«Меня можно привлечь к ответственности просто за то, что я есть» Первая открытая трансгендерная женщина-политик в России — о вынужденном завершении карьеры
24 ноября Госдума приняла в третьем чтении законопроект о полном запрете «пропаганды ЛГБТ» и «смены пола». По словам спикера Вячеслава Володина, это «позволит защитить будущее страны от тьмы, распространяемой США и европейскими государствами». Но по факту закон сильно осложнит жизнь всем квир-персонам в стране.
В октябре из-за готовящихся законодательных изменений об уходе из политики заявила трансгендерная жительница Барнаула Юлия Алёшина. В своем телеграм-канале она сообщила, что планирует сфокусироваться на личных вопросах — например, собрать деньги для завершения перехода.
Алешина стала известна в октябре прошлого года — тогда 32-летняя женщина возглавила региональное отделение партии «Гражданская инициатива» в Алтайском крае. За год политической жизни она успела столкнуться с критикой в свой адрес от депутата Госдумы Виталия Милонова и получила отказ в регистрации кандидатом в барнаульскую гордуму. «Гласная» публикует ее монолог.
«Юля не может быть геем, она — трансгендерная женщина»
За последний год работы председателем регионального отделения партии каких только вопросов я не слышала. Спрашивали, планирую ли я вовлекать в это детей, [ под «это» подразумевали ЛГБТ] запрещаю ли я разбрасывать носки… и называли меня по прошлому имени. Депутат Госдумы и коммунистка Нина Останина сравнила меня с Гитлером, якобы я продолжаю его дело по уничтожению нашего населения. Поэтому даже не знаю, может ли меня теперь что-то сильно обидеть.
К трансгендерному переходу я шла очень долго, предпосылки появились еще в детстве. Я поняла, что ощущаю себя женщиной, все женское мне ближе. Мне хочется быть в этой гендерной роли.
Из близких у меня есть только мама, ее я готовила заранее: сначала рассказывала, что есть трансгендерные люди, потом скидывала видео, показывала в интернете новости по этой теме. Мама — человек советской закалки, для нее это ново. А все, что человеку ново и непонятно, вызывает страх. Когда я ей призналась, скажу прямо, у нее был шок. Мы прошли через все стадии — шок, отрицание… Но потом она приняла и поняла меня. Наверное, на это у нас ушло несколько лет.
Что касается друзей и приятелей, здесь было проще. Я начала открываться в 20 лет, когда училась на юрфаке. Публичного каминг-аута не делала, всему курсу не рассказывала. Начала делиться только с теми, кому доверяла. Я ожидала от них либо позитивной, либо нейтральной реакции, потому что все эти люди были прогрессивные, демократических взглядов. Большинство поняли и приняли. За редким исключением.
Была одна девочка, общение с которой после моего признания сошло на нет. А спустя время, когда я пошла в политику, она мне написала, что поддерживает мое решение и мой выбор. Тогда еще алтайская журналистка у себя в соцсетях написала про меня не очень хороший пост. Эта девочка рассказала, что написала журналистке, посоветовала ей быть корректнее и не оскорблять людей. В тексте меня назвали геем, и эта девочка написала журналистке: «Юля не мужчина, она не может быть геем, она — трансгендерная женщина».
С годами многое меняется. Мне было приятно, что спустя какое-то время человек меня понял и принял.
В комментариях под постами во «ВКонтакте» многие называют меня моим старым, мертвым именем. Я этих людей не знаю. Они взяли информацию из СМИ, хотя я ни одному журналисту не говорила, как меня звали до трансгендерного перехода. Они попросту этого не спрашивали. Не понимаю, где они нашли эту информацию, но во всех публикациях они не забывают упомянуть мое старое, мертвое имя. Это крайне неприятно.
Я в публичном пространстве с ноября 2021 года. Если бы хотя бы один журналист спросил, как меня звали до трансгендерного перехода, я бы ответила в шутку: «Я забыла». И я правда это забыла.
