«Чем жестче наказание, тем успешнее мое произведение» Письмо Саши Скочиленко о том, как государство продолжает ее антивоенный перформанс

Дело Саши Скочиленко — один из самых громких примеров преследования в России за антивоенную позицию. С середины апреля 31-летняя петербургская художница сидит в СИЗО по обвинению в распространении «фейков» о российской армии. За несколько антивоенных ценников в супермаркете ей грозит до 10 лет лишения свободы. У Скочиленко проблемы со здоровьем, однако следователи и суд это игнорируют.

«Гласная» публикует письмо художницы нашим читателям, переданное через адвоката.

«Основные испытания, возможно, впереди»

Травлю, которую я пережила в СИЗО, люди обычно переживают в начальной школе. Сами посудите: 50-летняя женщина, которая называла себя «старшая по камере», говорила мне и сокамерницам, что «от меня воняет», что я — «больная», «грязнуля» и в вещах моих беспорядок, и имела рычаги давления на сокамерниц. Она воздействовала на них через оперативных сотрудников. И если бы хоть кто-то из них встал на мою защиту и не согласился с ней, то унижала бы «старшая по камере» не только меня.

Меня она раз от раза заставляла вручную перестирывать свои вещи, учила пользоваться веником или складывать половую тряпку… Так я пережила коллективное давление. Чтобы остановить его, я сообщила о происходящем своему адвокату. После жалобы меня перевели в двухместную камеру. С новой сокамерницей мы поладили. Впрочем, равно как и с остальными людьми, с которыми меня в дальнейшем запирали на один ключ.

С дискриминацией по признаку психического расстройства я столкнулась вовсе не со стороны СИЗО, а со стороны Следственного комитета.

Ему я факт собственной вменяемости доказывала трижды. Целых три раза!

Да, я лечусь от биполярного расстройства. И уже давно лечусь. Уже много лет консультируюсь с врачами по поводу моего состояния. Да, я принимала медикаменты. Да, ходила на психотерапию. Да, я и сама училась и потом просвещала других о биполярном расстройстве. Я забочусь о своем ментальном здоровье и равновесии больше, чем многие мои соотечественники. Два года подряд я успешно проходила специальные комиссии для того, чтобы сняться с учета в районном психоневрологическом диспансере (ПНД), и уже несколько лет нахожусь в устойчивой ремиссии. Если человек с биполярным расстройством не находится в острой фазе психоза, о чем сразу становится известно всем окружающим, то он является абсолютно вменяемым и живет нормальной, полноценной жизнью, как все обычные люди.

Тем не менее факт моей вменяемости сначала должны были подтвердить в районном ПНД перед поступлением в СИЗО. Его подтвердили. Но этого оказалось недостаточно. По инициативе следователя меня отправили на психиатрическую экспертизу в ГПБ № 6. Есть два варианта этой экспертизы: упрощенная трехчасовая — ее проходили даже женщина с эпилепсией и женщина, которая около 28 дней лежала в стационаре, и длительная — которая замедлит делопроизводство на месяц. Следователь выбрал ее.

На экспертизе я проходила психологические тесты (большую часть из которых я уже «сдавала» в течение жизни), жила под 24-часовым наблюдением камер и бесконечно собеседовалась с психиатром. Вердикт о степени моей вменяемости выносила комиссия из пяти врачей и одного специального консультанта. В СИЗО-5 я поехала с вклейкой в карте о вменяемости, где также указывалось, что я и не нуждаюсь в медикаментозном лечении. Но в СИЗО поинтересовались, действительно ли со мной «все в порядке», и назначили еще и собеседование с местным психиатром. Она подтвердила вердикт коллег и признала меня вменяемой. Снова.

Если бы комиссия подтвердила обратное, то я бы вернулась в СИЗО совсем в другом статусе. Тогда бы все мои жалобы тотчас же превратились в фантазии сумасшедшей.

Я помню, когда я была в статусе подэкспертной в ГПБ № 6, меня убеждали, что мне не дают продукты, которые мне нельзя из-за целиакии, а мне это только «кажется», что мне их дают. К соблюдению моей безглютеновой диеты в ГПБ № 6 стали относиться серьезно только после того, как на заведение обрушились жалобы от лица моих друзей и правозащитников и дело приблизилось к выписке.

Страшно, что я пока не знаю, что именно написано в полной версии моей экспертизы. Вердикт о необходимости принудительного лечения выносит только суд, и я переживаю, что основные испытания, возможно, еще впереди.

«Главный спонсор и организатор моего перформанса — государство»

Я совсем не активистка, я — артистка, художница. В моем творчестве — отзыв на проблемы и вызовы современности. Главное мое произведение, дело всей моей жизни, в которое я вкладываю свои творческие и человеческие силы, — антивоенный перформанс «заключение в тюрьму».

