Обрести голос В Пермском крае женщинами овладевает «икотка». Что это — деревенская легенда, одержимость или суперсила? Репортаж

Живых свидетельств не своего голоса, который помогает предсказывать, отыскивать пропавшее, указывать на воров, скабрезничать и материться, остается все меньше. Этот голос в Пермском крае называют икотА, с ударением на последнем слоге — и чаще всего его «носительницами» выступают женщины старшего возраста. Послушать его несколько десятилетий приезжают студенческие фольклорные экспедиции. Посоветоваться к икоте приходят со всей страны (раньше, говорят, добирались и из Европы). За икотой охотятся репортеры передач о мистике.

И хотя поисковые запросы за пару кликов приводят к роликам, где кликуши, задержав воздух, скрипуче ругают журналистов и горделиво описывают собственную странную природу, мы отправились в Пермский край, чтобы вживую отыскать те самые голоса и понять, для чего они звучат и звучат ли до сих пор.

В Кудымкаре и вокруг него мы поговорили с теми, кто слышал или видел икоту, кто ощущает ее в себе. Тех, кто не хотел бы открывать свое имя, мы анонимизировали, а те места, где не рады гостям, не назвали.

Пусть каждый верит в то, что говорит.

Не осуждайте их напрасно.

Леонид Федоров

В старухе сидит и ругается матом

В рейсовом автобусе все недоверчиво поглядывают на наши ноги: местные — в резиновых сапогах, чужие — в городской обуви, облепленной глиной. До Верх-Иньвы полчаса езды. Пазик точь-в-точь такой, в каком уехали в Междумирье герои нашумевшего сериала «Территория». Напротив сидит молодая женщина — щурится от солнца, бормочет под нос, смеется над чем-то.

В Верх-Иньве живет Капитолина Алексеевна — женщина, которая вошла в сборники фольклорных текстов как «та, кто дразнит икоток».

В большой деревянный дом пускают сразу: дверь открывает внучка, слышит, что мы поговорить о фольклоре, молча проводит в комнату. Капитолина Алексеевна — короткостриженая седая женщина в ночной рубашке и вязаных носках. Выключает телевизор, ладонью хлопает по дивану рядом с собой — усаживаемся рядом. Женщина годами принимала студентов-филологов. Жалуется, что выкинули кассетный видеомагнитофон: на антресолях лежит столько записей, где в кругу подначивают друг друга икотки и хохочут слушательницы! Современные технологии вытесняют одна другую, закрывая доступ к сокровищнице документальных записей.

«ИкотА! Правильно — икотА, икотка — это мы ее так ласково называем», — рассказывает Капитолина Алексеевна.

Говорит, что незадолго до нас сами местные искали кого-то, в ком остался голос: нужно было для дела.

«У нас здесь мужчина пропал. Вчера уже 40 дней было. И никак не могут найти. Ну ушел вчера, и все. И искали всем селом, и везде, везде, везде. Тогда тоже интересовались, куда к икоткам сходить. Советовали жене его. Но она так пьет, что никуда не пошла. Говорили, есть мужчина с икотой в деревне Т-во, но я не верю. Их полно у нас было. Ну подменяется немного голос, немного искажение слов [происходит], но они всегда ругаются очень некрасиво, ругаются именно матом. В старухе сидит и ругается матом. Но теперь все умерли, а раньше я ее водила по этим деревням, возила. В деревне в нашей сколько было этих икоток: у Фисы, у Лиды. Четыре… Четыре или пять человек обладали!»

Раньше рассказывали, что и сама Капитолина Алексеевна — икотница. Этот слух родился после розыгрыша, который женщина устроила своим подругам. Те опаздывали на посиделки, а когда пришли, хозяйка выругала их не своим голосом. Получилось даже слишком правдоподобно.

«Так было интересно! Была у нас Фиса, она с Полево к нам пришла замуж. И я ее так дразнила, так дразнила, что потом не стали уже отличать, она говорит или я. Когда мне кто не нравится, я могла так сделать. Как бы это имитировала, правильно сказать, да?»

Говорящий «сосед» жил в бабушке Капитолины по материнской линии. Та потеряла на войне двух сыновей, а к старости стала говорить не своим голосом. Икота грозилась переселиться к внучке после смерти хозяйки. А еще клялась, что сыновья вернутся. Обманула.

