Фото: Анна Артемьева | Гласная
Алекс восемнадцать лет, она любит тусоваться с друзьями, ездить верхом, ходить в походы и свою маму, вдвоем с которой живет с раннего детства. Маму зовут Марико, ей тридцать девять, она состоит в полиаморных отношениях со своей девушкой. У девушки Марико есть муж и ребенок, Алекс много с ними общается — они друзья. Папа Алекс живет отдельно, но с ним она тоже часто общается и проводит время.
Поговорив с «Гласной», Алекс и Марико впервые публично рассказали о своей жизни и сексуальности. Алекс — об отношениях с матерью, своем взрослении в «нестандартной семье» и о том, оказало ли это влияние на ее нравственность и гендерную идентичность. Марико — о том, как ее принимает общество, как она воспитывает дочь, какие ценности важно донести до ребенка и что главное в их отношениях с Алекс.
Алекс, 18 лет
Фото: Анна Артемьева | Гласная
«Папа всегда был и остается в моей жизни»
В детстве, примерно до девяти лет, я жила с мамой и ее девушкой. Эту девушку я очень любила и уважала. Называла по имени, иногда мамой. Никаких вопросов маме я не задавала — мы просто жили вместе, для меня это было нормой. При этом папа всегда был и остается в моей жизни. В детстве я приезжала к нему, иногда оставалась ночевать, мы гуляли, проводили вместе время. У него сейчас другая семья, есть дети — мои сводные брат с сестрой. Мы с ними в очень хороших отношениях.
Я никогда не спрашивала у мамы, почему она общается с девушками, почему мы так живем. Я все понимала сама. Человеку дан мозг для того, чтобы он смотрел вокруг и все сам осознавал. Ну и есть же интернет, там можно задавать любые вопросы. Когда мама с той девушкой разошлись, мы четыре года жили у другой маминой девушки. Ее я уже не называла мамой, только по имени. В школе я никому не рассказывала о своей семье. Не потому, что стесняюсь, что у меня такая мама, а потому, что гомофобы могут быть опасны. Могут пойти в опеку, что-то рассказать… Да и зачем чужим людям знать подробности личной жизни мамы? Знает только моя лучшая подруга. Когда я ей рассказала, она меня только спросила, как мне живется в такой семье. А я ответила: «Какой “такой”? У меня такая же семья, как у тебя, просто у меня две мамы».
Нормальная семья — это когда тебе комфортно с близкими людьми, когда ты им доверяешь, когда вам нравится проводить вместе время.
Вот это семья. И не важно, папа у тебя или мама, или две мамы, или еще как-то.
Я видела разные формы отношений, не вижу в них ничего сверхъестественного. Встречаются люди, спят вместе, что в этом такого? Я против того, чтобы люди употребляли наркотики, а с кем кому спать — личное дело каждого.
«Моя внешность — это протест против шаблонов»
Я неформалка, не похожа на многих других подростков. Одеваюсь как удобно, характер, поведение… в этом я, наверное, на мальчика похожа. Но мне так комфортно самой, мама тут ни при чем. Она не влияет на то, как я себя веду и как выгляжу. Мама относится ко всему нормально. Когда я проколола бровь, она увидела и только спросила: «Ну что, как бровь? Не болит?» А я ведь ее не предупреждала. То же с татуировками: она не ругает, только выступает за то, чтобы бил их проверенный мастер. Мама растит меня свободной, она очень хороший человек. Не стесняется себя, не стесняется быть собой — это очень круто, я ее за это уважаю. И я на нее стараюсь равняться в том, чтобы не зависеть от чужого мнения. Моя внешность — это частично протест против шаблонов. Выбритые виски, например. Мне говорят постоянно: «Ты же девочка, распускай волосы!» Меня эта фраза раздражает. Почему я кому-то что-то должна? Мне так комфортно! Каждый человек должен выглядеть так, как он хочет.