В противоположность любым другим антивоенным акциям мой перформанс не может быть ни остановлен, ни закрыт властями или полицией. Смешно, но главный спонсор и организатор моего перформанса — государство: оно и полностью финансирует главное произведение моей жизни, и организует ему тотальную поддержку на всех уровнях. В роли генерального продюсера — Александр Бастрыкин. Лично он выступает спонсором моего творчества. 

Заключая меня в тюрьму и оставляя под стражей, государственные структуры каждый день дают моему произведению больше распространения и публичности. Чтобы остановить перформанс, государству надо сделать самую малость — снизить градус жестокости в отношении меня. Казалось бы, стоит им дать мне свободу, просто перевести под домашний арест, как все обрадуются небольшой победе и фокус общественного внимания тут же переключится на что-то иное. Это так просто! Но нет! Они не могут быть милосердными. Мощнейшая машина государственных мужей не умеет ничего, кроме жестокости и насилия, они делают из меня все более устойчивую фигуру «мученицы за правду».

Предполагаю, если бы мне вменялось административное правонарушение, то антивоенный перформанс не имел бы такого внимания общественности и не получилось бы такого ажиотажа вокруг меня и идей пацифизма. Протест обернулся уголовным делом. И чем жестче наказание, чем суровее приговор, тем успешнее произведение, которое я создаю. Мне даже делать ничего не надо — просто жить, просто ложиться под машину репрессий, которая послушно и недальновидно меня схавает.

Мое этапирование в ИВС — это зашкаливающее по жестокости мероприятие. Там нет диеты для меня, но я провела здесь неделю. Все остальные задержанные в Петербурге по моей статье знакомятся с материалами дела в СИЗО, и только меня этапируют сюда. Сделано это по решению моего следователя Ильи Сергеевича Проскурякова. В апреле в ИВС я похудела до 46 килограммов. Именно в ИВС у меня начались первые сложности со здоровьем из-за нарушения диеты.

Может быть, фамилия моего следователя — Проскуряков — останется в человеческой памяти на десятилетия и станет именем нарицательным.

Был Ежов — благодаря ему в истории человечества сохранилась память о периоде ежовщины. Хотя может ли народная память сохранить что-то о проскуряковщине? Этот человек не выбирает судьбу. Возможно, это она его выбрала, а он действовал из страха и давления сверху. Возможно, он и сам уже не рад, но ослушаться приказа сверху неспособен.

Пять ценников, которые определили судьбу

Ценники — не главное в моей жизни. Макет для них я нашла в интернете. Я даже не выбирала «свои» из множества предложенных вариантов, те, которые размещу в магазине. Который я тоже не выбирала. Я стала участницей народной акции. Знаю, многие неизвестные мне люди в разных городах, так же как и я, размещали эти ценники в магазинах, не я первая и не я последняя.

Я перетасовала ценники, как колоду карт, и вытащила наугад пять. Эти пять ценников и определили мою судьбу. Если бы на меня не было заведено дело или оно было бы развалено в процессе, то эту информацию в худшем случае узнала бы одна бабушка, а теперь об этом знают во всем мире. Пять ценников из кармана.

С каждым днем моего антивоенного перформанса я все меньше и меньше сожалею о содеянном. Думаю, это самое большое приключение, которое до сих пор со мной случалось.

Я хорошо понимаю, что все, что со мной делают, должно оказывать деструктивное действие на меня и мне подобных, но по факту это имеет обратный эффект. И на меня, и на тех, кто меня поддерживает.

Знаю, один предприниматель сделал для своего собственного магазина такие ценники. И еще подписал: «Свободу Саше Скочиленко». Вот я могла бы такого добиться, если бы меня со всей жестокостью не заключали под стражу? Чем дальше, тем больше люди пишут мне в письмах: «Как круто вы сделали. Это наконец вдохновило меня перестать молчать». Но это не моя заслуга, а моего генерального продюсера, по чьему приказу я так эпохально сижу. Его благодарите.

Заключение сделало меня сильнее. Я была не такой. Я была 47-килограммовой женщиной, которая может строить, красить, белить. Я могла при помощи дрели засверлиться в бетонную стену. А теперь я все та же женщина, только с несгибаемым характером. Жаль, что чисто в физическом плане мой организм разваливается.

От редакции. В конце июля на очередном судебном заседании Саша Скочиленко сообщила суду, что у нее начались боли в сердце, и попросила перевода под домашний арест, чтобы получить доступ к УЗИ, которого нет в СИЗО. Она напомнила, что у нее нет загранпаспорта, чтобы можно было покинуть страну. 1 августа ее снова этапировали в СИЗО. В защиту Скочиленко можно написать письма во ФСИН и аппарат омбудсмена и подписать петицию за ее освобождение. Быстро получать новости по делу можно из канала ее группы поддержки.