«Если б мы не начали войну, она была бы уже здесь» Путевые заметки писательницы Марии Панкевич, которая на фоне мобилизации в шахтерском городке наблюдала, как переживают «спецоперацию» обычные ростовчане

Поехала к подруге в Ростовскую область — шахтерский городок Гуково, семь километров от Луганской области. Билеты взяла до Зверево. В вагоне из Новороссийска со мной оказались трое мобилизованных: сержанты-саперы 27 лет и майор за 40. Они ехали в часть в Каменске и разговаривали шепотом между собой.

***
В 6:40 утра в поезде я проснулась от скрипучего голоса совсем пожилой женщины в соседнем отсеке плацкарты:

— Америка совсем руки распустила! Диверсантов очень много… У меня невестка в Херсоне, ей 80 лет, по ним стреляют. Я говорю: «Давай я приеду, помогу или денег вышлю». — «Нам от вас ничего не надо!» А когда в 2014-м взорвали электростанции, обесточили Крым и Россия обеспечила Крым генераторами…

— С помощью России все выживают! Только нам никто не помогает! — нараспев отвечает женщина с акцентом северянки (поезд воркутинский).

— Я сама из Крыма… — добавила пожилая собеседница, как будто это объясняло все.

— Ладно, сменим тему! — В голосе женщины моложе мне почудился страх.

И они дальше заговорили о море и о каких-то тетках. Но я уже не смогла уснуть.

***
Зверево встретило меня как родную. Я вышла из поезда в пасмурное раннее утро, не знала, в какую сторону идти, и пошла рядом с загорелым мужчиной с седым ежиком на голове.

— А где тут таксисты? — спросила я его. — Мне в Гуково.

— За мной сестра приехала, довезем, — ответил он. — А то сейчас таксисты как сдерут с тебя…

— Подвезем, конечно, — подтвердила сестра. — Таксисты сейчас как зарядят… Спецоперация особенно на них повлияла! Стоят часами, люди приезжают с чемоданами, в маршрутку не влезть, приходится платить, сколько скажут…

Они довезли меня прямо до дома на улице Виноградной. Моя подруга Лиля, веселая черноволосая невысокая женщина с короткой стрижкой, обняла и проводила в дом:

— Ты что, Машунь, правда бесплатно довезли прямо до забора? Борщ, котлеты с картошкой? Блинчики с мясом?

— Я в поезде съела яичко с чаем…

— Уже девять утра! — усовестила меня Лилина мама, бабушка Антонина. — Пора нормально покушать! На домашнем молоке блины!

— А я тебе в кофе коньячка немного плесну, — пообещала Лиля.

***
Главное богатство Гуковского района до недавнего времени — каменный уголь, обнаруженный здесь еще в середине XVIII века. Ровно в те дни, когда я была в Гуково, городок прославился еще и с другой точки зрения: одним из первых Гуково отчиталось о завершении «плана по мобилизации».

Здесь очень крепкие (скрепные?) настроения по поводу СВО.

Во время Великой Отечественной войны на хуторе Гуково стоял вермахт. Оккупация нацистами Гуково продолжалась полгода: с июля 1942 года по февраль 1943-го. В шахтерских поселках все это время действовали подпольные группы сопротивления. Сотни непокорившихся гуковчан фашисты расстреляли в Ковалевском каменном карьере.

Кажется, городок все еще проживает эту трагедию. Никак не может освободиться от нее и осознать как уже историю.

После победы в Сталинградской битве советские войска вошли в Гуково, Зверево, Лихую и Красный Сулин и полностью освободили эти места от фашистских захватчиков. Началось быстрое восстановление шахт и жилых поселков.

Лиля рассказывала мне об этом, пока мы гуляли по центру. В центре, в доме пионеров, находится военкомат. Разгар мобилизации — я ожидала увидеть и не увидела никаких драм. Ни тебе рыдающих матерей и жен. Ни детки не кричали: «Папка, куда же ты?» Парни абсолютно спокойно стояли в очереди, курили и ржали на улице. Нам с Лилей сообщили, что уже пошел перенабор. В очереди обсуждался финансовый вопрос: подъемные и как их снять в банке.