Мне однажды чуть не прилетело за внешность, но за меня заступился молодой человек. А мама рассказывала, что на нее нападали из-за внешности неоднократно. Один раз в метро ее избил мужчина, вырвал весь пирсинг. Я эту историю на всю жизнь запомнила. Как можно из-за внешности унижать и избивать человека? Вообще я не понимаю, почему люди к ней цепляются. В прошлом году мы зашли в магазин, и кассир спросила у мамы: «Молодой человек, вам есть восемнадцать?» К ней часто обращаются «молодой человек», мне это непонятно. У мамы короткая стрижка, ей идет, она стильно одевается. Да, она не носит платья и каблуки, но я, например, тоже не ношу, это нормально. Мне не комфортно в платье и на каблуках — ну, могу в театр пойти так, еще куда-то несколько раз в году. Но в кедах и рубашке я лучше себя чувствую.
Фото: Анна Артемьева | Гласная
Не понимаю, почему в России так много гомофобов и людей, которые не уважают выбор другого человека. Я уверена, что каждый имеет право любить того, кого хочет, и выбирать партнера самостоятельно. Любить надо тех, к кому ты испытываешь чувства, важно чувствовать, что у тебя внутри, слушать себя и не равняться на общественное мнение.
Гомофобы своими высказываниями унижают самих себя, они закомплексованы, а свои комплексы прикрывают запретом для других высказывать свое «я». Вот один мой друг говорит: «Фу, геи, противно, зачем все эти гей-парады?». Я говорю: «Тебе какая разница? Они не избивают людей, не пропагандируют наркотики, ничего плохого не делают». А он свое: «Противно». «Окей, это твой выбор, как тебе думать, — говорю я, — но право выбора должно быть у каждого».
«Ну прикольно, че»
Я слышала мнение, что если ребенок растет в ЛГБТ-семье, то непременно станет геем или лесбиянкой. Ну что за глупости! Вот я натуралка. Мне нравятся красивые девушки, нравится общаться с теми из них, с кем у меня есть общие интересы. Но в сексуальном плане мне нравятся мальчики. И огромное спасибо маме за то, что она не ограничивает меня в выборе. Кстати, когда мне было лет 13, помню, я подошла к маме и сказала: «Мама, я — бисексуал». Сложно объяснить, почему я так сказала. Мне было понятно, как бы повели себя родители моих одноклассников, если бы услышали такое от своего ребенка. И я как бы выражала протест. Думала, мама тоже будет меня ругать. А она сказала: «Ну прикольно, че». Собственно, на этом моя бисексуальность и закончилась.
У мамы сейчас есть девушка, а у девушки — муж и ребенок. Их отношения открытые, мы живем не вместе, но все между собой дружим.
С мужем девушки моей мамы я советуюсь, делюсь важным, могу позвонить ему или маминой девушке в любое время.
Об этих отношениях мама рассказала мне сама — как-то подошла ко мне и сказала, что хочет нас познакомить. К выбору мамы я отношусь хорошо, потому что она счастлива. Если маме в каких-то отношениях будет некомфортно, она мне об этом скажет, мы с ней общаемся как подруги. И это круто! Я тоже маме рассказываю о своих отношениях, прошу совета. Она поддерживает и помогает.
Я закончила девять классов. Люблю рисовать. Работаю в тату-салоне, собираю портфолио для поступления в художественное училище. Свои татуировки делала по своим собственным эскизам. Еще занималась конным спортом, у меня первый юношеский разряд. Иногда подрабатываю на конюшне тренером. Любимые животные у меня — лошади и лисы.
Я бы хотела уехать из России. В Европе совсем другие люди, с ними приятнее общаться. В России, где бы мы ни были, много агрессии, все злые. Мне нравится здесь жить, потому что тут друзья, но все-таки жизнь в Европе, мне кажется, более спокойная. Посмотрим, конечно, что будет дальше. Я точно знаю одно: мама поддержит мое решение уехать — и поддержит решение остаться.
Я благодарна маме за то, что она видит во мне здравомыслящего человека, доверяет мне и предоставляет свободу в принятии решений. Если мама против чего-то, с ней все равно можно договориться так, чтобы соблюсти интересы нас обеих. Она у меня очень крутая! Я ее никогда не смущаюсь и могу привести в свою компанию. Это для меня очень важно. Я люблю свою маму.