С тех пор Капитолина нечисти не боялась: много чести тому, кто врет в таких вещах. Бабушка уехала в Сибирь, там и умерла, о судьбе икотки новостей не было.

«Обычно говорят, чем-то накормили будто бы: вот у Фисы [икотка] — маленький человечек, говорит: “У меня даже и пистик есть, только маленький да кривой”. А у Анны-то, говорит, цыпленок. Ей икотку в яйце дали. Ой-ой-ой! Вы ешьте, все остыло уже!»

На тарелках лежит белый рыхлый хлеб и подрагивающая глазунья.

Прорывающийся изнутри голос

«Икотки, живущие в деревнях, не секрет, часто становились объектом, с которым вступали в коммуникацию только ради того, чтобы посмеяться. Например, подростки дразнят какую-нибудь бабушку, про которую точно известно, что она икота, и дразнят ее особым образом, чтобы икота заговорила. До недавнего времени существовала еще традиция уличных посиделок: жители собирались на скамеечке и разговаривали вечерами, когда уже все дела сделаны. В дом, где жила икотка, набивались соседи и начинали общаться. Икотка, по сути, была центром притяжения местного сообщества: к ней приходили узнать будущее, заодно просто поболтать», — рассказывает Светлана Юрьевна Королева, преподаватель филологического факультета Пермского государственного университета.

Коми-пермяцкая икота, по мнению Королевой, — христианизированный вариант одержимости, и теперь сложно сказать, каким был собственно субстрат и был ли он на самом деле. Слово «икота» — заимствование из русского, да и явление тоже во многом можно считать заимствованным, не исключая пермяцкого развития принятой традиции.

«Ветром Русского Севера это явление было занесено к коми-пермякам. Конечно, сами представители этноса и носители традиции дадут другую версию. Они считают, что это их специфическое явление. Это от них все взяли. Они иначе прочерчивают линии миграции. Но мы хорошо знаем христианские сюжеты одержимости: те бесы, что вошли в библейских свиней, — это те же бесы, условно говоря. Сами зараженные едва ли рассуждают о культурной этиологии икотки, а вот представители современной коми-пермяцкой интеллигенции могут относить ее к шаманской болезни. Некоторые сходства и правда можно найти, но едва ли достаточные для того, чтобы относить икоту к шаманизму», — рассказывает Королева.

Ольга Борисовна Христофорова, амбассадор изучения икоты, проводила свои полевые исследования в деревнях Верхокамья, где икота жила в среде старообрядцев. Тема эта для местных жителей была чувствительная, если не сказать стыдная.

Предполагалось, что бес-подселенец забирается в тех, кто не соблюдает принятые правила, нарушает традиционные предписания.

Так, прорывающийся изнутри голос свидетельствует о том, что его хозяйка сделала что-то предосудительное — к примеру, не соблюдала пост, соглашалась фотографироваться, не крестилась.

Совсем иначе к икоте относятся в коми-пермяцкой традиции: икота здесь — часть повседневности, диковинка для туристов, но привычное, пусть и уходящее явление.

Рассуждая о возможных причинах икотания, Светлана Королева, говорит среди прочего о таких функциях одержимого состояния: «Это очень интересная модель — во время пограничных процессов, происходящих с человеком, в каких-то действительно кризисных, трудных, критических жизненных обстоятельствах, икота становится вариантом выхода из этого кризиса. Если женщину бьет муж. Если у нее невыносимый труд. Когда человек растет с сознанием того, что икота бывает и есть матрица, культурально дозволенная модель, в которой могут проявляться спонтанные реакции и отклонения, и всеми это будет признано как норма, женщина может себе это позволить как некую отдушину.

Как ни странно, это стабилизирует ее психологическое состояние, оно не усугубляется. Традиция задает некий коридор дозволенного, допускает некоторые странности, которые обычная здоровая женщина себе не может позволить. И ты в этой новой стабильности можешь очень долго существовать, не уходя в более острые ситуации».

Икота, по мнению исследователей, давала женщинам в деревнях Прикамья шанс расширить тесные границы нормы.

Когда основной, традиционный цикл жизни практически завершен (за плечами брак, дети, внуки), можно наконец дать прорваться наружу всему, что накипело. Притом снять с себя личную ответственность, переложив ее на икоту.

