «Гласной» школьный психолог Юрий Лапшин и социальный антрополог Александра Архипова объясняют, почему одни и те же игрушки детям кажутся милыми и запоминающимися, а российским чиновникам — агрессивными и злыми.

Атака на Хагги Вагги

20 декабря появилась новость о том, что в популярной детской игрушке Хагги Вагги найдено повышенное содержание фенола, — а значит, контакт детей с ней «может привести к таким последствиям для детского здоровья, как отравления и аллергические реакции». И это уже не первая атака на мягкого монстра.

Война с Хагги Вагги идет давно — в ней участвуют многие, от депутатов Госдумы до локальных активистов родительских объединений.

Еще в начале апреля этого года председатель «Совета отцов» Новосибирской области Сергей Майоров заявил в «Комсомольской правде»: детям «испортили психику», Хагги Вагги «выглядит как отрицательный персонаж», а «дети его воспринимают как положительного персонажа», и это «переворачивает взгляд на жизнь, представления о добре и зле».

Летом в интернете широко разошлось обращение в Роспотребнадзор педагога из Краснодарского края Артема Соболева, призывающего «оградить детские умы от этих жутких, гадких игрушек».

В сентябре о своем желании запретить «жутких чудовищ» заявила депутат Госдумы Мария Бутина.

В ноябре комитет образования Читинской области неофициально запретил дошкольным учреждениям наряжать детей в костюмы иностранных персонажей, в том числе Хагги Вагги. Зампред комитета Марина Секержитская запрет не подтвердила, но заявила, что «на уровне правительства Забайкалья разработана концепция “Вместе V Новый год”, предлагающая вернуться к истокам российской культуры и этносов, а также опираться на героические образы, тогда как некоторые родители [наряжают детей в] костюмы в виде персонажа Хагги Вагги, что негативно сказывается на восприятии внешнего мира маленькими детьми». Через месяц этот запрет повторили в Беларуси.

В том же ноябре в Сургуте активистка союза родителей «Вместе» Евпраксия Дмитриева организовала обращение родителей в прокуратуру с требованием запретить цирковое представление (!) с участием персонажей Хагги Вагги и Кисси Мисси.

В ответ на шум, поднятый депутатами и активистами родительских комитетов, 1 декабря администрация Архангельской области разослала по школам письмо за подписью уполномоченной по правам ребенка при губернаторе Архангельской области Елены Молчановой ( текст предоставлен одним из учителей на условиях анонимности). В письме администрация признается, что не может доказать вред игрушки («К сожалению, информация о вреде игрушек Хагги Вагги в открытом доступе практически отсутствует»), но фактически дает карт-бланш на формирование негативного образа игрушки («проводить профилактическую работу с родителями и специалистами, работающими с детьми, в том числе с размещением информации в открытом доступе о вреде игрушек Хагги Вагги, Кисси Мисси»).

Эта паника возникла не на пустом месте.

«Смещенная игрушка», или игрушка вне привычных категорий

Сказочный мир фольклорных персонажей, известный нам по детской классике XIX и первой половины XX века, устроен строго бинарным образом. Герой сказки всегда хороший, а ему противостоят однозначно злые персонажи и помогают добрые. Ведьма, которая пытается съесть Гензеля и Гретель, — определенно плохая. Ни у кого из читателей сказки братьев Гримм не возникает ни малейших сомнений в ее моральной ужасности. И это разделение не случайно.

В 1966 году британский антрополог Мери Дуглас опубликовала свою знаменитую книгу «Чистота и опасность», где задалась простыми, на первый взгляд, вопросами: почему в разных человеческих обществах возникают разные представления о грязном, опасном и неправильном и правильном/чистом? И зачем вообще нам нужны эти представления? Можно есть свинину на Кубе — и это хорошая, чистая, самая достойная еда, но нельзя есть ту же свинину в Израиле, стране с похожим климатом. Согласно Мери Дуглас, дело не в самом наборе эмпирических знаний о мире. Дело в том, что мышление человека устроено категориально. Наш мозг стремится отнести все встречающиеся объекты к жестким категориям, с помощью которых человек описывает действительность. Эти категории, как правило, бинарны (мужчина — женщина), а их наполнение уже зависит от конкретной культуры. “Грязное”, как неоднократно повторяет Дуглас, — это прежде всего вещь, которая находится «не на своем месте».