«Мне казалось, мы двигаемся в сторону толерантности»
Переход я решила сделать в 2016 году. На тот момент у меня была сильная депрессия: я не хотела ни с кем общаться, выходить из дома, на фоне этого были проблемы с аппетитом. Все потому, что люди воспринимали меня в одной гендерной роли, а я себя ощущала в другой. Я поняла, что дальше так продолжаться не может. Все будет только ухудшаться. Из-за отсутствия денег я не могла поехать на обследование в частную клинику в Москву или Петербург, и я обратилась в государственную психиатрическую больницу в Барнауле.
На тот момент в России действовала МКБ (международная классификация болезней. — Прим. «Гласной») 10-го пересмотра, по которой транссексуализм относился к рубрике психиатрии. Далее ВОЗ в 2018 году приняла новую версию МКБ, в России она была введенатолько в январе 2022 года. Это были существенные изменения, потому что по МКБ 11-го пересмотра транссексуализм трактуется как гендерное несоответствие и относится уже не к рубрике психиатрии, а к сексологии.
Так вот, три года назад врачи в Барнауле, обследовав меня, признали, что у меня нет психических заболеваний. Мне так и сказали: «Вы не наш пациент, вам к сексологу надо». В государственных медучреждениях такого врача не было. Но я нашла его в частной клинике. Подозреваю, что это единственный сексолог во всем городе.
Обследование длилось год. Меня это удручало, при этом гарантий, что после него я смогу сделать переход, никто не давал. В итоге состоялась врачебная комиссия, на которой мне выдали разрешение на смену пола и должны были дать справку для замены документов, которая изготавливается на бланке со степенью защиты. Но в Барнауле таких бланков не было. Я обратилась к руководству больницы — меня отправили в другой город: «Езжайте и сами оформляйте справку на бланке». Тогда я написала заявление на имя главного врача города. Выяснилось, что в Барнауле нет типографии, которая могла бы напечатать нужный бланк. Нашей больнице пришлось обращаться в Санкт-Петербург, чтобы заказать их.
Зато на основании этой справки я быстро поменяла свидетельство о рождении через ЗАГС, а потом уже паспорт. А вот те, кто были до меня и справку на фирменном бланке не получали, обращались в суд, чтобы поменять свидетельство о рождении. Хоть мне и пришлось долго ждать, когда эту справку напечатают, мне казалось, что мы двигаемся в сторону толерантности — ведь людям стало проще менять документы. А потом я вообще стала председателем регионального отделения политической партии. Меня ведь без проблем зарегистрировали.
«Я хотела изменить отношение к трансгендерным людям»
Когда на меня обрушивается хейт, я говорю: «Я поменяла паспорт и пол не по американским или европейским законам, а по закону Российской Федерации». То есть у нас, с одной стороны, это разрешено, а с другой — последние десять лет госполитика проводится против трансгендерных людей. Но так было не всегда. В девяностые и нулевые, мне казалось, политика была толерантной.
Все изменилось, когда в 2011 году начались массовые выступления за честные выборы. Власть не пошла навстречу протестующим, не стала договариваться — вместо этого начала закручивать гайки и искать внутренних врагов. Ими стали, в том числе, ЛГБТ-люди. Самого слабого и социально незащищенного бить же проще.
В 2013 году приняли закон о запрете «ЛГБТ-пропаганды» среди несовершеннолетних. Я нигде не встречала такую пропаганду, но закон был принят. Я сделала вывод, что Россия в качестве одного из врагов выбирает ЛГБТ-группу. И после этого все знают, что началось на федеральных телеканалах. Хорошо помню фразу Киселева, который сказал, что сердца геев надо вырезать, сжигать и закапывать в землю. Я поняла, что государство против таких людей, как я.
Одна из причин, почему я пошла в политику, — изменить отношение общества к трансгендерным людям и ЛГБТ в целом. У нас люди смотрят телевизор, а он оказывает большое воздействие на умы россиян. У меня не было какого-то четкого плана. Раньше в ходе избирательных кампаний я работала электоральным юристом, но в партии не вступала. Искала ту, которая соответствует моим взглядам. Такой и оказалась «Гражданская инициатива». Вступила в эту партию я в начале лета 2021 года, а потом руководитель ушел с поста, и на партийном собрании коллеги избрали меня, учитывая мои знания и опыт в политике.