Марико, 39 лет
Фото: Анна Артемьева | Гласная
«Я стопроцентная мать»
Я хорошо понимала, что хочу ребенка, уже в семнадцать. Хотела быть близкой с ним, родить как можно раньше. Алекс родилась, когда мне был 21 год. Я родила от своего друга, с которым мы просто договорились об этом. Я хотела ребенка, он — семью. Сошлись на том, что я рожу для себя, но если он захочет участвовать в воспитании, то будет участвовать. Нет — справлюсь сама. Я уверена, что нельзя рожать ребенка, если ты не уверен, что сможешь его воспитать самостоятельно. Если люди хотят родить, чтобы «сохранить» или «продлить» любовь — это все чушь собачья.
Хорошо помню, как ко мне на УЗИ развернули монитор, а там такая креветочка, и мне говорят: «Это ваш ребенок». И я тогда четко поняла, что да, это мой ребенок, и я сделаю для него все. Я стопроцентная мать: сразу понимала, зачем мне ребенок, что с ним делать. Помню, самым крутым подарком для меня, когда Алекс уже родилась, был рюкзак для носки ребенка — я таскала ее с собой везде. И представляла, что когда ей будет шестнадцать, мы будем вместе тусоваться. Со своей мамой я не могла так себя вести, позвать ее на свою тусовку. Мне бы не хотелось, чтобы Алекс испытывала напряжение, когда я появляюсь в ее компании. Кажется, это получилось.
Папа Алекс жил с нами совсем недолго, я понимала, что с ним у меня никогда не получится отношений, которые я себе представляю. И, промучившись несколько лет, мы разошлись. Сейчас мы с ним в отличных отношениях, живем рядом, Алекс с ним общается, может съездить с ним на море… А тогда мы не были семьей, потому что семья — это то место, где люди чувствуют и понимают друг друга совсем на другом уровне.
Моя мама никогда ничего не говорила мне про мои отношения, хотя они казались ей странными. Она мне ничего не запрещала, но и поддержки, доверия между нами не было. И я, понимая, чего мне не хватало в детстве, постаралась дать это Алекс.
«Секс — это хорошо»
У меня есть любимая фраза: надо воспитать ребенка так, чтобы он мог заработать себе на психотерапевта. Самое важное, что я ей транслировала и транслирую до сих пор: взрослость — это ответственность. Если ты что-то делаешь, ты за это несешь ответственность. Начиная от излишеств вроде алкоголя и заканчивая поступками в отношениях между людьми. Нужно понимать все про безопасность. Про все эти подростковые вещи типа алкоголя, секса, общения в непонятных тусовках. Нужно понимать, что если ты пьешь, то нужно пить качественный алкоголь. Что все самые страшные вещи происходят по пьяни и нельзя пить с чужими людьми.
Говорим мы с ней и про секс. Наш первый такой разговор состоялся, когда Алекс было тринадцать. Я тогда ей сказала, что секс — это хорошо. «Ты должна понимать, что это твоя ответственность, и что есть правила, которые ты внутренне должна соблюдать. Во-первых, “нет” всегда означает “нет”. Никто не должен нарушать твои границы, только ты имеешь право на свое тело. Во-вторых, нужно соблюдать безопасность». Алекс слушала, слушала и говорит: «Мам, странная ты у меня все-таки. Другой родитель сказал бы, что это плохо». Нет смысла закрывать эту тему: чем больше запретов, тем больше у ребенка будет протеста и интереса. Чтобы нам было комфортнее начать разговаривать об этом, мы смотрели сериал, где подростки все время занимались сексом. Она смотрела, смотрела и возмутилась: «Мам, ну что это такое?» Но благодаря этому сериалу мы начали разговаривать о вещах, о которых она прежде говорить со мной боялась.
Алекс никогда не спрашивала меня о том, почему мы живем так, как живем. Я начала жить с девушкой, когда Алекс было два с половиной года. Мы семь лет прожили вместе. Алекс видела, что мы общаемся с гетеросексуальными парами, гомосексуальными парами, с детьми, без детей.
Никогда не было никакого различия, я никогда не говорила ей: «Алекс, это мои друзья геи, у них двое детей, знакомься». Это то же самое, что сказать: «Здравствуйте, это Анатолий, он любитель анального секса».