Ей, икоте, можно пить красненькую или беленькую, ругать на чем свет стоит мужа и других мужчин, брать на себя смелость угадывать, предсказывать, помогать. Получать подарки. Вопить. Плясать. Забираться на дерево.

Известны «эпидемии» икотания, последние из которых описываются в шестидесятые — семидесятые годы, когда под предлогом недуга или подселения женщины целых районов отказывались выходить на уборку урожая или на другие тяжелые работы.

«В некоторых случаях наличие икоты, как ни странно, повышало статус женщины. Оно, с одной стороны, конечно, ставило под угрозу ее семейную жизнь, с другой — когда появляется икота, к такой женщине могут ходить за предсказаниями, она начинает пользоваться определенным авторитетом, к ней обращаются в кризисных ситуациях, и кроме того, если уж к икоте пришли, то обязательно принесут либо алкоголь какой-то, либо еду, либо деньги, либо одежду — ну что-то. К икотке надо было идти, взяв красненькое или беленькое — соответственно водку, настойку или вино. И нужно было угадать, с чем идти», — рассказывает Светлана Королева.

Заменяла радиоприемники

Село Купрос стоит в стороне от трассы: когда автобус уезжает, можно разглядеть только звезды и огни вдалеке. Нас обещали встретить. Между редкими сельскими фонарями петляет свет фар. Машина подъезжает к трассе, знакомимся, едем. Молчим. По радио солист группы «Любэ» интересуется: отчего так в России?

По правую руку — черный остов восстанавливаемой церкви. З., к которой мы приехали, оживляется. Говорит, храм строили Строгановы. З. — церковная староста, помогает собирать деньги на восстановление.

Заходим в холодный чистый дом. В этой избе работает местный клуб: по полу раскинуты выстиранные самотканые половики, по стенам на полках — глиняные кувшины.

Та, к кому мы приехали, — «тыдыщ». Так коми-пермяки зовут знающих, колдуний или колдунов.

Она рассказывает об оборотнях, желтых волках, шаманах, духах, сложных семейных отношениях между знающими. Нашу собеседницу растила бабушка. В подполе в туесах тем временем подрастали икотки.

«Раньше это была необходимость, не было же ни лечения, ни больниц — ничего. Люди обращались. Сейчас-то необходимости особо нет. Лечить не надо, предсказывать не надо — прогнозы погоды есть, милиция работает. Все как бы нормально. Сейчас тоже много бывает мнений, что, там, порчи насылали. На самом деле икоты — это как симбиоз грибов и чего-то еще. Их держали в берестяных туесках. Кормили маевом — такая закваска. Говорят, можно завести икотку, но что-то я не вижу сейчас ни у кого. Может, кто-то когда-то занес, а теперь нет. Ни за неделю, ни за год не вырастишь. Хорошая икотница просто так их не выпустит».

По словам З., икота заменяла радиоприемники и телевизоры: развлекала и делилась новостями, предсказывала погоду и ближайшие события.

Носителем икоты выбирали человека слабого, болезненного, близкого к смерти. Ему подселенец становился и кислородным баллоном, и аппаратом искусственного дыхания. Есть те, кому говорение икоты не причиняет боли, есть те, кто задыхается и кричит, мучаясь, вдыхает и не может выдохнуть. Но если так и случается, то по вине недобросовестных заводчиков: правильно выращенная икота себе такого не позволит.

Сама З. икотой не занимается. Ее профиль — нити. Она выносит веретенце, рассказывает, что как ниточница может заплести и переплести кого и что угодно. В углу стоит каркас для плетения маскировочных сетей.

Просто слушайте

С Мариной Белавиной мы встречаемся в творческом пространстве «АРТкад» в Кудымкаре. Марина — его основательница, экскурсовод и автор мифологической карты Коми-Пермяцкого округа. Она соглашается стать нашим проводником в поисках икоты и икотниц. Для себя ищет тоже: чудесные места сохраняет для будущих туристов, которых приезжает немало. Еще в переписке сообщает: «Кстати. Берите подарки. Приедете без подарков — всякое может быть. Журналистка, что последний раз ездила в Серву, попала в ДТП тут же!» Контакты информантов готова дать только после того, как посмотрит на нас живьем, потому что «были случаи».