Читайте также Школа эзопова языка

Психолог Юрий Лапшин — об идеологическом давлении в школе и практиках сопротивления учителей

Проверьте себя. Представьте мир, где есть две категории вещей — одни лежат на столе, а другие на полу. Если салфетка лежит на столе, то это просто салфетка. Если ее случайно скинуть на пол, то она немедленно переходит в разряд мусора, нечистой вещи (даже если пол был чистым), и мы ее выкидываем, хотя свойства самой салфетки при этом не изменились.

Произвольное перемещение объектов между категориями не приводит ни к чему хорошему. Объект, оказавшийся вследствие такого перемещения «вещью не на своем месте», становится нечистым и опасным. Ружье в монгольской юрте висит на мужской стороне. Если женщина его коснется, оно окажется «вещью не на своем месте», и его надо будет очищать.

Такая проблема возникает не только в традиционных обществах. Психологи Андреа Моралес и Гаван Фитцсимонс изучали вопрос, который не могли решить маркетологи: почему в одном супермаркете шоколадки продавались хорошо, а в другом те же шоколадки раскупались плохо? Выяснилось, что во втором магазине шоколад и печенье в прозрачной упаковке лежали рядом с прокладками — то есть оказывались «вещью не на своем месте».

Последние 50 лет внутри детских сказок происходит революция: деление на ужасных и прекрасных персонажей переосмысливается.

Все больше появляется книг, фильмов и мультфильмов, в которых внешне монструозные персонажи проявляют себя как добрые герои или помощники. Вспомните Шрека, разлагающихся миляг-скелетов из «Трупа невесты» Тима Бертона и пиксаровской «Тайны Коко», смешных страшилищ из «Корпорации монстров». Привычные классификации рушатся, что удачно триггерит зрителя, — приятно наблюдать за ломкой стереотипных ожиданий. Какой успех был у Шрека, когда огр (людоед-великан) оказался добрым, и даже прекрасная принцесса ради него выбрала навсегда остаться безобразным монстром, при этом «прекрасный» принц показал себя трусом и подлецом

Эта тенденция пришла и в мир производителей игрушек. Сегодня появляется все больше монструозных игрушек, которые нарушают привычное деление на страшных и красивых, правильных и неправильных. Для удобства читателя мы назовем их «смещенные игрушки».

В 2011 году на российском рынке, как и в других постсоветских странах, появились куклы Monster High («Школа Монстров»), каждая из которых являлась дочерью одного из легендарных «ужасных» персонажей — Дракулы, Франкенштейна, Горгоны Медузы, Зомби, Мумии, Призрака оперы. Куклы стали довольно популярны у девочек предподросткового возраста и вызвали сомнения в «нормальности» у взрослых. Вслед за ними появились и другие игрушки-монстры, чаще всего образцами для них становились герои компьютерных игр-страшилок — как, например, создания канадского дизайнера Тревора Хендерсона (Сиреноголовый и другие). Дети в них влюбляются, взрослые же этой любви не понимают и пугаются. Серия Хагги Вагги и его собратьев, персонажей компьютерной игры про неудачно созданных, забытых и оттого мстительных изделий с заброшенной игрушечной фабрики — просто последний элемент в этом ряду.