Я — не лесбиянка, я тот человек, который я есть. Я занимаюсь популяризацией науки, люблю свою работу, вожу детей в походы, занимаюсь ездовым спортом. Моя активность и мое отношение к делу — вот то, что меня характеризует, а не ориентация. Про девушку Алекс не спрашивала. И тут нет ничего странного — это как если бы ребенок начал говорить и спросил про папу: «Мам, а что это у нас за мужчина живет?»
Алекс училась в свободомыслящей школе, там никто не говорил ей про мою гомосексуальность. Никто не задавал лишних вопросов.
«Как же вы, пидоры, *** [достали]!»
Я преподаватель и стараюсь научить детей смотреть на вещи шире. Не только преподаю свой предмет, но и учу ребят исследовать этот мир и использовать любую информацию как опыт. Работаю с огромным удовольствием. Я точно знаю: преподавание и популяризация — это мое призвание. Однако в моей карьере учителя не всегда все было гладко.
Как-то мы поехали с учениками в поход. Один мальчик из шестого класса увидел, что два мальчика из девятого идут, взявшись за руки, и сказал им: «Геи, горите в аду». Мальчик из девятого класса начал дискуссию с мальчиком из шестого, приводил разные аргументы в пользу геев. Например: «А если гей твою маму от смерти спасет, он все равно будет плохим человеком?». А тот говорил: «Да он к моей маме даже не подойдет!». Я наблюдала за их спором три дня и не лезла. Потому что если бы я влезла, то фактически сказала бы, что родители мальчика не правы, а это могло бы быть для ребенка болезненно. В конце концов, когда дело почти дошло до драки, я не выдержала и вмешалась. Сказала: «Ребята, я считаю, что человек при любых обстоятельства должен оставаться человеком, главное в человеке — его качества: доброта, внимание, отзывчивость, уважение». Когда мы вернулись из похода, шестиклассник что-то сказал маме, и больше он в походы со мной не ходил. Зато его мама пришла в школу.
Фото: Анна Артемьева | Гласная
В походе мы были осенью, а зимой меня вызвала директор и начала издалека рассказывать про 57-ю школу, спросила, знаю ли я о ней. Я не понимала, о чем речь, а она сказала: «Вот с вами в походы ходит одиннадцатиклассница, пусть она больше не ходит». И я до последнего не понимала, что я, по ее мнению, могу якобы оказать ученикам большее внимание, чем это допустимо. Потом ко мне подошла та самая ученица — ее, оказывается, тоже вызвала директор и велела не общаться со мной. Она рыдала, спрашивала у меня, что случилось, почему она не может больше ходить со мной в походы… В конце концов меня уволили — якобы за то, что у меня нет педобразования, и еще весь шестой класс проверочную работу написал на «два». Но так не бывает, чтобы вдруг сразу все написали на двойки! В общем, история для меня тяжелая, мне ужасно жаль, я очень хочу вернуться в школу. Дети мне до сих пор пишут, поздравляют с днем рождения, с днем учителя. И ходят со мной в походы.
И в детстве, и в юности я часто сталкивалась с агрессией. Когда училась в универе, постоянно ездила по красной ветке, и на «Спортивной» было много футбольных фанатов. Часто слышала в свой адрес: «Парень, ты выходишь?».
Я говорила, что я не парень, мне отвечали: «Ах ты, пидор!» и били в лицо. Это происходило на протяжении лет десяти моей жизни.
Тогда, в начале девяностых, люди не понимали, что у женщины может быть другое телосложение. Да и сейчас, в общем, всякое бывает.
Однажды меня сильно избили, об этом случае я рассказывала Алекс: она дотронулась до моего уха, мне стало больно, и я рассказала, почему оно болит.
Я стояла в метро и ждала подругу, мы должны были куда-то вместе идти. Проходящий мимо мужчина ударил меня под коленку пакетом с бутылками. У меня было отличное настроение, я повернулась к нему и сказала безо всякой злости: «Молодой человек, ну аккуратней же!». А он мне: «Как же вы, пидоры, *** [достали]!». И ударил меня пакетом по голове. Я упала, он поднял меня за шнурки, повязанные у меня на шее. Вырвал сережки, пирсинг, разрезал мне шнурками кожу сзади на шее, разбил голову. Я лежала в переходе, а он бил меня ногами. От неожиданности я не успела сразу среагировать, а потом в какой-то момент сработал инстинкт самосохранения. Я вскочила и стала защищаться — почувствовала, что защищаю свою жизнь. Его от меня оттащили полицейские. На мне тогда была желтая туристическая куртка Columbia. Мама мне купила ее на день рождения, я о ней долго мечтала — такая яркая, дорогая. Тогда надела ее в первый раз. И она вся была залита кровью, так и не отстиралась. До сих пор лежит на даче, и каждый раз, когда ее вижу, я вспоминаю тот случай.