После чаепития решаем ехать в ту деревню, которой нет на мифологической карте, туда, где есть что-то по-настоящему интересное, как обещает Марина. Название просит не упоминать: не хочет, чтобы затоптали.

«Надо переодеваться? Я справлюсь?» — слышно из телефона, когда Марина звонит договариваться о нашем приезде.

«Она такая! Волнуется и всех насквозь видит», — рассказывает Марина, разглядывая срок годности на коробке с тортом в местном продуктовом.

Укладываем пакеты с гостинцами в машину и выезжаем. Из-под колес летит рыжая мокрая глина — еще одна местная достопримечательность.

«О. Н. никогда не говорит про себя, кто она есть. Мы просто это знаем. Поэтому не спрашивайте ее, чем, мол, обладаете, какие способности, что вы делаете. Просто слушайте, просто задавайте наводящие вопросы».

Под Ёгвой, по пути в В., машину останавливает женщина, садится, благодарит, просит подвезти в соседнее село. Марина, наш проводник, поглядывая в зеркало заднего вида, спрашивает:

— Вот скажите-ка, есть в Ёгве икотка?

— Что?

— Икотка есть у вас?

У самой попутчицы икотки нет. Смущенно улыбаясь, она говорит, что была, мол, у бабушки, да бабушки давно нет в живых.

Еще, говорит, беседовала когда-то с Настаовичем — легендарным икотой, который и знал, и предсказывать умел, и пообщаться никогда не отказывался. К икотке сама женщина ходила не раз. Из последнего вспоминает: потеряла диплом об образовании, попросила подсказать, где искать. Нашла.

Настаович жил в родной тетке попутчицы, о чем та не стремилась рассказывать. После уговоров наша пассажирка позвонила двоюродной сестре (дочери покойной икотницы), попросила о встрече. Говорили на коми. Сошлись вроде бы на том, что нас будут ждать вечером.

Предсказывала исход выборов

На въезде в В. — сгоревший дом, покосившийся мостик через ручей. Слева, на обрыве, — свежий, высокий, неожиданно синий забор из металлопрофиля. За забором — новенькая часовня. У калитки — миниатюрная улыбчивая женщина. Одета по-домашнему, без костюма. Это О. Н.

В часовне отдает тепло протопленная буржуйка. На столе стоит термос с чаем. В тарелке — шанежки. О. Н. пекла для мужа. Когда приезжают туристы, шанежки — обязательное дело. О. Н. рассказывает приезжим о значении местных поясных узоров, о соседстве коми-пермяков и русских, об устройстве домов. И не рассказывает, что в ковид «держала» село, отпаивая соседей травами. Что дар получила случайно, когда увязалась в баню за матерью и старшей сестрой, которой было завещано знание.

Наутро выяснилось, что сестра не запомнила ни слова из пяти прочтенных матерью молитв. А вот О. Н. повторила все без запинки. Говорит, это в крови: знать травы, слова, уметь заговаривать тех, кто пьет, — угощать горькой настойкой.

На вопросы об икоте оборачивается к иконостасу, отнекивается, предлагает не говорить про страшное. Хитро улыбается, стучит пальцами по крышке берестяного туеска.

— Это в таких икоток растили?

— Да! — хохочет и распахивает туесок.

Внутри ничего. Туесок сделан еще отцом О. Н., сюда обычно складывают пожертвования.

— Так, ну у моей мамы была икотка. А всегда же в семье в деревнях почему-то садились вместе есть. Утром или вечером, почему-то всегда. И если квашеная капуста на столе стоит, мама всегда кричала: «Ой-ой-ой!» Не любила она, она сама [мама] любила, а вот икотка не любила. А вот когда уже я училась в шестом классе, маме делали операцию. У нее была киста на желудке. В Перми делали. Киста большая была, шесть килограммов. Хирург потом сказала, что, мол, все, Зинаиду Евгеньевну, у вас икотки теперь нет. Во время операции муха изо рта вылетела.

— И стала мама есть кислую капусту?

— Стала! (Смеется.)

— Откуда ж она взялась?

— Всегда ведь нам говорили бабки, что вот кто-то делает… Вы ешьте, ешьте! Так вот! Колдуньи ставили в крынках брагу или пиво деревенское (сур) в подполе. И туда пускали мошек всяких. Потом, когда поили, то в этой бражке были насекомые. Может в рот залететь. Кто-то ненароком проглатывал — вот и заселилась икотка. Страшно?! (Хохочет.) Поэтому и надо, считается, три раза отказаться [когда предлагают угощение]. А вот потом пенку сдувают. Вам же когда подают, там сверху пенка у кваса. Ее надо сдуть.

Рассказывает про Настаовича: икотку, который указывал на воров и умел предсказывать исход выборов. О. Н. к Настаовичу не обращалась: то ли сама все знала, то ли опасалась.

«Нам как рассказывали: вот у кого икотка, вы с ними много не говорите. Рот откроете, у меня вылезет, а вам залетит. И поэтому, знаете, я почему-то чуралась. Был еще у нас Александр. Так вот он, если выпьет чуть лишнее, то начинал лаять. У него икотка такая была, сразу понимали, что не хозяйский голос. А у Февронии, у тетки, икотке нельзя было пить спиртное. Только что принесут, она: «Оть-оть-оть! Не пить ни в коем случае». Тот лает, а если не пьет — небось мурчит. Смотрите-ка, у нас муха летает… Вот так!»

На прощание О. Н. читает пятидесятый псалом. Воздевает руки к иконостасу, обнимает гостей. Говорит, что очень ей не хватает людской энергии. Хоть бы скорее поехали снова туристы.

Где найти бабку-икотку

В соседней деревне в доме, на который указала ёгвинская попутчица, предусмотрительно не горит свет. Нетрудно узнать дом, который столько раз мелькал в роликах на ютьюбе.

Рядом с автостанцией в Кудымкаре — кафе «Мама Лена». Можно взять травяной чай, пирожки с дикоросами. За соседним столом — женщина со взрослой дочерью. Дочь дергает плечами, хихикает, говорит через плечо. Никто не обращает внимания.

Девушка за кассой безошибочно узнает в нас приезжих: рассказывает про скульптуры с лешими, памятник лаптям, театр и другие кудымкарские достопримечательности. Услышав, что приехали мы в поисках икотки, отправляет в Малую Серву, к самой «медийной» из местных икотниц — Анне Александровне.

К женщине бесконечным потоком ехали съемочные группы, почтальоны несли заграничные письма. Ни один разговор об икоте в Кудымкаре и окрестностях не обходится без упоминания о ней. Говорят, правда, что умерла. Те, кто знаком ближе, уточняют: «сошла с ума», дети увезли в другой город. Куда — не скажут.

«Было так, — заваривая смородиновый чай, рассказывает молодая девушка за прилавком. — Я захожу в магазин — мне надо было компьютерный стол. Я хожу, смотрю — и рядом бабулька вдруг как не своим голосом разговаривает: “Хуевая тут мебель, хуевая!” Она как бы не сама, не от себя, но вот помочь хотела».

В поселке уже чувствуется усталость от интереса к диковинному, от настойчивого требования, приходящего извне: доказать, показать, объяснить. От скорой готовности высмеять, диагностировать, перекреститься.

Вместе с усталостью растет и крепнет противовес: мифологическое пространство осмысляется как часть локальной идентичности. Вот нарисованная карта, где из берестяного туеска в районе Купроса выглядывает чернотой остроглазая икота. Вот расходящиеся в группах во «ВКонтакте» фотографии с мистическим явлением, запечатленным в заброшенной деревне. С выходом сериала «Территория» внимания к существам-подселенцам и их хозяевам стало больше: в районных группах во «ВКонтакте» висят сообщения двухлетней давности: где найти бабку-икотку? кто ходил, поделитесь впечатлениями? Интересуются местные и приезжие. По делу и из любопытства.

Потом она заговорила

Женщины перекладывают нити, подбивают их туже по направляющим алюминиевой вилкой. На третьем этаже культурно-делового центра собирается кружок по плетению ковров. Несколько пожилых женщин поглядывают на нас, не отрываясь от узелков. Руководительница кружка — невысокая тонкая женщина — показывает работы, представляет мастериц. Нитки проявляют орнаменты: бегущего по полю коня, раскиданную по белому полотну абстракцию.

— Нашли чего искать, — говорит одна из женщин в ответ на упоминание икоты, собирается и уходит.

Никто не реагирует.

— Но ведь оно есть! Попробовали узнавать? — говорит главная по плетению.

— Ну вот у меня, например, у крестной была икота. Она сначала не говорила, очень долгое время. Потом, когда она уже к старости подошла, она вышла, но долго ее мучила. Приступы даже были. Потом она заговорила. И сказала даже, от кого взялась. Просто-напросто. Открыла глаза. Они [с той, кто подсадила икоту] через дорогу и жили. Вот так вот.

— Была бабулечка в К., мы к ней ходили всем селом по какой-то нужде. Сейчас уже нет «говорящих», по-моему, — рассказывает Анастасия, начальник информационного отдела этноцентра. Вспоминает еще, как время от времени видит во сне покойных родных: «Значит, где-то мы накосячили». Тогда многочисленная живая родня спешит помянуть или навестить ушедших, а если во сне прозвучали конкретные требования — отправляют передачи на тот свет с ближайшим покойным.

Анастасия — консультант сценаристов второго сезона сериала «Территория». Ломает в руках козырек расшитого кокошника — надо перешивать.

— Было забавно [смотреть первый сезон], хоть это и не про нас. Там зато играли наши актеры местные, из нашего театра. Ксюша, Вера Аркадьевна, Морозова.

Вера Аркадьевна Чугайнова сыграла в сериале старуху-колдунью, кормившую грудью склизких личинок-икоток. Совсем не похожих на настоящих, говорят те же, кто никогда не видел икоток, зато достаточно их слышал.

Вера Аркадьевна берет трубку. Смущаясь, говорит, что у нее на самом деле икоты нет, это все только образ, художественная интерпретация. И рада бы встретиться, поговорить, но нужно делать с ребенком уроки.

В театре икотку можно отыскать в спектакле «Гузи да Мези» — комедии о старике и старухе. Странный глумливый голос прорезается у хозяйки и пугает ворчливого деда. Кто бывал на спектакле, рассказывает, что местные образ узнают безошибочно. Приезжим обещают потом объяснить.

Неговорящая не значит немая

— Заходите скорее!

В продуктовом при кафе шумно: отвешивают колбасу и конфеты, спорят о пальмовом масле. Садимся за стол, Марина убегает в соседний зал. Там идет мероприятие. Приводит с собой мужчину, одетого в народный костюм, подпоясанного, удивленного неожиданным вниманием.

— Нам про вас секрет сказали. Поэтому мы вот к вам пристаем!

— Какой секрет?

— Будто у вас как бы икотка, что ли…

— Что?

— Икотка у вас есть?

Икотка Василию досталась от тещи, умершей на его руках. Про своего подселенца мужчина отмечает: его икотка — неговорящая. Неговорящая здесь значит бессмысленная, та, у кого нельзя что-либо узнать, с которой не построишь диалог. Но неговорящая не значит немая. Василий — руководитель местного фольклорного ансамбля. Он и сейчас ждет выхода на сцену. Переживает, что однажды икотка сорвет выступление.

— Ну я точно не знаю, может, это нервный тик такой… Вы простите, мешает мне разговаривать. (Прикрывает ладонью рот.)

— Икотка разговаривать мешает? — подаемся к Василию, двигая ближе диктофоны.

— Нет, я зубы сделал на днях, зубы мешают разговаривать. Неудобно мне сейчас, не привык.

Икотку теще подселила, по рассказу Василия, свекровь — натолкла из сушеных ящериц. Но саму икотку он не видел, какая живет в нем — не знает. Говорит, что живет с ним совсем недавно, всего пять лет, может, еще разговорится.

Из соседнего зала выбегает, размахивая микрофоном, наряженная в сарафан женщина, Василий от неожиданности икает, вскакивает, прощается и уходит выступать. Мероприятие закрытое, послушать не удается.

***

Васильевский остров. Группа голосовых практик телесно ориентированной терапии.

«Расслабьте руки, кисти, колени, попрыгайте или приподнимайтесь и опускайтесь на носках. Дайте выйти звуку и, ускоряясь, поднимайте его, выше и выше. Давайте повернемся спиной в круг, чтобы не смущаться. Что сейчас звучит в вас?»

Редакция благодарит службу ГЛУШ за помощь в подготовке материала