Что-то мы пытались сделать. В декабре 2021 года наше отделение призывало допустить в страну вакцины иностранного производства от коронавируса, а также выступило за добровольную вакцинацию и против ограничений на посещение общественных мест в зависимости от наличия QR-кодов. Тогда готовился к рассмотрению закон об их обязательности — в итоге он не был принят Госдумой. Конечно, не только мы выступали против этого закона, но считаю, что свою лепту мы тоже внесли. Мы требовали закрепить ставку психолога во всех государственных школах. Я просила председателя комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей Нину Останину посодействовать в этом вопросе. Посмотрим, может, что-нибудь и сдвинется.
В народе говорят: какие законы, такая и жизнь. Чтобы проблемы решались, надо менять законодательство. По большому счету, все те законы, которые были приняты за последние двадцать лет, надо брать и, как пелену, счищать. Действующая Госдума на это не способна. Надо голосовать за альтернативные партии и кандидатов, чтобы парламент стал сильным. Если мы изменим законодательство, жизнь в государстве изменится. И проблемы будут решаться.
«Я прежде всего человек, а потом уже трансгендерная женщина»
Весь этот год действующая власть препятствовала моей работе. Меня не пускали на сессии краевого парламента, мне отказали в регистрации кандидатом в депутаты. Я думаю, причина — моя трансгендерность.
Летом в Барнауле проходили выборы. Избирательная комиссия меня срезала. Я собрала все документы, на втором этапе сдала листы с подписями избирателей в мою поддержку. Но избирком отказал мне в регистрации. Официальная причина — недопустимый процент забракованных подписей. Отказ на основании забракованных подписей — это стандартная процедура снятия с выборов нежелательных кандидатов, это я знаю как юрист.
Когда я потребовала документы, увидела, что они забраковали, например, подпись маминой знакомой. Якобы за неправильный адрес. Я попросила маму узнать, реальный ли адрес был указан в подписном листе. Оказалось, что да, реальный, человек там живет уже пять лет. Возникает вопрос — а остальные забракованные подписи действительно ли были с браком?
Как цисгендерный, так и трансгендерный политик может разобраться в любом вопросе. Единственное скажу, что трансгендерный политик в плане медицины, наверное, будет более подкованным. Думаю, я здесь чуть более компетентна, чем другие политики или юристы, потому что сама много времени провела у врачей во время перехода.
Когда я баллотировалась в депутаты, мне нужно было предоставить справку, подтверждающую смену имени. Вообще информация о смене имени относится к персональным данным, и разглашать ее нельзя, но я прекрасно понимала, что этот факт все равно бы всплыл — поэтому я не скрываю свою трансгендерность.
Но сама я нигде и не писала об этом, только в посте об уходе из политики. Раньше я никогда это не выпячивала. Я прежде всего человек, а потом уже трансгендерная женщина.
Уйти из публичной политики я решила на фоне рассмотрения нового закона. Думаю, скоро меня можно будет привлечь к ответственности (если это кому-то захочется) просто за то, что я открытая трансгендерная женщина, расценив мою открытость как пропаганду. Этот закон является дискриминационным — в нем отрицается социальная равноценность традиционных и нетрадиционных отношений. Власть на законодательном уровне признает ЛГБТ людьми второго сорта. Термины закона также не точны: материалы, пропагандирующие нетрадиционные предпочтения, — что это за материалы? Мне непонятно. А коммунисты вообще предлагают ввести уголовную ответственность. Чего мне ждать? Когда в тюрьму начнут сажать?
Думаю, нынешней России трансгендерный политик не нужен. В том посте я написала, что, наверное, опередила время. Поэтому решила уйти.
Марина мечтала о сцене и журналистике, но стала женой чеченского силовика. Ее история — о насилии и удачном побеге
Как анонимный чат психологической помощи «1221» помогает подросткам
Российская беженка, которая прошла секты и проституцию, решила стать психологом, чтобы помогать другим
Как побег из семьи становится единственным способом избавиться от постоянного насилия
Как первые женщины-политзаключенные ценой собственной жизни изменили порядки в российских тюрьмах в XIX веке