Фото: Анна Артемьева | Гласная
А однажды мне нужно было срочно в туалет, поменять прокладку. Я забежала в «Мак» с прокладкой в руках, ко мне подбежал охранник и отшвырнул меня к стене. Ты, мол, куда собрался? Я говорю: «Прокладку поменять». Он мне: «Ты че, *** [обалдел]?!». А я и так в уязвимом положении, у меня сейчас будут штаны по колено в крови, и тут еще это. Я растерялась. Вышла тетка с ребенком, начала от меня этого охранника отрывать, я зашла в кабинку и ревела там пятнадцать минут, как крокодил. Что ему было нужно, я так и не поняла. Такие случаи, увы, периодически происходят. Была неприятная история, когда меня на восьмом месяце тетка ударила в живот. Я ее даже не видела, она это сделала просто так. Была история, когда человек меня начал толкать при Алекс, она тогда была маленькая, и Алекс кинулась меня защищать… Сейчас агрессии стало меньше, но взгляды все равно есть. Когда на меня смотрят, я стараюсь улыбаться — люди тогда расслабляются.
«Пусть будет хоть какая-то свобода»
Когда я смотрела на школьников, которые в костюмах БДСМ танцевали на выпускном, я думала, как же хорошо, что уровень их свободы позволяет им это делать! Может быть, так мы уберем всю эту хтонь. И что-то изменится, когда вырастет Алекс. И пусть будет хоть какая-то свобода, потому что сейчас ее нет вообще.
Я подписалась на ее инстаграм, но мне неловко, поэтому я его не смотрю. Если у нее возникнут проблемы, она мне скажет, если захочет поделиться со мной чем-то — поделится. Но мы знаем пароли от соцсетей друг друга, на всякий случай. Это не значит, что я захожу в ее соцсети и нарушаю ее границы. У нее своя жизнь, она уже выросла. Я ужасно переживала, когда ей начали писать взрослые мужики. Но не лезла и только говорила, что она должна быть внимательней.
«Если тебе кажется, что творится какая-то ерунда — скорее всего, тебе не кажется. И ты всегда можешь мне все рассказать».
Я буду приветствовать любой ее жизненный выбор, если он принесет ей радость. Если Алекс захочет быть продавцом в «Макдональдсе» и будет от этого счастлива — очень хорошо. Это лучше, чем если она будет жить, например, в Дании, работать в какой-нибудь крутой компании и чувствовать себя некомфортно.
Я воспитываю Алекс как человека, у которого есть свобода самовыражения. Сексуальность моей дочери — ее личное дело. Помню, как Алекс сказала мне, что она, кажется, би. Я сказала: «Ну хорошо». Если бы я сказала: «Алекс, ты что, какие девочки?!», она бы из чувства протеста перла как танк. А я дала ей свободу. Выбор партнера — личное дело каждого. Если все в рамках закона и ты счастлива — делай это. Я хочу, чтобы дочь делилась со мной своими переживаниями, доверяла мне. Хочу, чтобы она была счастлива.
От редакции: Пока мы готовили этот материал, Алекс вышла замуж.
Серия «Разные» — совместный проект изданий «Гласная» и «Новая газета» о людях, которые не вписываются в рамки нынешнего российского общества, становясь невидимыми для большинства. По традиции в России принято не замечать, игнорировать «других», разных — незнание становится идеальной почвой, на которой прорастает ксенофобия и дискриминация.
Заявить о себе зачастую боятся и сами необычные люди. Но все больше становится тех, кто уже преодолел страх — женщин и мужчин, своим поведением ломающих стереотипы и рамки патриархата.
Материал публикуется совместно с «Новой газетой».
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: