«Я стояла на балконе и смотрела, как горящим пламенем летят снаряды» Последняя война в Нагорном Карабахе глазами врачей, волонтеров и беженцев

Осенью Азербайджан начал «антитеррористическую военную операцию» — войну — в Нагорном Карабахе (Арцахе), а вскоре глава непризнанной республики Самвел Шахраманян подписал указ о прекращении существования Республики Нагорный Карабах, к 1 января 2024 года все госучреждения должны быть распущены. 

К октябрю почти все армянское население — больше сотни тысяч человек — покинуло родные города и села. Со временем о происходящем в Армении и Нагорном Карабахе практически перестали упоминать в новостных сводках. На фоне других войн и гуманитарных катастроф, происходящих в прямом эфире, о беженцах из Арцаха стали забывать. При этом события в регионе так или иначе затронули всю страну — как местных жителей, так и эмигрантов в Армении. Для многих эта война — не первая, которую пришлось пережить. 

Корреспондентка «Гласной» Рита Бондарь рассказывает, как война в непризнанной республике повлияла на судьбы женщин в первые дни после начала эвакуации.

Нара и Чало

Начало октября, высеченный в скалах Горис. Автобусы с беженцами, пережившими почти год полной блокады, и автомобили, доверху забитые мешками, сумками и пакетами, прибывают в первые дни исхода сюда — на миграционный контроль с регистрацией. 

Все скамейки и парапеты на площади заняты арцахскими семьями: бабушки, дедушки, мужья и жены, братья и сестры, дети, дети сестер и дети братьев, остальные близкие и не очень родственники сидят у драматического театра в окружении тех вещей, которые удалось увезти из Карабаха. Люди, многим из которых пришлось провести в дороге двое, трое, четверо суток, спят, прислонившись к багажу. 

Рядом со входом с противоположной стороны драмтеатра дежурит скорая. Неподалеку от скорой — большая красная палатка Coca-Cola. Вчера сюда прибыл последний автобус с 15 беженцами из Карабаха. В сквере у театра, на круглой скамейке под деревом, — муж с женой и их двое детей. Они рассказывают, что приехали сюда четыре дня назад, но пристанища у них до сих пор нет.

Клеенка, лежащая на площади, завалена принесенной горожанами одеждой, которую еще не разобрали или уже не заберут: гора детских вещей, женский шарфик, полупрозрачная нарядная блузка, олимпийки, брюки, обувь. С начала эвакуации это место напоминает рынок после закрытия: опустевшие палатки, мусор, замершие люди, сидящие в ожидании чего-то, что должно случиться, но никак не происходит. 

Солнце заходит, площадь пустеет. Темнеет — кроме редких фонарей светятся только окна Goris Hotel. На балконах стоят люди, но видны лишь их силуэты — вот какой-то мужчина тушит сигарету о перила, женщина и двое детей смотрят вниз. Их много, вглядывающихся в темноту, молодых и старых, одиноких и с детьми, но отель кажется безжизненным, а люди на балконах — призраками. Они почти не движутся и не издают звуков. 

В соседнюю с отелем гостиницу заходит молодая девушка-волонтерка из Амстердама по имени Каринэ. Ее мать родом из Армении, и Каринэ приехала сюда больше полугода назад, после начала блокады, чтобы оказывать точечную помощь семьям из Карабаха, но возможностей сделать это было не так много. Теперь девушка вместе с друзьями-волонтерами ездит на арендованном внедорожнике к семьям беженцев и привозит вещи, которые могут пригодиться здесь и сейчас.

За спиной у Каринэ медленно проходит худая пожилая женщина с серовато-коричневым лицом и длинными седыми волосами, собранными в пучок. Она направляется к хозяйке гостиницы и о чем-то говорит с ней, та уходит и возвращается с пузырьком капель от давления. 