***
После обеда в гости к Лиле приезжает сестра ее мужа, начальница швейного цеха. У ее подчиненных мобилизовали мужей. Она смотрит на меня недоверчиво и даже враждебно: ей уже сказали, что я журналист. Но я выпиваю половину рюмки домашней водки со всеми за столом и спрашиваю ее о войне.

— Имя твое не будут называть, — говорит ей муж Лили.

— Да мне все равно, хоть бы и назвали! Как я отношусь к этой войне?! Правильно все, я считаю! В 14-м году обстреливали Бирюково (поселок городского типа в Должанском районе Луганской области Украины, — прим. «Гласной»). Вошли в Бирюково хохлы. — В ее голосе звучит не то ненависть, не то презрение, она делает акцент на последнем слове. — Там живет брат моего мужа с женой, невесткой и маленьким внучиком, три годика. И когда они пересекали границу, чтобы уйти от этих расправ, которые там случилися, бомбили наш пункт таможенного перехода. Хохлы… И наша Галя говорит невестке: «Я сейчас лягу, прикрою своим телом малыша, а когда меня убьют, ты вытащи его из-под меня… Он останется жив… И беги в сторону России!» Как можно относиться к этой войне… Находили снаряды в огородах, те разрывались… Когда половина родственников находится на территории бывшей Украины, к которым заходили в воротА и стучали автоматами. Как можно относиться… Они — русские! Хотя Галя — она украинка. А Сережа — он русский. Они прибежали все сюда и рассказывали, что творили эти нацики там. Насиловали, убивали, заставляли говорить по-хохлячьи… То есть ущемляли русское население! Это же работа американских спецслужб. Путин, я считаю, ведет правильную политику. Я не хочу, чтобы война была на нашей территории! Хочу, чтобы выгнали всех! Чтобы наши родственники спокойно жили в Украине…

— Да кончить всех нацистов надо! — вмешивается Лилин муж.

— Как мы жили раньше… Ходили друг к другу в гости и не боялись ничего (имеется в виду переход через границу с Украиной, — прим. «Гласной»). Я тебе, Маш, еще раз говорю: если бы в 14-м году тогда не отогнали их отсюда и не начали эту войну, война бы происходила на территории Ростовской области. Я только за Путина! Вот тут вы мне что хотите говорите. А дальше пиши что хочешь…

***
Немножко о том, «как раньше жили», мне рассказала бабушка Антонина, Лилина мама. Ей почти 90 лет, но она на своих ногах, в своем разуме, занимается огородом.

Я записала ее монолог и считаю нужным привести его здесь почти полностью. У меня на это есть два резона. Во-первых, жизнь бабушки Антонины — это энциклопедия жизни женщины юга России в ХХ веке. Здесь про все: и про то, что кушали, и про то, как переживали первую менструацию, и про то, как любили и выходили замуж.

Ну а во-вторых, именно ее рассказ дает нам понять, из какого материала соткано сознание нынешнего Гуково. От какого исторического прошлого отталкиваются гуковчане, рассуждая о происходящем сегодня.

Рассказывает бабушка Антонина:

«Пришли немцы. Выгнали нас, в чем стояли, и голые, и босые. У меня как пошли чирьи по ногам! Я бегала за этими лохуцками — то побеги с камыша по-хохлацки — на речку… Ох! Потом наши с самолетов бомбу вдарили в хранилище зерновое, оно пустое было. А потом бомба в речку — как плеснула вода вся!.. И удирали немцы от нас, и вплавь, и как они только не удирали! Пришли наши. Солдаты в обмотках, голодные-холодные, остановились на передых. А мать корову подоила, на молоке муку помесила, наварила чашку плетенок полной горою. Мне девять лет было, я вынесла чашку эту. Командир раздал всем по одному, и не хватило… Я говорю: «Сейчас я принесу, мать варит». Отдали пустую чашку мне, мать еще сделала, принесла, он раздал остальным так же по одному и себе одну. Остальное, говорит, неси своим детям.

Передохнули и погнали опять немцев. Те стали отступать, а наши наступать стали.

…Я в школу пошла в первый класс бОсая. Сани проехали — а полозья, они снег аж продирали до земли. Я по этой земле в школу ходила. У меня чирьи напали опять по ногам и на лице. А отец лук подогревал, прикладывал — и на лице ни единого шрама не осталось. А на ноге так шрам и остался. У отца была гемофилия, она не лечится — вот так и сын мой, Шамрай, дожил до 55 лет, но тромб оторвался. Семь лет назад он умер.

Как мы жили — это к уму не приложить.

Босые и голые… Дед выменял за галеты фэзэушное платье. ФЗУ — это учебное заведение такое было. Детей там одевали. Простой материал… И оно сшито так — две складочки впередИ, две сзадИ. С длинным рукавом. И он выменял мне платьишко это. Я в школу ходила. Отец пошьет с брезента тапочки вручную, один обуется — а второму не в чем ходить. Я в этих тапочках в Шептуховку семь килОметров прошла, чтоб в снег не залезть в этом платье. И одна фуфайка у нас была! Фуфайку выдали сестре на свиноферме. Я у нее эту фуфайку выпрошу — и в школу бегом, пешком семь килОметров. Ходила-ходила, заболела совсем, и тут менструация у меня началась, я не могла идти, осталась на второй год. Текло три или четыре дня, я дома лежала — ну куда я пойду, в крови все ноги?

А учительница у нас — она только курсы прошла, Раиса Фоминишна, 90 лет прожила. Даже я в четыре класса задачу решила, а она не могла. Я отличница была по математике и по русскому. Я решила эту задачу, а они вдвоем, две практикантши, не могли решить. Техникумы покончали… Она не поверила мне: «Тебе кто-то решил». Я с тех пор — я Телец по гороскопу — не могла ей простить! Ездила на кладбище до матери, а к ней не пошла: не могла простить, понимаешь, характер такой дурацкий.

Отец в магазине торговал. Тогда такие куски сахара привозили — он принесет нам, в сундук запрячет, только по кусочку отобьет к чаю. А песка возьмет — килограмм! Накрошит хлеба булку в чашку большую, вот так посыпет сахаром, польет водой, и вот это мы — кто сколько захватит. Ложками. Дети. Как собачата те были. Ой…

***
Нинка, сестра моя старшая, одевала черевички, с брезента сшитые, и шла на свинарник. Вото ей дали там кирзовые сапоги. Уже выдавали ей там спецовку, она стала подзарабатывать… Я уже подросла, кинулась в Шептуховку — на седьмой, восьмой, девятый и десятый класс… Школу там закончила с горем пополам. Отец купил два верблюжьих одеяла — одно Нине, одно мне… А тут и старший брат пошел на трактор, начал подрабатывать, купили штапеля, пошили нам по платью… А замуж я выходила — у меня уже три платья было.

И вот мне уже паспорт получать. И говорю: «Мам, а где мое свидетельство о рождении?» Она говорит: «Та в сундуке, отец придет на обед, откроет, возьмешь». ХабУр-чабУр… Вытянули мое свидетельство о рождении, а оно перетертое на четыре куска, еле держалось. Там написано — Неосонелла. Я родилась 9 мая вечером. Отец напился, наутро поехал, записал 10-го — и Неосонелла… А все знают меня Антониной! И документ об образовании — на Антонину. Я плакала-плакала, пошла до директора школы, он говорит: «Не могу ничего сделать. Все, пропал документ! Иди теперь в колхоз, куда тебя пристроют, там и будешь работать».

Я пошла в управление колхоза в Ивановку, за три километра. Виктор Васильевич был, Поздняк, председателем колхоза. Говорю ему: «Меня все Антониной зовут, а тут написана Неосонелла какая-то…» Он говорит: «Ничего не сделаешь, иди учетчиком на ферму. Там заведующий, Николай Кириллович, тебя подучит. Контрольный удой будешь составлять, учеты…» Я пошла на ферму. Там старый дед был, еврей. Уволили этого еврея и поставили меня учетчиком. Выдали мне плащ такой прорезиновый, платок вязаный, как решето… Резиновые сапожки, 36-й размер — у меня 35-й был… И я в сапогах этих запиналась. Доярки эти, в кирзовых, говорят: «А Тоньке какие красивые, резиновые, выдали!»