Страх воспитателей

Смещенные игрушки вызывают большую обеспокоенность родителей не только в России: мы легко нашли в интернете тревожные сообщения британских, австралийских, американских родительских организаций. Дискуссии об игрушках идут в русскоязычном интернете от Казахстана до Эстонии — педагоги и психологи пытаются понять, чем привлекают «страшные» игрушки современных детей, как они отвечают на их потребности, на какие особенности поведения ребенка родителям стоит обратить внимание. Однако серьезную угрозу в Хагги Вагги (вплоть до запрета) видят только в России и Беларуси — игрушка якобы « формирует образ агрессии, жестокости, хищного и безжалостного зла», и это «разрушительно для психического здоровья ребенка, может вызвать необратимые последствия, проявиться позже в неосознаваемых установках на применение агрессии, привести к патологическим проблемам в его жизни».

В России регулярные обсуждения вредоносности игрушек-монстров возникают с 2011 года, и их количество растет. За 10 лет в российской прессе было написано 869 статей о вреде или опасности для детей мягких игрушек-монстров, и 22,5% этих публикаций пришлось на 2022 год.

С 2012 года по сайтам российских детских садов ходит текст из методических материалов о том, как проводить родительское собрание по поводу игрушек. Поисковики выдают его по запросу «игрушки-чудовища» или «игрушки-монстры». У текста нет автора, как правило, авторство присваивается публикующему его воспитателю, психологу или методисту.

Этот анонимный текст, по сути, представляет собой подробную инструкцию, как сохранить «вещи на своем месте», придерживаться правильных классификаций и дать бой всем смещенным игрушкам. Авторы утверждают, что «игрушки-чудовища могут научить ребенка жестокости и безразличному отношению к страданию». Хотя в русских сказках «встречаются и драконы, и чудовища», они «всегда выступают на стороне зла», а «положительные герои никогда не бывают чудовищами». Поэтому сказки «учат детей отличать добро от зла, проводя между ними четкую границу», тогда как «предлагаемые сейчас детям в качестве игрушек различные персонажи в виде трансформеров, скелетов и прочее участвуют в игре на стороне как добрых, так и злых сил».

Еще дальше пошли сторонники «Русской народной линии». 2 октября 2022 года ими была опубликована экспертиза по Хагги Вагги, которую сделали те же люди, которые однажды уже отстояли традиционные ценности. Это юрист И. В. Понкин и психолог В. В. Абраменкова — соавторы знаменитой экспертизы панк-молебна группы «Пусси Райот», которая легла в основу обвинительного приговора суда в 2012 году.

Эксперты отказываются считать Хагги Вагги детской игрушкой вообще. По их мнению, игрушка «вызывает агрессивные установки сознания и виктимное поведение». «Вещь не на своем месте», с их точки зрения, создает реальный вред. Посмотрите, как это описывается с нагнетанием бессмысленной терминологии: «В сознании ребенка интроективно формируется неразрешимый кризисный парадокс и деструктивный конфликт: презюмируется доброе зло или злое добро, <…> смешение и сочетание обаятельный кошмарный монстр или кошмарно-монструозный обаяшка, что объективно разрушительно, крайне деструктивно для психики, для психологического здоровья и развития ребенка».

Наличие у игрушек черт, диссонирующих с традиционными представлениями о признаках «хорошего», «доброго», «своего», таит в себе угрозу «отравления» детского сознания чуждыми ценностями. Неслучайно в экспертизе Понкина и Абраменковой игрушкам Хагги Вагги приписывается злонамеренная «ЛГБТ-пропаганда»: в серии игрушек встречаются оранжевая, серая, желтая, которые экспертами трактуются как «цвета флага гомосексуального движения».

Злонамеренным представляется авторам экспертизы и размер игрушек, выполненных «в пропорциях подростка/ребенка, что, полагаем, сделано для более явной идентификации себя играющим с данным объектом ребенком, что облегчает установление особого личностного отношения посредством телесного контакта». Игрушки-монстры должны размыть представления ребенка о добре и зле и в конечном итоге сделать его приверженцем иных, вражеских ценностей.

Поэтому производство и продажа этих «объектов» недопустимы, а покупка их родителями квалифицируется как «ненадлежащее исполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетних».

А что говорят дети?

В 2016 году вышло исследование Елены Смирновой и ее коллег «Что видят и чего не видят дети в куклах Монстр Хай».

Девочки шести — девяти лет и их родители оценивали качества кукол Монстр Хай. Оценки родителей и детей почти по всем шкалам оказались противоположными.

70% родителей считали кукол «глупыми», а 79% детей — «умными», 78% родителей назвали их «некрасивыми» — 95% девочек ставили им высший балл за красоту. Для 57% родителей куклы выглядели «страшными, пугающими», 53% детей находили их «совсем не страшными». На вопрос, злые они или добрые, большинство девочек выбирали средние значения («немного злые», «не совсем добрые»), тогда как почти все родители считали кукол скорее злыми. Интерес детей к монстрам взрослые объясняли маркетингом и завистью к подругам.

Когда дошкольницы рисовали этих кукол, то в их рисунках те представали прекрасными принцессами, юные художницы не обращали внимания на их шрамы, пятна и неестественный цвет кожи. Девочки постарше старались перерисовать все странности кукол и характеризовали их как волшебных, необычных, «крутых» существ.

Авторы исследования посчитали, что в монстрах смещена роль страшной игрушки, и увидели в этом угрозу. Мы тут угрозы не видим. Традиционно роль страшной игрушки — в переживании страха и его преодолении, безопасном отыгрывании агрессии. У кукол-монстров задача другая: помочь уйти от скуки обыденности, дать эмоциональную встряску, поэтому внешние признаки зла в них воспринимаются как забавные и крутые.

Популярность двойственных персонажей у молодежи связана с ростом толерантности к особенностям, традиционно маркировавшим «злые», «плохие» качества: телесный изъян, признаки пережитых травм. Отношение к этим маркерам в современном обществе меняется, сегодня они воспринимаются как признаки индивидуальных особенностей, за которыми стоит трудная частная история. Ожоги и шрамы Фредди Крюгера и Дарта Вейдера, неестественная маска на лице Джокера способствуют сочувственному отношению к ним и росту популярности у современных зрителей. Ровно это говорят и опрошенные нами дети-подростки, объясняя, почему им нравится играть в эти игрушки:

«Куклы Монстр Хай очень хороши, это же тематика того, что все разные. Там разные монстры, которые принимают себя и свои особенности. У них даже в песне текст типа “на тебя все смотрят не потому, что ты другая, а потому, что ты пугающе крутая”».
«Хагги Вагги — просто он есть, и это круто, что есть новые персонажи, которых знают дети. Они выглядят смешно, все их любят из-за этого, у них крутые образы, легко запоминающиеся, породившие кучу мемов».

И все-таки: агрессия или эмпатия к непохожему?

Почему же в одних странах смещенные персонажи вызывают улыбку, а в других — агрессию?

Опасность смещенных игрушек чаще всего видят власти в тех странах, где в ежедневной пропагандистской риторике ставка делается на сохранение традиционных бинарных оппозиций и утверждение образа врага.

Но именно наличие противоречивых признаков делает эти игрушки для современных детей «милыми», «запоминающимися», «крутыми».

Они несовершенны и принимают свое несовершенство, на чем и строится привлекательность их образа.

В принятии этой «милой противоречивости» кроется важная особенность самовосприятия современных детей — такая «толерантность» противоречит установкам агрессивного традиционализма, жесткой оппозиции красивого и уродливого, правильного и неправильного, нашего и чужого, доброго/хорошего и злого/плохого. Герои всегда хорошие, герои — наши, значит, они хорошие априори, по факту «нашести». А «чужие» — всегда плохие. Вот только детям такая оппозиция неинтересна, и чем свободнее от властного патернализма общество, тем спокойнее оно принимает новые странные игрушки и тем меньше боится за детей, доверяя их вкусам и чувствам.