Каринэ рассказывает, что это беженка по имени Нара. Еще недавно Нара спала прямо под сценой на центральной площади, рядом со своей собакой Чало. Там им пришлось провести несколько дней, пока на них не наткнулась Каринэ и не уговорила хозяйку гостиницы взять к себе постоялицу с животным. В Ереване, в отличие от маленького Гориса, у женщины и ее собаки был бы шанс получить приют, но местные таксисты отказались брать животное в салон. А Нара отказалась бросить Чало. 

«Миротворцы… Я вообще не люблю это слово»

Глава фонда ВИВА Татьяна Оганесян — одна из тех, кто приехал в армянский Горис еще до того, как прибыли первые автобусы с беженцами. Следующие несколько суток Татьяна, медик и координатор волонтеров, не сомкнет глаз: через нее проходит поток больных и истощенных блокадой детей и взрослых. Рядом с ней без отдыха работают и коллеги-врачи, и волонтеры без медицинского образования: они раздают еду, возят и сортируют гуманитарную помощь и просто разговаривают с людьми — иногда это не менее важно, чем чашка горячего чая или теплое одеяло. После этого государство распределит беженцев по регионам. 

С Татьяной мы встречаемся в офисе ВИВА уже в Ереване. Даже в дождливый день там полно людей: в основном женщины-волонтерки, которые перебирают коробки с гуманитарной помощью, сложенные башенками в одной из комнат офиса. На каждой коробке — свой уникальный номер, некоторые для удобства подписаны: «бинты гипсовые», «повязки стерильные», «контур дыхательный». Еще несколько ящиков доверху заполнены детским питанием. Там же подгузники. Через какое-то время волонтерки передадут все это беженцам, которые ежедневно идут сюда бесконечным потоком, часто целыми семьями. 

Татьяна занята примерно все время: ее телефон постоянно звонит, и проигнорировать звонок нельзя: она нужна беженцам. 

«Люди ехали со всего Арцаха. Некоторые проводили в дороге по три-четыре дня, в зависимости от того, откуда именно ехали — из Степанакерта или других населенных пунктов», — рассказывает Оганесян. На протяжении девяти месяцев блокады жители Карабаха оставались без лекарств и скорой медицинской помощи. В том числе люди с хроническими заболеваниями. «Они не посещали врачей, потому что даже доехать до больницы было невозможно: в какой-то момент в республике закончился бензин. Люди находились в ошарашенном состоянии и часто даже не понимали, что нужно сделать, куда пойти, к кому обратиться», — вспоминает Татьяна.

Кроме армянских ВИВА и Красного Креста, разгребать последствия катастрофы стал еще один волонтерский проект, практически полностью состоящий из российских и белорусских политэмигрантов, — «Этос». 

У двери офиса «Этоса» с утра и до самого вечера стоит очередь из получателей. Женщин и детей — больше всего. Напротив офиса — несколько мусорных контейнеров, рядом с которыми обитает кошачье семейство. Волонтеры успевают кормить животных в перерывах между раздачей помощи и регистрацией беженцев. Из вещей, которые можно получить тут, — одеяла и подушки, постельное белье, покрывала, памперсы и прокладки, влажные салфетки, мыло. Из еды — макароны, рис, гречка, консервы и другие базовые продукты питания. Некоторые жильцы высотки, на первом этаже которой располагается офис организации, приносят свои вещи и раздают нуждающимся. 

Кажется, больше нет четкого разделения на волонтеров и неволонтеров: помогают все, кто может, — и российские эмигранты, и местные жители. 

Среди женщин в очереди беженка по имени Ануш, женщина лет пятидесяти с тонкой серой кожей и синяками под глазами. Она хочет найти несколько лишних матрасов: ей и семье приходится спать практически на голом полу — они поселились у родственников в Ереване, но в квартире не хватает спальных мест. 

Войну Ануш встретила на балконе своего дома в центре Степанакерта. По ее словам, первые снаряды с азербайджанской стороны полетели примерно в 12 часов дня.

«Я стояла на балконе и смотрела, как пламенем горящим летят эти снаряды. И мне подумалось, что, может, это не то, что мне кажется, может, это пока не то… Но реальность оказалась такова, что да, снова война началась», — вспоминает Ануш.

До родных они добирались 30 часов. На блокпосту, как и все, прошли проверку: «[Азербайджанские военные] смотрели багажник, салон, под капотом даже. Обращались, конечно, вежливо. Но это никому уже не было нужно. Одной рукой убивают маленьких детей, другой дают конфеты. Пытаются показать, что они вежливый, цивилизованный народ, но… Это просто слова». 

Ануш упоминает и о российских миротворцах, которые были в Арцахе на протяжении всей блокады и военных действий. «Миротворцы… Я вообще не люблю это слово», — давать им оценку открыто женщина не берется, но при этом просит «не обижаться на ее слова».

Планов на будущее у нее нет, и Ануш не знает, где будет жить через месяц. В трехкомнатной квартире у родственников места все равно не хватит. 

«Мы прошли через несколько войн, но так хреново еще не было»

Блокада Нагорного Карабаха особенно затронула беременных женщин, рассказывает Татьяна Оганесян. Из-за истощения многие не смогли выносить беременность и пережили выкидыш. Масштаб происходящего активистка оценила не сразу. В какой-то момент Татьяна заметила, что спроса на подгузники для новорожденных среди беженок практически нет. Женщины разбирали в основном большие размеры подгузников — пятые, шестые. То, что предназначалось для детей до года, лежало на складе без дела. 

«Главная причина — голод. Голод, стресс, анемия. Это настоящий геноцид. Люди приносили памперсы нам, а я говорила: “Не нужны нам памперсы маленьких размеров. Пожалуйста, несите для детей старше года”», — вспоминает Татьяна. 

«Голод» — одно из слов, которые чаще всего упоминают и волонтеры, и беженцы. Голод и длинные очереди за буханками-кирпичами и матнакашем — армянским хлебом, похожим на большой мягкий поднос. 

В мирное время свежий и недорогой матнакаш можно было купить почти в любом продуктовом, но чем дольше длилась блокада Карабаха, тем меньше муки и масла оставалось в непризнанной республике. В конце концов пустые полки магазинов стали обыденностью.

Татьяна постоянно работает и мало спит. Кажется, ей легче отвечать на вопросы об организационных моментах и административной работе, но не о человеческих историях, с которыми ей пришлось столкнуться. О трагедиях Татьяна говорит с трудом: «Это невозможно передать словами. Я не знаю, будут ли силы с этим жить дальше».

Она вспоминает, как в магазине в Горисе, где они с волонтерами покупали целлофановые пакеты для упаковки, увидела мальчика из Арцаха. «Ему было года три, отец его вел по магазину за руку, и он с таким восторгом смотрел на эти полки, заполненные едой. Они даже толком ничего не покупали, но эти глаза… Я занимаюсь фондом с 2016 года, мы прошли через несколько войн, но так хреново еще не было». 

Блокада, обстрелы, паника, а после долгая эвакуация — людям приходилось ночевать в машинах целыми семьями. 

По дороге из Степанакерта в пробке скончалась пенсионерка, а у женщины начались роды. 

Родилась девочка, ее вместе с матерью на скорой увезли в больницу в Иджеване. Днем ранее родильной палатой для будущих матерей стал подвал — там во время артиллерийского обстрела появились на свет два новорожденных.

«Я не хочу, чтобы дети видели войну. Пусть рождение детей станет концом этих войн», — сказала одна из рожениц.

Татьяна Оганесян, наполовину армянка, на четверть русская и еще на четверть — украинка, признается, что она «абсолютно интернациональный человек» и воспитывает своих детей в таком же ключе. В России она прожила 30 лет. В 2021 году, вскоре после карабахской войны 2020-го, она приняла решение приехать в Армению и стала жить на две страны: фонд ВИВА ведет свою деятельность и здесь, и в России. Впрочем, они с мужем всегда знали, что вернутся в Армению. Решение об окончательном переезде приняли после 24 февраля 2022 года, но не только и не столько это сподвигло Татьяну уехать. 