И так я проработала три года. Отпуск мне давали, я в отпуск в летнее время ходила — разгружала машины, чтоб денег больше заработать. Питались мы — отец в ларьке торговал, приносил пряники душистые, нам к чаю давал… До того они пахли в сундуке этом, где мои три платья на замуж лежали!

Я познакомилась. Молоко с Ивановки нам возил Савченков Иван, красивый такой парнишка… Поцеловались, потом дружили с ним три года. Он говорит дома: «Я женюсь на учетчице!» Мать говорит: «Куда ты возьмешь ее, во что ты ее одевать будешь? В свои штаны?» Он: «У нее три платья есть!» Она: «Нет, вон бери Шурку, она рыжая такая, крутолобая…» Он пришел, мне сказал… Я говорю: «Ты что, думаешь, я не нужна никому буду?!» А за мной гонялся Петя. Я такая была стройная, красивая, волосы темные завивались кудрями, как у цыганчаты… Говорю: «Петя! Приезжай завтра сватать, пойду замуж за тебя!» И они приехали сватать. А я ж пошутила! Ушла до брата на Маньковский разъезд, там осталась ночевать, они приезжают за мной — тройка лошадей с санками бригадирскими… Мать в слезы: «Та куда ты пойдешь, та ты же дружишь с Иваном, что ж ты наделала! Ты не знаешь его толком, этого Петра! Пусть Нинку забирает, старшую!» Он отвечает: «Та я не хочу вашу Нинку!» И отдали меня.

Они нарядили меня, как принцессу! Платье, шелк китайский такими розами белыми, лодочками черные тухли (белых нигде не нашли). Фату достали, цветы… Вечер — гулять, а тот Иван бегал-бегал: «Я сорву цветы с нее!» А друзей-то много у Петра, сказали: «Мы его прибьем, если придет». Он и убежал. А потом мы шли расписываться — я в свадебном платье, Петр в костюме черном. Иван увидел нас и пошел повесился. А отец снял его. Так его и женили на этой крутолобой, она ему двух пацанов родила, дояркой работала, замызганная… Построил он дом, но живут как с соседкой. Я ездила зубы вставлять — в простом костюме, на мотоцикле с коляской — и его видела: сапоги в гамне, гуляет напропалую. Не живет Иван, а существует.

А мы с Петром прожили 50 лет. А потом его парализовало, 42 дня пролежал и умер…»

***
Незадолго до моего отъезда к Лиле приехал брат с двумя светловолосыми близняшками — девочками-подростками. У брата к Лиле был интимный вопрос: он просил ее помочь ему найти одинокую женщину для совместной жизни. Жена его бросила, несмотря на то что у нее не было одной ноги.

— И куда она на второй ускачет? И к кому? — удивилась бабушка Антонина.

— Не, мам. Если отношения не заладились, тут хоть сто ног… У нас вся улица, считай, одиноких женщин, — стала объяснять Лиля. — Только зачем ты им нужен? Она проснулась в 12, кофа попила… Кому оно надо — чужие вонючие носки стирать? Одна когда живешь — это ж совсем другое дело!

***
…Совсем недавно, 4 марта, рядом с домом Лили упал беспилотник. Глава городской администрации Евгений Гриненко сообщил в своем официальном телеграм-канале, что пострадавших нет и что это «осколки снаряда неизвестного происхождения». Призвал не поддаваться панике, место падения огородили. Жители стали размещать в соцсетях фотографии. «Ростов-газета» пишет, что «на фото видно продолговатый объект цилиндрической формы с металлическими “лепестками”, которые пользователи сравнили с разгонным блоком снаряда реактивного противотанкового гранатомета».

Позже появилась информация о том, что военнослужащий в части случайно выстрелил из гранатомета РПГ-22 во время проверки оружия и снаряд упал в частном секторе.

Что это было на самом деле, так и не ясно. Ясно только, что жителям Ростовской области очень непросто. Впрочем, как и всем сейчас.