Предки Оганесян родом из села Гандзасар в Нагорном Карабахе. Там же похоронена бабушка Татьяны. Неизвестно, получится ли у нее теперь когда-нибудь вернуться в село, чтобы навестить могилу: «Это мой дом. Тысячу лет стоит храм в Гандзасаре. Вы можете представить, что впервые в жизни, впервые за всю историю Армении Гандзасар не принадлежит армянам? Теперь у нас есть Арарат… и Арцах. Когда мой малыш только начинал осознавать, что происходит вокруг, мы ездили в Хор Вирап, я ему показывала Арарат. Он сказал мне: “Ну пойдем туда!” Я говорю: “Как же мы пойдем?”»

«Какое начальство, какие переговоры? Там бомбят»

В сквере около офиса «Этоса» на скамейке с младенцем на руках сидит мужчина с остекленевшим взглядом. Его зовут Вардан, он приехал из Нагорного Карабаха с женой Мариной, двумя мальчиками и семимесячной дочерью Алиной. Они остановились у знакомого, но не знают, сколько еще можно будет там оставаться, не злоупотребляя гостеприимством.

Дом Марины и Вардана — в Степанакерте, оба они родились и прожили там всю жизнь. Когда началась война, Вардан был на работе, а как только услышал звуки беспилотников, сразу же побежал домой, чтобы проверить, цела ли жена и дети. После отправился в школу, где учился и находился в тот момент его семилетний сын. Впоследствии там же, в подвале школы, нашли убежище женщины с детьми. Туда же отправились и Марина с маленькой Алиной и двумя сыновьями — там они оставались вплоть до эвакуации. 

Вардан, как и другие вынужденные переселенцы, неохотно вспоминает о том, что происходило с его семьей во время блокады и войны. А когда все же заговаривает, рассказывает, как пытался уговорить российских миротворцев помочь мирным жителям: «Город бомбят. Мы с женой еле-еле доехали до аэропорта. Там солдаты стоят российские. Я им говорю: “Там в подвале школы женщины и дети. Может, как-нибудь с машиной их оттуда вывезти можно?” А он так смотрит на меня и говорит: “Ваше начальство с нашим начальством не переговорило”. Брат, какое начальство, какие переговоры? Там бомбят. Там же дети!» 

Мужчина рассказывает, как изменились политические взгляды карабахцев после начала блокады и последующей «антитеррористической операции» Азербайджана. Сам он, по его словам, всегда относился к России как к другу и союзнику, но после пережитого отношение изменилось — и у него, и у его друзей и знакомых. Длительное ожидание помощи со стороны миротворцев сменилось фрустрацией и раздражением. 

По словам мужчины, в блокадном Карабахе миротворцы продавали сигареты втридорога. А потом уже появилась фура с гуманитаркой.

«Девять месяцев мы с женой и детьми голодные сидели, а они привезли одну фуру, мол, видите, мы вам гуманитарную помощь доставили. И то никто ничего не получил. Это была показуха», — утверждает Вардан.

Вардан долго и эмоционально говорит о политике — о том, почему молчат Путин с Лавровым, о несправедливости и предательстве и о том, что Армения, по его мнению, — единственный настоящий союзник России. «Владимир Владимирович, единственный твой союзник — Армения. Почему ты нас продаешь? Из-за нефти, из-за газа? Придет время, и ты расплатишься за это», — говорит мужчина. 

* * *

Нара и Чало уедут в село Дзорахбюр, где их приютит женщина — военный хирург, прошедшая через карабахскую войну. Каринэ продолжит путешествовать и помогать арцахцам, расселенным по разным городам Армении. Вардан с женой и детьми больше не выйдет на связь, как и женщины, которые рассказали свои истории у дверей «Этоса». 

Татьяна Оганесян вместе с фондом устроит рождественскую ярмарку и соберет пожертвования для своих подопечных. «Свечу другим, сгорая сам», — напишет она в соцсетях.